- Конечно, это не то, чем хочется заниматься. Но иногда глянцевый журнал является подходящим местом, для того, чтобы там импровизировать на предложенную тему. Хотя этот период тоже, видимо, подошел к концу. Глянцевые журналы имеют одну особенность, которая невыносима. А именно: там все только сахар, патока с зефиром и шоколадным соусом. Там вообще нет (и в принципе не может быть) горчинки. А это невкусно, противно. Сколько можно было, я продержалась.

- А зачем вам свой блог? Потому что это модно?

- Я вынужденный блогер.

- И кто же вас вынудил?

- Меня вынудил некто, кто представился мною в Сети. Я это не сразу обнаружила, добрые люди донесли. Например, есть такой сайт Оdnoklassniki.ru. Я обнаружила там 16 Татьян Толстых. Причем 6 выдавали себя за меня. Представьте, заходишь куда-то и вдруг видишь свои клоны: они сидят, разговаривают. Абсолютно как ты, только это не ты. Так что проще было создать свой блог и рано или поздно переманить туда всех, кто заблуждался. Уж если это востребовано, то пускай лучше я иногда буду отвечать на некоторые вопросы, нежели кто-то посторонний, который будет вводить людей в заблуждение.

- То есть теперь любой желающий может с вами пообщаться?

 

- Я высказываюсь, но я практически не отвечаю на комментарии и практически не вступаю ни в какие отношения с этими людьми. Такой вот вид блога. Существуют отходы жизнедеятельности, которые некуда девать, пусть они будут там. Это гамма, чтобы пальцы не закостенели. Если что-то могу поместить в свой текст, то я буду помещать в текст и никогда в жизни в блоги не напишу.

- Тогда что для вас телевизионный проект «Школа злословия», который вы в 2002 года ведете с Дуней Смирновой?

- Начиналось это как интересная забава. А на третий год стало в общем-то средством заработка. Больше ничего. Ну и потом, когда мы начинали, еще были на российском телевидении прямые эфиры, Савик Шустер еще был. Первые два года мы на канале «Культура» работали. Но это не тот канал, на котором, как выяснилось, хотелось бы работать. Он еще хуже остальных. Нас оттуда просто тихо удалили, можно сказать (сейчас «Школа злословия» выходит на НТВ. — «ДЕЛО»). То, что мы с Дуней несли, они пережить не могли.

- И какие же были к вам претензии?

 

- Мы, что думали, то и говорили, скажем так. А это совсем не принято. Ну, а потом телевидение «схлопнулось».

- Что сейчас вам запрещено?

- Нам не говорят, что запрещено. Полагается догадаться. Но мы выработали такую позицию: по конституции у нас цензуры нет, а сами мы цензуру проводить не будем. Пусть лучше нам запретят и приведут (или не приведут) причины.

- Но если ничего напрямую не запрещают, тогда как — вырезают реплики, эпизоды?

- Такой случай, пожалуй, за все время был один — совсем недавно. А до этого просто целиком запрещали программу. Нам сообщали: мы деньги вам заплатим, но программа не выйдет. И выясняется, что она будет показана за Уралом (вроде как там не люди живут), но в Москве чтобы это не звучало. То есть задача не в том, чтобы зритель не узнал, все же и так все знают, а чтобы не услышали некие московские уши, потому что им будет неприятно.

- Запреты связаны с личностями участников?

- Видимо, да, связаны с личностями — кто-то кого-то персонально не любит. Нам же не сообщают.

- А перебраться с чем-то подобным «Школе злословия» к нам не хотите? У нас уже есть Савик Шустер, недавно появился Евгений Киселев…

 

- Я не очень понимаю здешнюю ситуацию, не знаю персоналий. И украинский язык для меня закрытая вещь, я не читаю по-украински. А выколупывать изюм из булочки, в которой я ничего не понимаю, — довольно сложное занятие. Я не знаю, как Шустер. Он профессиональный человек, он все это делать может и умеет. Что касается Евгения Киселева, то это не подарок.

- Вам сложно общаться с людьми? Приходится восстанавливаться после съемок?

 

- Тяжело. Вообще всякое общение с людьми — это тяжело, и ничего не поделаешь. Но нужно ставить колпак.

- Удается?

 

- Я ходила учиться специально.

- Роль телеведущей заставила?

 

- Нет, по жизни.

- Сейчас в литературе часто используются бранные слова. Из самых, пожалуй, «близлежащих» примеров — новый роман Пелевина «П5». Как вы относитесь к такой культуре ругани, культуре отторжения?

- Это очень полезная часть культуры. Потому что в принципе культура должна состоять из позитива и негатива в некоторой пропорции. Но делать чистую ругань ради ругани — это ужасно. Потому что там крайне мало изобразительных средств. Например, многие начинающие писатели часто описывают то, что им кажется свежим, правдивым. Если лужа, они пишут: «Грязная лужа». И она действительно грязная. Если плохая погода, они пишут: «Плохая, унылая, отвратительная». Такое туповатое перерабатывание мира на очевидности.

