"Всю историю про то, как создавалось НТВ, конечно, рассказать полностью пока невозможно"

Оговорюсь сразу, все, о чем будет рассказано в этих заметках, относится к старому НТВ. Этой телекомпании, которая недавно была еще самой модной, самой продвинутой, про которую иные московские тусовщики и снобы с интонацией интеллектуального превосходства говорили: "Я теперь смотрю только НТВ", - ее больше нет. По моему глубокому убеждению, старое НТВ прекратило свое существование в апреле 2001 года. Мы отмечаем десятилетие торговой марки, или, как теперь принято говорить, бренда НТВ, но за этими тремя буквами - совсем другая компания. Под словом "другая" я, упаси Бог, не подразумеваю "плохая". Просто другая: другие люди, иногда вроде бы те же самые, но изменившиеся порой до неузнаваемости. Другие правила игры, другие традиции, другие руководители, другая редакционная, программная, кадровая политика. Сразу же сделаю еще одну оговорку: всю историю про то, как создавалось НТВ, про все, что происходило внутри телекомпании и вокруг нее, конечно, рассказать полностью пока невозможно. Как историк по образованию, я хорошо знаю: чтобы писать историю каких-либо событий или даже мемуары, хоть чуть-чуть претендующие на объективность, нужна дистанция во времени, а его прошло слишком мало. Так что эти заметки не попытка написать историю первых лет НТВ. Это скорее разрозненные и очень субъективные наброски участника событий к будущим мемуарам, которые он когда-нибудь напишет, а может, и не напишет вовсе. Боюсь, что, когда пройдет время и о многом из истории НТВ можно будет рассказать, эти воспоминания уже никому не будут интересны. А пока интерес есть. И, кроме того, многое забывается, дневники я, увы, так и не приучился вести, и только обещание, данное главному редактору ГАЗЕТЫ, написать эти заметки к десятилетию моей бывшей телекомпании, заставило меня сесть за компьютер и как-то привести в порядок обрывки воспоминаний об этих потрясающих десяти годах. Точнее, семи с половиной, потому что последние два с половиной года я ни разу не переступал порога НТВ.

"Все мои старания уехать из Москвы незаметно успехом не увенчались"

Последний раз я был там 11 апреля 2001 года. В тот день я принял решение: надо уходить из компании, изменить что-либо невозможно, никакие апелляционные суды, никакие общественные советы ни во главе с Горбачевым, ни во главе с кем-то еще не помогут. Люди, объявившие НТВ войну, двигались к намеченной цели с беспощадной последовательностью асфальтового катка: телекомпания должна была перейти под контроль "Газпрома", а я должен был покинуть пост руководителя НТВ. В рядах же журналистов канала царили полный разброд и шатание. В общем-то некрасиво повели себя всего лишь несколько человек, которые вслед за Леней Парфеновым и Таней Митковой стали писать заявления об уходе "в никуда". С трудом верю, что они не знали или не понимали, что всего через несколько дней они вернутся обратно, а их заявления об уходе нужны Кремлю, Лесину, Коху только для пиара, чтобы можно было с ловкостью фокусника продемонстрировать публике: вот, мол, не все журналисты НТВ поддерживают Киселева. А может быть, и не понимали... Так или иначе, но большинство молча колебались, все больше теряя веру в то, что удастся сохранить нашу команду, нашу неповторимую атмосферу внутри редакции... Я давно уже не держу ни на кого зла. Ни на тех, ни на других. Как водится, многих наказала сама судьба. Кое-кого - жестоко. И все-таки скажу: сегодня гораздо честнее и порядочнее выглядят в моих глазах те из моих бывших коллег, которые в митингах и бурных собраниях не участвовали, но и в открытых письмах меня не разоблачали, заявлений об псевдоувольнении не подавали, тихо себе сидели и ждали, чем все закончится. Зная себе цену, зная, что в профессии все равно останутся. Владимир Гусинский, основатель и прежний хозяин НТВ, давно уже вынужденный уехать из России, по телефону из Испании давал мне понять, что есть "запасной аэродром". Я, разумеется, догадывался, что речь идет о ТВ-6, но когда и на каких условиях этим "запасным аэродромом" можно будет