— Представьтесь, пожалуйста.

— Меня зовут Олег Кашин, мне двадцать восемь лет, я журналист.

— Что еще вы умеете делать?

— Подозреваю, что ничего. Журналистикой я зарабатываю на жизнь семь лет, это четверть жизни, при этом ничем другим я не зарабатывал никогда. Когда-то я учился на моряка, на инженера-судоводителя, но это было так давно, что я даже не смогу вспомнить названия своей дипломной работы, не говоря уже о каких-то более конкретных судоводительских знаниях и умениях. Более того, мое морское высшее образование и с формальной точки зрения ничтожно. Международные правила мореплавания устроены так, что, если я вдруг завтра снова захочу стать моряком, мне придется учиться заново, потому что я слишком долго не работал по специальности. Так что ничего больше я не умею, только работать журналистом.

— Как вы оцениваете свою журналистскую квалификацию?

— Свою журналистскую квалификацию я оцениваю достаточно высоко.

Стороннему наблюдателю я, вероятно, покажусь самовлюбленным болваном, но я хочу, чтобы вы меня поняли — я всерьез считаю себя одним из, может быть, десяти лучших пишущих журналистов этой страны, но, умоляю, не вырывайте эти слова из контекста. Я всего лишь хочу сказать, что (не столько благодаря моим личным качествам, сколько благодаря некоторым особенностям моей карьеры, разговор о которых, мне кажется, выходит за рамки нашей с вами беседы) очень хорошо представляю себе, что я умею, а что нет, и потому могу компенсировать свои профессиональные недостатки своими профессиональными достоинствами.

 

Вы наверняка читали плохие колонки, написанные хорошими репортерами, наверняка видели плохие газеты, сделанные хорошими колумнистами, зачем-то переквалифицировавшимися в главных редакторов. Так вот, за эти семь лет главное, чему я научился, — это делать именно то, что получается у меня хорошо. И вот это умение позволяет мне назвать себя хорошим журналистом.

— Пожалуйста, поясните, о каких именно ваших недостатках и достоинствах идет речь.

— Прежде всего, я (по крайней мере, без дополнительной подготовки) не смог бы управлять журналистским коллективом или выполнять административные функции даже на уровне редактора отдела. Наверное, смог бы, но без удовольствия (а значит, плохо) работать, будучи привязанным к одной конкретной теме и к ограниченному количеству ньюсмейкеров. Заголовки не очень хорошо умею придумывать. Это недостатки. О достоинствах говорить сложнее, но, по крайней мере, я уверен в том, что мне, например, лучше, чем кому бы то ни было из коллег, удается ориентироваться на незнакомой местности. Так было с батискафом на Камчатке, так было с «делом Сычева», так было с убийством лидера воронежских забастовщиков и так далее. Собственно, поэтому мне очень жаль, что меня не было в эти выходные во Владивостоке.

— Почему же вас не командировала во Владивосток «Русская жизнь»?

— У «Русской жизни» каникулы и достаточно скудный командировочный бюджет.

Но, если совсем честно, даже если бы этих двух проблем не было и в нашем журнале вышел бы мой репортаж о событиях во Владивостоке, я бы все равно ныл и жаловался. Потому что, будучи прочитанным только несколькими тысячами поклонников «Русской жизни», даже самый хороший репортаж из Владивостока оказался бы не более чем одним из полутора десятков публикуемых «Русской жизнью» эссе, а вовсе не тем, чем должен быть хороший репортаж.

— Вы понимаете, что эти слова выглядят как такая публичная оферта — мол, я, журналист Кашин, предлагаю свои репортажи о будущих Владивостоках и Новочеркассках какому-нибудь изданию? Как-то не очень красиво с вашей стороны.

— Уточню: это было бы офертой, если бы в Москве было хотя бы одно издание, которому такая оферта могла бы быть адресована. И тогда выглядело бы некрасиво. А так — ну кому это может быть нужно? Да никому. У газеты «Жизнь» есть четкая и явно навязанная позиция по Владивостоку, а в «Коммерсантъ» меня не позовут. А больше газет в России нет. Я хотел бы, чтобы вы перечитали несколько моих колонок (1, 2, 3). В последнее время я много пишу о кризисе российской журналистики.

— А если вдруг завтра закроется «Русская жизнь», куда вы пойдете работать?

— Это самый страшный вопрос, который можно мне задать. Подозреваю, что никуда не пойду. Строго говоря, появление «Русской жизни» в апреле прошлого года всего лишь позволило отложить это «никуда» на какое-то (не думаю, что очень продолжительное) время. Понятно, что я вряд ли вернусь в моряки или стану дворником. Но реальные (то есть связанные со складыванием букв в слова) перспективы не менее мрачны, чем судьба дворника. Ну, спичрайтер. Ну, литературный негр. Ну, сериальный сценарист. В лучшем случае сотрудник какого-нибудь глянца, если предположить, что кризис не уничтожит весь глянец. А так — не знаю и боюсь думать.

— Зачем вы рассказываете об этом читателям OpenSpace.ru?

— Это последняя моя колонка в 2008 году. У предновогодних дней есть такая особенность: они возвращают детскую веру в чудеса даже последним циникам и скептикам. Я пишу эту колонку, мечтая о том, что в 2009 году я посмеюсь над своим паническим настроением этого декабря, но, честно говоря, не представляю, какое чудо должно произойти, чтобы я счел эту свою панику неоправданной.

Автор — заместитель главного редактора журнала «Русская жизнь»