- Но сплошной позитив — не менее туповатое занятие…

 

- Да, существуют другого рода придурки. Кстати, обычно они бывают обласканы государством. У них солнышко ясное, весна — это чудное время, девочка всегда хорошенькая, прелестная. То есть одно из двух: либо все из сахара, либо из хинина. А ведь весь смысл в том, чтобы все это сбалансировать. Настоящий писатель состоит, как и всякое живое существо, из противопоставлений.

- Слово «интеллигент» долгое время было, да, наверное, и осталось, ругательным. Что оно значит для вас?

- Вопрос об интеллигенции исключительно путанный, сложный. Все под этим понимают разные вещи. Исторически русская интеллигенция происходит, по сути дела, из поповичей. Но если свалить все в одну кучу, то выйдет, что интеллигентный человек не может и матом ругаться.

- А, по-вашему, может?

- А на каком основании то, что может делать любой крестьянин и рабочий, нельзя интеллигентному человеку? Тем более что человек интеллигентный умеет управлять этим языком. Поэтому он будет применять мат там, где он нужен, где должен быть применен как сильное средство. А не будет через каждое слово повторять какие-то матерные приставки, как это делает одноклеточное, выпив пиво и совершенно потеряв сознание. Запрещать мат — это все равно, что призывать к тому, чтобы люди не клали перец и пряности в свою еду. Поэтому мещанская стыдливость сказать матерное слово — это не по ведомству интеллигентности. Говорить, что интеллигент, — это нечто чудное и изумительное, совершенно неправильно. Те, кто понимают интеллигенцию так догматически, в общем-то, туповатые сухари. Это никак не совпадает с понятиями образованного, свободного человека. Интеллигенция — определенная каста. Заметьте, я ответила, ни разу не матюгнувшись, а могла бы.

- Сейчас в России снова появились «подписанты» — научная и творческая интеллигенция, подписывающаяся под письмами о солидарности с действиями властей. Как вы относитесь к этим людям?

- Я не буду никакие персоналии называть. Как поступает мафия? Она говорит: «Я тебя не убью, но я отниму у тебя все, что ты любишь». Вот так поступают и с интеллигенцией. Очень редко угрожают физической расправой. Хотя я знаю два таких случая. Но это так, угрозы. Никто не будет расправляться. А вот если у тебя что-то есть и ты это любишь, например издательство или театр, и на тебе 120 человек, которые от тебя зависят, ты будешь оценивать, стоит ли этого пустой звук, плевок этот в газете, который нормальные люди в всерьез не принимают. Для кого это все пишется? Это они сами себе пишут, те, кто просит тебя это сделать. Ни один нормальный человек даже не читает это. А вот тот, кто заставил это сделать, он себе еще карму испортил лет так на миллион посмертных.

С людьми можно делать все что угодно. Вот если мне иголки под ногти загонять, я все секреты выдам. Выдам даже те, которые не знаю. Человек — он слабый. Если его варить, он сварится. Морозить — он заморозится. Он живет в диапазоне очень небольшом, поэтому с ним легко это сделать и с душой его легко сделать. Не нужно на это такое обращать внимание.

- Вы известный серьезный писатель, входите в жюри такого шоу, как «Минута славы». Зачем?

- «Минута славы» — это в общем-то народный балаган. Съезжаются люди со всей страны, они что-то умеют. Некоторые из них вполне даже одаренные. И они хотят себя показать. При том, что делается у нас в стране, это как раз та маленькая щелочка, в которую может просочиться что-то человеческое. Ну, и как всегда, это человеческое имеет две стороны. С одной стороны, хочется, чтобы простой человек, не имеющий другого шанса выйти показать себя, получил хоть какую-то долю признания. А с другой стороны — условия этого конкурса очень жестоки. Из 150 человек один получит свой миллион, другие ничего не получат. Наступает звериная конкуренция, страшный лай. Те, кому говоришь «нет», начинают ненавидеть всех на свете. Начинают немедленно подозревать, что это заговор, что членам жюри заплатили. Поэтому смотришь на человеческий балаган... Кому-то сочувствуешь, кому-то нет.

- А участницей еще одного развлекательного шоу «Слава Богу, ты пришел» стали тоже ради балагана?

- Это австралийская игра. Там приглашенного человека одевают в какой-то костюм и, не говоря ему ничего, выталкивают на сцену. Там на него накидываются два или три человека, которые начитают с ним разговаривать. Он должен сообразить в процессе разговора, чью роль играет, одновременно отвечая нападающим на него, постараться как-то не потерять достоинство, быть кратким и по возможности остроумным. Безусловно, человек чувствует себя идиотом. Так вот, мне очень хотелось почувствовать себя полной дурой. Потому что куда ни придешь, начинается какое-то бессмысленное уважение. Знаете, как это надоело?