воспользоваться, сколько человек смогут, если захотят, перейти на ТВ-6 - все эти вопросы Гусинский по телефону обсуждать не хотел. И тогда я решил: надо лететь и разговаривать лично. Чтобы не афишировать свой отъезд, ни слова никому не говоря, поехал в представительство Swissair, и сам, не по телефону, забронировал себе билет на следующее утро на рейс до Цюриха, а оттуда - до Малаги. Не помню, что в тот день было на работе в "Останкино", про те жуткие дни в апреле не скажешь "незабываемые", потому что на самом деле они слились в памяти воедино: бесконечные разговоры, собрания, встречи, посиделки до глубокой ночи, интервью журналистам, осаждавшим нашу редакцию, дневавшим и ночевавшим в холле НТВ и у меня под дверью, в приемной генерального директора. И только как вспышки - приезд Коха в "Останкино", Таня Миткова горько плачет на лестнице, а я ее утешаю, но при этом, грешен, ловлю себя на мысли, что не верю этим слезам, холодные глаза Алексея Пивоварова, вслед за Парфеновым пришедшего с заявлением об уходе "в никуда", и тут же мысль: надо же, до вчерашнего дня он смотрел на меня совсем другими глазами, Парфенов в студии у Диброва и, через несколько минут после той злополучной передачи, другой Алексей - Кондулуков, рыдая, как ребенок, в голос, навзрыд, врывается в корреспондентскую комнату и только повторяет: "Я ж его так любил! А он ... А он..." Отчетливо помню зато, что вечером и ночью накануне отлета чувствовал себя абсолютно счастливым - и от того, что внутреннее решение принято, и от того, что вырвался с нашего энтэвэшного восьмого этажа в "Останкино", где я порой оставался до утра в те самые безумные апрельские дни, и от того, что еще я вдруг заметил, что на дворе весна и что откуда-то возникло забытое чувство эфемерной свободы, возникавшее в далеком уже детстве, когда мы, мальчишки, сбегали с уроков. Разумеется, все мои старания уехать из Москвы незаметно - я даже переночевал не дома, а в гостинице и оттуда поехал утром в аэропорт не на служебной машине, а на такси - успехом не увенчались. За мной явно следили, телефоны мои, видимо, прослушивались, на это весьма прозрачно намекнул однажды сам Владимир Владимирович Путин на памятной встрече в Кремле. Присутствовавшие на ней Светлана Сорокина, Виктор Шендерович, Марианна Максимовская не дадут соврать - президент вдруг сказал, обращаясь ко мне: "Вы думаете, я не знаю, как Гусинский часами вас инструктирует по телефону?" Я тогда аж задохнулся от возмущения, но нашел в себе наглость возразить президенту: "Да, разговариваю, подолгу, и не скрываю этого, потому что мы друзья, потому что мне интересно мнение Гусинского, его оценки тех или иных событий..." Путин не дал мне договорить, сделав вид, что кто-то перебил меня, переключился на другого участника встречи и мастерски увел разговор в сторону. Так вот, следили за мной чуть ли не в замочную скважину, так что своим отъездом, я, скорее всего, сам запустил механизм тех событий, которые разыгрались на НТВ в ночь с 13 на 14 апреля, когда новые владельцы силой захватили помещения нашей редакции. Дело в том, что многие были убеждены, что я - единственный возмутитель спокойствия, что мне каким-то образом удалось то ли запугать, то ли зомбировать людей и что все страсти на НТВ улягутся, стоит только от меня избавиться, ну не от меня одного - еще от двух-трех людей из моего "истеричного окружения", как выразился в те дни автор одного из многочисленных открытых писем, тогда излюбленного жанра заочного общения между участниками событий. Под "истеричным окружением" имелись в виду, очевидно, Марианна Максимовская, Андрей Норкин и пресс-секретарь НТВ Маша Шахова, моя жена. Во всяком случае у новой охраны, заблокировавшей в ту ночь вход в редакцию, было указание не пропускать внутрь только этих троих. Как бы то ни было, мне до сих пор кажется, что инициаторы довольно скверно организованного захвата тогда просто поторопились, либо у кого-то сдали нервы. Еще несколько дней активных закулисных переговоров с ведущими журналистами редакции - и никакого захвата могло бы и не понадобиться... "Я до сих пор иногда говорю себе: а ведь ты мог бы с ним договориться об условиях почетной капитуляции, остался бы на НТВ, был бы в полном шоколаде"

