***
В принципе, еще 13-го… то есть, не 13-го, а через пару дней – как они перестали выходить на связь, я все поняла. Но человек – такое существо, что всегда цепляется за надежду. Даже самую малую, самую нелепую, даже за маааленький кусочек надежды. Особенно, когда речь о близких людях.
Мы искали его везде.
Особенно – среди пленных. В списках, без списков, по-всякому.
– Он – известный журналист, он был в штатском, с камерой, нелогично его просто так убивать. Его же можно поменять на целый пучок русских! – твердила я себе.
– Из этого района наших забирали в Гомель. Больницы, тюрьмы, надо везде смотреть, – говорила его бывшая жена и моя дорогая подруга Инна.
Мы смотрели. Через все возможные каналы. И невозможные тоже. Это Инна меня надоумила: РПЦ! Соня, ты же когда-то была в МП, давай подключим батюшек. Мы подключили (даже нашлись «высокопоставленные», прости Господи, батюшки в Беларуси, вызвавшиеся помочь). Безрезультатно.
***
Когда Мощун освободили, началась зачистка территории. Так стало известно, что наш Макс Левин погиб.
Он был, повторяю, без оружия, в штатском с камерой наперевес и маркировкой «Пресса».
Его убили двумя выстрелами. Посреди леса.
То есть прекрасно понимали, что делают. Просто расстреляли безоружного человека.
***
Мы проработали вместе десять лет.
Как шеф-редактор и журналист, как два репортера.
И даже когда несколько лет назад Макс сказал, что хочет немного отдохнуть и потом – на вольные хлеба, мы все равно остались близкими людьми – общались, он часто приходил в редакцию, мы вместе отмечали праздники. Особенно, дни рождения. У него – седьмого июля, у меня – восьмого. Нам очень нравилась эта наша традиция.
Я горжусь тем, что в LB.ua люди работают годами. Есть те, кто с первого нашего дня – 13 лет, и даже если что-то меняется, мы все равно – семья. Все мы.
***
За эти десять лет было много, очень много всего. Вспоминать можно бесконечно, но перед глазами почему-то стоит один совершенно не рабочий эпизод.
Я родила Эстер 23 мая 2019 года. Естественно, как каждой маме, мне хотелось фото с выписки. Но приглашать постороннего человека я была не готова – уж очень интимное, на мой взгляд, действо.
Долго колебалась (не умею я для себя, тем более не по работе), но все же решилась спросить наших Максов – Левина и Требухова. И, знаете что? Они между собой поругались, кто из них возьмется). Господи, как же я люблю вас обоих, мои хорошие).
До сих пор не могу о Левине сказать в прошлом времени. Во избежание непроизводственного конфликта, решили, что Левин приедет на выписку, а Требухов потом – на крестины.
Так вот.
Радостное событие отмечалось в парке Пущи-Водицы – в частном роддоме неподалеку, где моя дочь появилась на свет, шампанское на выписке не приветствовалось, да и мы хотели поскорее проскочить стадию официоза и просто побыть все вместе – самые близкие: семья, мой Олег Базар с женой Светой, две подруги (журналистки, разумеется) и Макс.
Я навсегда запомнила картинку…
Знаете, вот такой стоп-кадр, отпечатавшийся в памяти. Я сижу на лавочке, а Макс стоит напротив. У него за спиной – густая майская зелень, сквозь нее бликует солнце, и вся его фигура как-будто светится. По-моему, я даже помню, во что он был одет – свою любимую хлопковую футболку, которую его сыновья «раскрасили» разноцветными ладошками – он их любил, очень сильно любил. Редко, когда для мужчины отцовство играет т-а-к-у-ю роль. В этом смысле Макс был примером для многих.
Сыновей у него было четверо (тогда еще – трое), и он говорил моей маме:
– Какие вы счастливые, у вас – девочка. Я тоже очень хочу дочь.
– Будет, Максим. Конечно же, у тебя еще будет дочка, – отвечала моя мама.
Уже не будет, увы.
Для меня Максим навсегда останется стоять в том парке – в лучах солнечного света.
***
Впрочем, рабочих эпизодов тоже достаточно.
Например, поздний вечер 18-го февраля 2014 года. Мы с Максом в редакции, я дописываю текст о событиях того черного дня и после хочу быстро метнуться домой – за каким-то зарядным. Живу я в 15 минутах ходьбы от редакции, в центре Киева и вот, срочно мне это зарядное понадобилось, прямо вынь, да положь.
– Домой мотнусь, скоро буду, – я уже поднималась из-за стола и натягивала черный, прокопченный шинами пуховик.