 

И вдруг я увидела, что есть место, куда я приду и буду кретинкой полной. Я им позвонила. Они согласились. Позвонили мне за три дня до съемок и спросили о моем объеме талии, груди и размере ноги. Кем я буду, я не знала. Могла стать чертом рогатым, акушером, свиньей. В студии на меня стали надевать какое-то платье, парик. Но так как у них достаточно ограниченный ассортимент, то парик мне достался французский — высокий, белый, очень красивый. А у Екатерины (роль которой, как оказалось потом, досталась Толстой. — «ДЕЛО») парик был маленький, гладенький — тогда так носили.

 

Поэтому я думала, что буду Марией Антуанеттой. А что мне голову будут отрубать. В общем, настраивалась на Марию Антуанетту. А они сразу сообразить не дают, кто ты. Там очень остроумные люди пишут сценарий. Так интересно: ты чувствуешь себя дурой, и нужно из этого состояния выходить. Это очень здорово, освежает.
Американские уроки

- В США вы преподавали американским студентам русскую литературу…

 

- Не русскую, а литературу вообще. Курс назывался «Читать литературу».

- А разве можно этому научить?

- Нет, абсолютно. Но выяснились интересные вещи: большое количество людей считают, что литература имеет прикладную функцию. К примеру, думают, что из литературного текста можно узнать о правилах поведения в социуме, о моделях каких-то. Например, этот рассказ учит тому, что не хорошо изменять жене, а этот — что нужно слушаться родителей. Ну, в общем, чудовищно. Просто детский сад. Причем это совсем не американская особенность, это есть и у нас.

- И как вы убеждали своих слушателей, что не все так просто?

- Если человек этого не понимает, он никогда этого и не поймет. Того, что всякий текст состоит из верхнего и нижнего слоев. Например, фабула произведения: кто-то куда-то пошел, женился, развелся, покончил с собой. А сюжет (то есть о чем на самом деле идет речь) — об одиночестве или о предательстве, или о невозможности найти друг друга в этом мире. Если нет сюжета — и это возможно. Но это будет чтиво.

- Что вы сейчас читаете? Какие книги для вас — литературные сокровища?

- Русская классика. Это неизбежно и ничего здесь не поделаешь.

 - А современные писатели?

- В современной литературе мне не удалось найти того, что мне нужно. Может, мне не повезло. Во всяком случае, из того, что издано, я, пожалуй, ничего не видала. А вот в классике — там глубина. Была какая-то другая установка у людей. И это все в основном ХІХ век, а поэзия — ХХ, за исключением Пушкина и Лермонтова.

- И кто занимает первые строки вашего персонального читательского рейтинга?

- На данный момент это Толстой, Чехов, Гоголь.

- Ваша семья научила вас вере в Бога?

 

- У нас была совершенно атеистическая семья. Я и сейчас ни к какой конфессии себя не отношу. Так, условно, вроде бы примерно христианство лучше других религий, на мой взгляд. Более продвинутая, так сказать, религия, более демократическая. Она терпима. Но в церковь я не хожу. Потому что Бог всюду. У меня есть свой личный опыт. Мне было 18 лет, когда я почти умерла, но в последний момент быстренько спрыгнула назад, сюда — в жизнь. Поэтому я видела, что там ничего не обрывается. Там переход, воронки… Это сложный опыт, который я не могу описать в двух словах. Но для меня с этого момента стало совершенно понятно, что жизнь здесь не кончается.

Родилась 3 мая 1951 года.
Дед по отцовской линии — писатель Алексей Николаевич Толстой. Бабушка — поэтесса Наталия Васильевна Крандиевская-Толстая.

Окончила отделение классической филологии Ленинградского университета.
В начале 1980-х переехала в Москву. Работала корректором в издательстве «Наука».
В 1983 году опубликован первый рассказ «На золотом крыльце сидели…».

С 1990 года жила и работала в США, преподавала литературу и creative writing в Принстоне и других университетах.

Сейчас живет в Москве. Сын — Артемий Лебедев, художественный руководитель «Студии Артемия Лебедева». Второй сын — Алексей Лебедев, фотограф, живет в США.

 

С октября 2002 года Татьяна Толстая вместе с кинорежиссером Дуней Смирновой ведет ток-шоу «Школа злословия». Два года программа выходила на телеканале «Культура», сейчас — на НТВ. Ток-шоу снимают 2 дня подряд с 8 утра до 12 ночи (от 4 до 8 программ за день) с перерывами в 20 минут. Ведущие написали книгу «Кухня «Школы злословия». А также Толстая совместно с Александром Масляковым является членом жюри телешоу «Минута славы» на российском Первом канале.

 

Толстую называют одним из ярких имен «артистической прозы», уходящей своими корнями к «игровой прозе» Булгакова, Олеши, принесшей с собой пародию, шутовство, праздник, эксцентричность авторского «я».