Надо сказать, что Борис Йордан в те дни дважды пытался встретиться со мной - выходил на меня через посредников. Я до сих пор иногда говорю себе: а ведь ты мог бы с ним договориться об условиях почетной капитуляции, остался бы на НТВ, был бы в полном шоколаде - ведь те, кто остался, не прогадали ни в чем. Надо отдать должное Йордану, каковы бы ни были его истинные мотивы, но он сделал все, чтобы наладить отношения с журналистами, оставшимися на НТВ после моего ухода, до такой степени, что многие искренне полюбили его - настолько, что даже попытались протестовать против его отставки, - то есть в результате сами сделали то, за что в апреле 2001-го осуждали меня и тех, кто меня поддержал. Мы встретились с Йорданом - единственный раз - только в январе этого года, когда вопрос о его отставке был уже решен. Мы посидели, хорошо, можно сказать душевно, поговорили. Милый, обаятельный человек. Говорят, уже после всех событий подружился в Америке с Гусинским... Наверное, и я теоретически смог бы с ним сработаться. И тогда я вновь подумал: действительно, а почему я тогда не пошел на компромисс? Была ведь возможность остаться при Йордане на декоративной, но вполне почетной должности главного редактора, то есть ровно в том качестве, в котором я спустя всего год согласился быть на ТВС?! Ответ очень простой: ну не мог я предать Гусинского, как не смог потом бросить товарищей, когда отключили ТВ-6 и Гусинский предлагал мне уехать и работать с ним за границей, а я отказался, и он на меня смертельно обиделся. И у меня не нашлось слов, чтобы объяснить Володе, почему это было бы с моей стороны еще большим предательством. Точно так же и тогда, весной 2001-го, невозможно было никому объяснить, почему договариваться с Йорданом было бы предательством с моей стороны. Вот для того же Алеши Пивоварова действительно, какая разница, кто владеет компанией, Гусинский или Вяхирев со товарищи, кто генеральный директор, Киселев или Йордан. А вот я не мог. Ведь Гусинского тогда только что выпустили из испанской тюрьмы. Выпустили и, глядишь, могли забрать обратно, чтобы выдать в Россию, в "Лефортово" или "Матросскую Тишину" (приговор испанского суда с отказом в экстрадиции Гусинского объявили позже, уже после того, как на НТВ все было закончено). И вся эта история с долгами закрутилась только для того, чтобы примерно наказать Гусинского, чтобы все знали, как новая власть обойдется с любым строптивцем. Ну как мне было от него отречься? Мы же с ним были друзьями - или во всяком случае я так считал. По в общем-то справедливому замечанию Олега Добродеева, я установил с хозяином НТВ слишком близкие отношения - это верно, я об этом даже не задумывался тогда, просто дружил искреннее, получая удовольствие от общения с этим ярким человеком. Я строил эти отношения вовсе не для того, чтобы в минуту жизни трудную воспользоваться хозяйским самолетом или яхтой, которые умчали бы меня в ласковые дали, в чем, похоже, не сомневался Добродеев, публично в прессе предрекая мне такую судьбу. Я хорошо помню, как мы однажды, осенью 99-го, заспорили с Олегом, как жить дальше, - власть понемногу наращивала давление и на НТВ и на "Медиа-Мост". Добродеев не предвидел впереди ничего хорошего, рисовал самые пессимистические сценарии развития событий. (Надо сказать, оказался совершенно точен в своих прогнозах.) Тогда я сгоряча брякнул: "Ну если все будет так, как ты предсказываешь, пошлю все на фиг и уеду". На что Добродеев с той неповторимой назидательной интонацией школьного учителя-моралиста, которая вдруг у него появлялась иногда, произнес какую-то страшно банальную фразу вроде "участь эмигранта горька". Из чего я заключил, что Олег тогда отнесся к моим словам вполне серьезно. А еще я с грустью подумал: надо же, неужели Олег готовится сойти с корабля? Так оно и случилось, но это - отдельная история...

"Ночью меня разбудил звонок Гусинского: срочно выезжай в аэропорт, тебя ждет самолет - в Москве идет захват редакции..."