Он стоял в дверном проеме кабинета:
– Никуда ты не пойдешь! – рявкнул внезапно.
Очень резко. Между нами такой тон не был принят.
– Ты офигел? – я аж присела. – В смысле не пойду? Мне надо! Да и чего ты мне указываешь?
– Не пойдешь, я сказал. Там повсюду "титушки". Будь тут.
– Максим!
В секунду, он сообразил, что, видимо, перегнул палку, и сейчас я точно поступлю по-своему, поэтому дал заднюю:
– Ладно, давай так, я сейчас заряжусь, поменяю карточку и пойдем вместе. Заодно посмотрим, что там творится.
– Ну, хорошо, – я как-то растерялась и осела.
Заходит снова через полчаса. Гребаных полчаса.
– Сонь. Там на перекрестке Владимирской, возле «Черного поросенка» убили Веремия.
– В смысле убили?!
– Вытащили из машины и убили.
Мы переглянулись, он вышел. Больше этот эпизод никогда не обсуждали.
18 февраля 2014-го года Макс, с большой долей вероятности, спас мне жизнь. Мой традиционный маршрут из дома на работу и обратно пролегает через этот перекресток. Если бы он тогда на меня не рявкнул, в момент зверства "титушек" – аккурат минута в минуту – я была бы там. И, кто знает…
***
Кроме невероятного профессионализма, всех его репортерских качеств, Макс был очень добрым и легким в общении человеком. Быстро находил общий язык с кем угодно, но не могу сказать, что быстро к себе подпускал. Но уж если да, то всерьез и надолго.
У нас сложилась именно такая «химия». Думаю, во многом потому, что мы оба – репортеры по крови. Свій до свого, по своє – это чувствуется. Так звери безошибочно определяют «своего» даже на дальних расстояниях. Нам обоим было важно находиться в центре событий. Первыми все фиксировать. Но если я всегда отдавала предпочтение политике, кулуарам, распутыванию «дворцовых интриг», то Макса неизменно тянуло в «поля».
– Ты же отпустишь меня снова на Донбасс? – приходил он, бывало, канючить очередную командировку.
– Так ты же позавчера приехал только!
– Ну, там то-то и то-то надо поснимать… (ничего особенного, на самом деле, там не происходило, просто там ему было хорошо).
– Максим, ну, на этой неделе Рада. Митинги анонсированы, плюс у нас четыре интервью. И круглый стол. Надо в Киеве поработать.
– Требухов с Сережей Нужненко справятся. Правда. Ну, так я пошел?
Что ему было ответить? Кроме:
– Деньги возьми хоть в бухгалтерии на расходы.
– Потом. Потом, как вернусь, на бензин у меня есть, – доносилось уже из-за двери.
***
Кроме всего, у него было прекрасное чувство юмора – он меня постоянно подкалывал. Я не обижалась – веселилась вместе с ним.
Вот, допустим, утро 19 февраля 2014-го года (после того ночного эпизода с Веремием, да), мы просыпаемся в редакции. Я – у себя на диване в кабинете, Макс – в спальнике в ньюзруме. Кроме нас в редакции ночевало еще человек десять коллег – кто работал на Майдане и кому некуда было идти зарядиться/отправить фото/погреться.
Встаю на автомате, кое-как умываюсь и плетусь на кухню – делать бутерброды и кофе на всех. Мы точно понимаем, что сегодня в центр Киева пойдут войска (тогдашний министр обороны Павел Лебедев подтвердил мне это по телефону. Официально. Так и сказал: «Я крови на руках не боюсь. Ребята уже едут»).
Редакция – наш последний бастион, но продуктов – особенно с учетом наличия гостей – совсем чуть-чуть. Макс спускается на кухню, пока я там копошусь.
– Сонь, пока утро, я пойду за покупками. Может, найду, что открыто. Возьму хлеба, снеков, консервы.
– Яблок мне купи.
– Яблок?
– Ну, мне яблоки нужны.
– Господи, Соня, война, какие яблоки!
– Они продаются в маленьких магазинчиках. Жалко тебе что ли?
Он принес килограмма три. В те черные февральские дни они нам очень пригодились.
***
Или, вот, наша первая командировка на Донбасс.
Начало апреля 2014-го, наверное. Точную дату не помню, но помню, что броник и каски тогда были роскошью. Р-о-с-к-о-ш-ь-ю. Я добыла нам две «четверки» (с условием, что вернем, как приедем) и один кевлар на двоих. Последний, естественно, отдала Максу. Осматривая трофеи, он весело присвистывал.