А тогда, ранним утром 12 апреля, я полетел в Испанию. Дорога с пересадкой в Цюрихе заняла полдня, но к раннему вечеру я был уже у Гусинского. Там неожиданно для меня оказался Борис Березовский - тогдашний владелец шестого канала. Разговор был на редкость коротким: Березовский сказал, что не сомневается - НТВ отстоять не удастся, жестом остановил Гусинского, который - неисправимый спорщик! - попытался тут же устроить дискуссию на эту тему, поинтересовался, во что может обойтись ему прием на работу нескольких сот сотрудников НТВ, если они захотят уйти вслед за мной, не испугался названной цифры и сообщил, что готов предложить мне должность генерального директора ТВ-6. Судя по всему, вопрос был уже решен. И я тут же дал принципиальное согласие. На следующий день мы долго обсуждали какие-то детали, а в субботу утром я должен был лететь обратно. Но ночью меня разбудил звонок Гусинского: срочно выезжай в аэропорт, тебя ждет самолет - в Москве идет захват редакции... Благодаря частному самолету я добрался до Москвы уже днем, но к тому времени все уже было кончено. Мои коллеги и друзья - те, кто решил уйти с НТВ, - ждали меня в помещении телекомпании ТНТ, еще остававшейся в собственности Гусинского. Она находилась там же, в "Останкино", но через дорогу, в противоположном корпусе телецентра. Потому так картинно, с нехитрыми пожитками в руках, унося свои парадные фотографии, прежде украшавшие стены НТВ, переходили в тот день мои товарищи через улицу Академика Королева, словно через Рубикон. У меня ни тогда ни сейчас не было ни малейшего сомнения: уходили они не из-за меня, не потому что так уж верили в меня, как в путеводную звезду. Какая я, к черту, путеводная звезда! Нет, это был протест против грубой силы, против унижения, против нежелания считаться с их мнением, против лицемерия, которым вся эта акция сопровождалась. Повторяю, не было бы того ночного захвата - глядишь, ничего бы и не случилось: вместе со мной с НТВ ушла бы лишь горстка журналистов. А так - почти полкомпании. Причем, что удивительно, ушли многие работники, казалось бы, напрямую к журналистике, к свободе слова и печати отношения не имеющие: люди из бухгалтерии, из технических служб... Разумеется, когда я приехал на ТНТ, меня тут же окружили, закидали вопросами, что будет дальше, стали наперебой рассказывать о событиях минувшей ночи. Наверное, самое драматическое из них и одновременно самое по-своему загадочное - это появление в редакции во время ее захвата моего предшественника на посту генерального директора НТВ Олега Добродеева. К тому времени, уйдя с НТВ в январе 2000 года, он уже больше года возглавлял государственное телевидение - ВГТРК. Казалось, он отрезал все нити, связавшие его с нашим общим детищем - НТВ. И вдруг он появляется на канале. По рассказам очевидцев - тут надо делать поправку на то, что страсти были накалены, что была ночь, что кругом был полный сумбур, - невозможно было понять, зачем все-таки приехал Добродеев. С одной стороны, он вроде бы защищал журналистов от сотрудников службы безопасности, непосредственно осуществлявших захват редакции, и за это честь ему и хвала. Захватчики вели себя грубо, порой вызывающе, занимались не только тем, что кого-то впускали, а кого-то не впускали на этаж. Например, бесследно исчез жесткий диск с моего компьютера, стоявшего у меня в кабинете на столе. Видимо, кто-то решил, что я хранил в компьютере какие-то особо секретные документы. На самом деле там были только мои журналистские тексты, которые, к сожалению, бесследно пропали. С другой стороны, Олег уговаривал всех ведущих журналистов редакции никуда не уходить, смириться с происходящим и продолжать работать как ни в чем не бывало. Вот тут он встретил неожиданную даже для меня реакцию, если не сказать отпор. Особенно неприятно было Олегу, конечно, что его старый университетский друг Володя Кара-Мурза - человек внешне очень мягкий, но способный на самом деле проявлять редкую твердость характера - стал прилюдно говорить ему в лицо самые нелицеприятные вещи. Я слышал от многих, что будто бы до сих пор Олег не может забыть и другую сцену - с Алимом Юсуповым, - которая приобрела широкую известность после того, как ее рассказал Виктор Шендерович в книге "Здесь было НТВ". Алим сидел и писал заявление об уходе. Олег подошел к нему со словами, что, мол, рано уходить из профессии, на что Алим с неожиданной для него жесткостью ответил: "Есть вещи поважнее профессии..." Я часто думал, неужели Олег, такой тонкий, умный, умеющий все просчитать человек, не ждал, что его встретит такой холодный прием? Или у него были плохие информаторы, заставившие его поверить, что стоит ему появиться на НТВ, и все успокоится? Что было на самом деле? И зачем Добродееву понадобилось тогда делать какое-то странное, нелепое заявление об отставке с поста председателя ВГТРК, которую президент, конечно же, не принял, а Олег не сумел потом даже толком объяснить? Что это было - жест протеста против того, что нельзя обходиться с телекомпаниями теми же методами, которыми одна группировка братвы отбирает у другой очередной ГОК? Или шаг человека, не справившегося с каким-то ответственным заданием? Думаю, что это могло быть и то и другое. Во всяком случае мне довелось услышать такую версию: Добродеев накануне узнал - от министра печати Лесина ли, от кого-то еще, не важно - о готовящейся акции и бросился к Путину, стал уговаривать его вмешаться, чтобы не допустить этого. Ну действительно, история обещала быть очень некрасивой, в худшем стиле самых настоящих бандитских или полубандитских разборок вокруг недоделенных кусков собственности. Видимо, Путин в ответ на все это сказал Добродееву: мол, вы там, Олег Борисович, среди отцов-основателей были, вас там уважают, вот вы поезжайте и сделайте так, чтобы смена руководства в телекомпании прошла спокойно, без драки, без скандала, чтобы все остались на своих местах. Предотвратить скандал не удалось - может быть, поэтому и родилось заявление об отставке. "Там работает отличный парень - Олег Добродеев. передавай привет и вообще держись его. Он - свой"

Имя Олега Добродеева в этих заметках будет возникать неизбежно, много раз. Слишком многое связывало нас друг с другом и одновременно с НТВ. Бесконечно талантливый, очень непростой человек, он сыграл слишком большую роль и в истории компании, и в моей личной судьбе. Так что об этом придется рассказать чуть подробнее. Так случилось, что Олег был едва ли не первым человеком, с которым я познакомился, едва перешагнув порог Останкинского телецентра в январе 1987 года. В ту пору еще никому не известный младший научный сотрудник Института США и Канады АН СССР Николай Сванидзе, с которым мы раньше дружили со студенческих лет, узнав, что я перехожу с "Иновещания" в программу "Время", тут же заявил: "Там работает отличный парень - Олег Добродеев. Он после истфака недолго работал у нас в институте, потом перешел на телевидение. Передавай ему привет и вообще держись его. Он - свой". Что я и сделал. Больше того, меня сразу же определили в дежурную смену редакторов международного отдела, где работал Олег. Так что специально искать знакомства с ним не понадобилось - мы проводили вместе каждый третий рабочий день, с утра и до позднего вечера. Именно Олег был одним из тех, кто учил меня азам телевизионной профессии. Знакомство вскоре переросло если не в дружбу, то по крайней мере в приятельские отношения. Добродеев был умен, отлично образован, эрудирован и хорошо воспитан. Не могу сказать, что все в Олеге восхищало меня тогда... Я видел, что он человек себе на уме, достаточно закрытый, немного сдержанно относившийся ко всему, что происходило тогда в стране, порой я замечал, как он незаметно, очень изящно избегает участия в бурных обсуждениях последних публикаций в "Московских новостях", "Огоньке" и других газетах и журналах перестроечного времени, с которых тогда начиналось каждое утро. Видно было, что не все ему нравится. Это меня немного смущало, но я воспринимал такое его поведение как понятную по тем советским еще временам осторожность человека, готовящегося делать серьезную карьеру. Олегу не нужно было скрывать своих амбиций: окружающие воспринимали его как восходящую звезду нашей будущей телевизионной журналистики. Так оно и вышло. Летом 89-го года, вскоре после незабываемого Первого съезда народных депутатов, в неполные тридцать лет Добродеев стал замом тогдашнего главного редактора программы "Время" Эдуарда Сагалаева и его правой рукой. Это