– Ну, ты даешь! На Майдане у нас были «единички» (я и «единичку» не хотела надевать – он силой меня заставлял, натягивал и проверял застежки), а – тут.
– Погоди, у нас проблема – нормальный рюкзак для техники только один. Шмотки как-то рассуем, то ерунда, но технику надо защитить. Все твои объективы и что там у тебя, положим в середину, там стенки толще. Мой комп – в боковой карман. Но я переживаю, что если что, осколок, допустим, то, блин, комп же с краю. Как же я работать буду?
– Сонь, если осколок, то какой на хер комп? Вот это ты смешная!
– Ай, ну тебя!
– Ну, серьезно!
И оба хохочем.
Мы вообще часто и много смеялись.
Даже когда впервые ехали на войну.
***
Летом 2014 года я работала над книгой «Майдан. Нерассказанная история». В какой-то момент стало понятно: писать ее в перерывах между командировками в сторону Славянска невозможно. Или одно, или другое.
– Уезжай, – твердо сказал Макс. – То, что ты задумала, важно для истории. Для нашей страны. Уезжай. Сядь где-то в глуши и работай. Я тут сам пока. Потом вернешься, и снова будем ездить.
Я послушалась, уехала.
В Иловайске он был без меня. Сумел выйти. Не стану повторять сейчас эту историю, но тогда я написала большой и важный текст (после которого стала врагом в Мордоре. Ну, неудивительно). «Именем Гелетея» называется. Почитайте. Там – все подробности и обстоятельства.
По возвращению, мы договорились, что соберемся все вместе в редакции – просто увидеться, обняться и символически отметить его счастливое спасение. В тот день я, как обычно, топала на работу пешком (в том числе через тот самый переулок на Владимирской от которого он меня уберег), сворачиваю к нам в Михайловский переулок, до редакции метров 150 остается, смотрю – Макс. Идет навстречу.
– Я – за соком в магазин, – говорит. – А то вина купил, а сока нет, но у нас же многие за рулем.
Эти слова были лишними. Случаются моменты, когда слова совершенно лишние. Мы стояли посреди улицы, просто впившись в друг друга – обнимались.
Не совру, если это были самые сильные объятия в моей жизни. Самые сильные. И этим все сказано.
Возможно, мы стояли даже на проезжей части (переулок вечно намертво запаркован и для пешеходов места нет). Точно помню, что нам отчаянно сигналили.
А нам было важно обняться. Здесь и сейчас. Он вырвался из ада. Из самого пекла. Откуда не возвращаются. Было важно ф-и-з-и-ч-е-с-к-и ощутить, что это – не сон, что он жив и вот он, тут. Пощупать его, извините – руки, плечи, спину
Мы снова вместе. В августе 2014-го смерть прошла мимо. Наобнимавшись, Макс таки продолжил путь за соком, а я – нырнула в нашу арку, где уже редакция. В арке стояла машина. Та самая «инфинити» его друга Саши Радченко, что спасла жизнь ему и ребятам. У «Инфинити» был прошит капот, разбито заднее стекло, обстрелян весь левый – водительский – бок. И кровь на торпеде. Кровь Макса, понятно. И вот тут я разрыдалась. В голос. Пока Макс уже не слышит, а коллеги еще не слышат. Мне нельзя плакать. Тем более при свидетелях. Я сильная.
***
Мы много, очень много вместе прошли за десять с гаком лет. Тысячи интервью, десятки командировок, круглых столов, форумов, дружеских посиделок. Три уголовных дела (самое крупное – в 2012-м. Формальный повод – его фотки. Которые режим Януковича пытался использовать, чтоб нас истребить, уничтожить LB.ua. Еще в 2012-м, да. Настолько мы были неугодны. Фигушки. Мы выстояли. Очень непросто, но выстояли).
Была его авария с пьяным неадекватом из «Укрзализныци» (боюсь соврать, но его, по-моему, недавно снова куда-то назначили).
Много, очень много всего…
Макс был очень прямолинейным, кристально порядочным и честным человеком. Не приемлевшим «договорняков».
…Мы не герои. Мы просто журналисты. По жизни и по крови. Это, видимо, и держало нас вместе столько лет. Оба пришедшие в профессию в 15 лет. Оба ценившие кайф любимого дела.
Теперь я буду ценить его за двоих.
***
Ты не был сентиментален, фыркал на все «нежности телячьи», но ты знаешь, как сильно я тебя люблю.
Я продолжу наше дело.
И обязательно за тебя отомщу.
За тот лес под Киевом, где ты две недели пролежал.
Слово – мощное, очень мощное оружие. Как и фото. Спи спокойно.