назначение по тем временам воспринималось как сенсация. Олег не раз мне здорово помогал и в творческих делах, и в продвижении по служебной лестнице. А вскоре возможность помочь Олегу в трудный момент представилась уже мне. Времена были хоть и перестроечные, но, повторяю, все же советские, и ЦК КПСС, и КГБ, если что, были тут как тут. У Олега уже тогда, в 1989-м, вскоре после его головокружительного карьерного взлета возникли серьезные неприятности из-за того, что его старший брат Дмитрий - ныне известный писатель - по окончании служебной командировки за границу решил остаться там насовсем, по-старому говоря, стать невозвращенцем. Больше того, он устроился работать на радиостанцию "Свобода" в Мюнхене. В прежние времена Олег после этого никогда бы не смог остаться на столь высоком посту, как заместитель главного редактора главной информационной программы страны. В 1989-м, конечно, все было уже не так строго, но, насколько мне известно, Сагалаеву пришлось приложить немало усилий, чтобы защитить Олега. Но вскоре уже самому Сагалаеву пришлось несладко. Наступил 1990 год, когда в стране в последний раз попытались закрутить гайки. Горбачев все чаще становился на сторону противников реформ. Шеварднадзе на съезде депутатов в Кремле выступил со своей знаменитой речью, объявив об отставке и о наступлении диктатуры. На телевидение пришел новый начальник - Леонид Петрович Кравченко. Все его помнили как недавнего руководителя Центрального телевидения, которым он был назначен вскоре после прихода Горбачева к власти. С его именем связывали многие перемены на телевидении: возобновление работы многих программ "живьем", в прямом эфире, появление таких передач, как "До и после полуночи", как, разумеется, "Взгляд". Теперь Кравченко пришел с другим мандатом - навести порядок, положить конец журналистской вольнице и фронде. Программу "Взгляд" закрыли, "До и после полуночи" тоже вскоре исчезла из эфира, а Сагалаеву предложили уйти в почетную отставку с поста главного редактора "Времени" - на повышение. Новое начальство сразу же честно предупредило Олега, чтобы тот искал себе другое место. Мол, не сработаемся. Телевидение тогда было только одно, служба телевизионных новостей - тоже только одна на всю страну. Так что радужных перспектив у Добродеева не было, и он, кажется, всерьез думал о том, чтобы принять предложение, кажется, от одной французской телекомпании - пойти работать продюсером в ее московский корпункт. И тут неожиданно один мой старый телевизионный знакомый - Александр Любимов, с которым мы вместе работали еще на "Иновещании" и с тех самых пор были в приятельских отношениях, - вызвал меня на неожиданный разговор. Оказалось, что его бывший шеф - руководитель программы "Взгляд" Анатолий Лысенко - назначен гендиректором нового, еще только создававшегося Российского телевидения и ищет профессиональных телевизионщиков для службы новостей. В то время я, как и многие коллеги-журналисты, был романтически влюблен во все, что имело отношение к Ельцину, демократам, реформам и, разумеется, бегом побежал встречаться с Лысенко. Анатолий Григорьевич с порога огорошил меня предложением возглавить редакцию информации будущего РТР. Тут я честно сказал, что я - журналист, репортер, ведущий новостей, но не руководитель, никакого опыта не имею, но зато знаю человека, лучше которого найти невозможно. Фамилия Добродеева моему собеседнику ничего не говорила, но тем не менее Лысенко согласился с Олегом встретиться. Месяца через полтора, если я не ошибаюсь, 1 декабря 1990 года, Олег Добродеев возглавил дирекцию информационных программ ВГТРК. Я пришел вслед за ним: у него было удостоверение номер один, у меня - номер два. С тех пор почти десять лет я вот так шагал по жизни рядом с Добродеевым. Осенью 1991-го я без колебаний пошел вслед за ним обратно на Первый канал - тогда это была телекомпания "Останкино". Осенью 1993-го мы вместе ушли с Первого канала создавать НТВ, а расстались в январе 2000 года. Как и почему это произошло? Для многих это по-прежнему загадка. Нет и у меня полного объяснения, хотя многое мне гораздо лучше понятно, чем, наверное, даже большинству наших коллег, знавших ситуацию на НТВ изнутри. Ну а для людей извне: для политиков, журналистов, часто бывавших на НТВ и приходивших в восторг от неповторимой студийной атмосферы телекомпании, видевших, каким уважением и любовью был окружен на канале Олег Добродеев, наблюдавших за нашими с ним отношениями, известие о его уходе в январе 2000-го прозвучало как разорвавшаяся бомба. У большинства журналистов НТВ было чувство - многие, не сговариваясь, именно так мне об этом говорили, - как будто кто-то ушел из семьи. Ко мне походили и спрашивали: как же ты будешь без Олега? И вправду, многие, наверное, воспринимали нас как совершенно неразлучную пару. Кабинеты у нас были рядом, с общей приемной, а Добродеев был чрезвычайно непоседлив, казалось, выше его сил оставаться в кресле за рабочим столом больше десяти - пятнадцати минут, комнаты же наши были небольшие и довольно душные, к тому же в "Останкино" бывает, что стены имеют уши, и поэтому мы гуляли, гуляли по коридору до бесконечности, благо коридор и вправду был бесконечный: он шел, как по кругу, по периметру нашего восьмого этажа. Можно считать, что так мы проводили с Олегом совещания в узком составе, порой часами прогуливаясь по этому самому коридору. Многие, я знаю, до сих пор с грустью вспоминают эту картину. А тогда всем было тоскливо вдвойне. Казалось, с уходом Добродеева все рухнет в одночасье. Тем более что со временем в общественном мнении сложилось представление, что все успехи НТВ - это прежде всего заслуги Олега. Заслуги его и вправду огромны. Но я абсолютно убежден: кто бы что ни говорил, но НТВ никогда не было бы вообще, если бы не один человек - Игорь Малашенко. "Лучшего генерального директора у НТВ не было и едва ли будет"

Для Гусинского НТВ на первых порах было все-таки дорогой игрушкой, к которой он совершенно по-ребячески то проявлял интерес, то терял его. Малашенко же оказался фантастически организованным человеком. Он мог, особенно в первые, самые трудные месяцы существования НТВ, не вставая из-за стола, работать весь день до позднего вечера, потом поехать на какой-то деловой ужин, чтобы в девять или десять утра на следующий день снова быть на рабочем месте. При этом он принимал решения порой моментально, очень редко откладывая их на потом. К тому же он великолепно знал английский, за полтора десятилетия работы в Институте США, в международном отделе ЦК КПСС, и затем в аппарате президента СССР у него накопился огромный опыт переговоров на самом высоком уровне, фантастические связи - Строуб Тэлботт, Кондолиза Райс и т.д. и т.п. Сын кадрового военного, все детство которого прошло в переездах из одного военного городка в другой, в зависимости от того, где служил отец, Малашенко удивительным образом не имел и намека на провинциальность. Пожалуй, второго такого же, столь же блестящего европейского человека в нашей элите я не знаю и по сей день. Большинство даже самых образованных и лощеных наших политиков, чиновников, бизнесменов удивительным образом обретают либо повадки советских аппаратчиков, либо спецслужбистов, либо бандюков (последнее было долгое время особенно модно). А Малашенко оставался самим собой - не подстраивался и не пытался дружить, не участвовал в традиционных мужских развлечениях со своими бизнес-партнерами и контрагентами: ни охоты, ни рыбалки, ни бани, ни тенниса, максимум - совместная трапеза. Хотя человек он был сложный - со своими "тараканами": то гольф, то восточная философия, то иглоукалывание с йогой, то вдруг он становился фанатом фильма "Матрица" и всего, что с ней связано, включая фирменный стиль в одежде, то еще какое-нибудь новое увлечение. Многие ему завидовали и откровенно не любили. Мысли свои формулировал четко, не боялся говорить правду в глаза, если нет, значит, нет - и в том, к примеру, разительно отличался от того же Добродеева, который всячески избегал острых углов, неприятных разговоров, не любил отказывать людям в их просьбах, подолгу откладывал трудные решения, когда нужно говорить четко: либо "да", либо "нет". Собственно говоря, соперничество между Малашенко и Добродеевым, то утихавшее, то резко обострявшееся, то переходившее в почти открытую неприязнь, и стало, на мой взгляд, одной из главных причин, почему Олег в конце концов ушел с НТВ. Но были и другие причины. Об этом и о многом другом - в следующий раз.