Пропаганда – это жесткий метод, блокирующий отклонения от  продвигаемого поведения часто с помощью репрессивного аппарата в случае тоталитарной пропаганды, поскольку он четко направлен на один тип поведения, который и является единственно разрешенным. Он подается как идеал, все остальное не должно проявиться в мире. Но это же делают и школа, и искусство, как и любой другой информационный или виртуальный поток, направленный на массовое сознание. Правда, искусство иногда выходит за пределы этого искусственного ментального “забора”, чтобы потом в конце все равно вернуться на место.

Важно также помнить, что одним из вероятных объяснений появления Больших Богов являются проводимые в архаических обществах религиозные практики (еженедельные или ежедневные). Они, как считает ряд ученых, как бы и создали их, усилив, сделав в результате всевидящими и всезнающими, поскольку именно такие боги были нужны, чтобы сделать невозможными отклонения от правильного поведения.

Все виды коммуникации не только создают нашу идентичность, но и нормируют наше поведение. Конечно, это было достаточно сильным случаем во времена тоталитарной пропаганды довоенного Советского Союза, что стало значительно слабее с уходом Сталина. Но все равно советский человек, особенно в момент его формирования, смотрел и читал ограниченный набор книг и фильмов. Некоторые дети до войны фильм “Чапаев” смотрели по сорок раз в надежде, что герой выплывет и не погибнет. Как видим, объединять население в единое целое можно как правдой, так и неправдой. И кино всегда и везде будет квази-правдой, поскольку удерживает одну версию события, с которой невозможно бороться зрителю из-за несоответствия силы кино и силы маленького человека-зрителя.

Сегодня, как и в прошлом ставятся задачи создания и удержания правильного поведения, как на Востоке, так и на Западе. В одном фантастическом фильме наказание может даже приходить до наступления задуманного преступления.

Это фильм 2002 г. по Ф. Дику “Особое мнение”, где действие происходит в 2054 году, когда полиция может предсказывать будущие преступления и арестовывать за них наперед. Сегодня такие прогнозные полицейские действия стали явью в том плане, что “высчитывается” поведение преступника, потенциальной жертвы и условия, которые преступник считает безопасными для себя. По этой причине полиция может отслеживать будущие преступления.

Китай корректирует массовое поведения путем старого своего метода перевоспитания, а методом фиксации возможных отклонений стали современные технологии наблюдения и визуального распознавания [9 – 10]. Этот капитализм слежения столь же характерен и для Запада, что вызывает большие опасения у экспертов. Правда, Китай сегодня задумался и о новых подходах, обнаружив психологические реакции человека на большие объекты типа водопада или храмов [11 – 12]. Люди, ощущая себе явно меньше таких “громадин”, начинают проявлять более просоциальное поведение, что можно будет использовать в будущих моделях управления поведением.

Сходно Россию тоже обвинили в отслеживании неблагонадежных цифровыми методами. М. Талан говорит: “История создания этого оружия уходит в 2011 год, когда в Москве начались массовые протесты против фальсификаций на выборах и бесконечного “переизбрания” Путина. На улицы вышли сотни тысяч людей. Это было первое действительно серьезное сопротивление в путинской России. Власть была очень сильно напугана не столько количеством протестующих, сколько тем, что все происходит вне их контроля. Она не понимала, кто организаторы и координаторы протестов, кто и как этим управляет, а Путин тогда реально испугался, что не вернется в Кремль. Проанализировав ситуацию, российская власть пришла к очевидному и абсолютно правильному выводу: организация протестного движения происходила в интернете, в частности во “ВКонтакте”. Именно эта социальная сеть стала тогда центром координации протестов и распространения информации. Власть осознала: если она не начнет контролировать, а лучше – управлять интернетом, ей придет конец” [13].

Любая власть берет для управления массовым сознанием то лучшее, что имеется на данный момент. Раньше это была религия, потом пришло время идеологии, теперь – это цифра. Но религия и идеология были особым контентом, которому придали сакральный характер. Наказание приходило за попытки изменить контент. Сегодня под подозрение может быть подведено просто любое отклонение от “правильного” поведения.

Управление поведением как задача есть не только у политики, но и у бизнеса, для которого центральным является управление покупательскими способностями.  Эти цели стали более актуальными сейчас из-за катастрофической нехватки внимания у потребителей. Дизайн нужного типа поведения, который оформился в случае современных техногигантов, также является мягким вариантом, как, кстати, и технология “подталкивания” Р. Талера, за которую он получил Нобелевскую премию по экономике. Здесь решение приходит как бы не извне, а изнутри человеческого организма, поэтому он обладает особой силой воздействия. Эту новую специальность Талер обозначил как “архитектура выбора“, а специалистов этой сферы называет “архитекторами выбора“, имея в виду, что перед человек надо создавать такой выбор, который подтолкнет его автоматически к единственно правильному варианту.

Б. Фогг создал в Стенфорде лабораторию по дизайну поведения, которая стала хорошо работать в сцепке с “техногигантами”, которые все время придумывают инструментарий удержания нас у экранов типа “лайков” [14].

Фогг выделяет ряд таких положений своей теории [15]:

• сама по себе информация не ведет к изменению поведения, тем более на долгий срок,
• смена поведения происходит, когда следующие три  фактора приходят вместе: мотивация, возможность и подсказка,
• когда надо перевести людей на сложные вещи, вы должны делать подсказку во время мотивационной волны, а не после,
• при сильной мотивации мы и сами можем делать трудные вещи,
• чувство успеха закрепляет новое поведение, подталкивая людей к повтору,
• позитивные эмоции лучше всего помогают изменяться.

Эти его три маркера очень коррелируют с “троицей” Клаузевица – разум, страсть и случай [16]. Хотя у Фогга они более привязаны к конкретному применению, а у фон Клаузевица – это параметры более общего процесса. 

Кстати, военные хорошо поняли сегодня, что гибридная война направлена в первую очередь на политические цели. Об этом пишет так: “В троице страсть, которую лучше рассматривать как публичные чувства, представлена людьми национального государства. С помощью набора оперативных методов типа информационных операций или нарушения общественной инфраструктуры с помощью киберопераций гибридная война пытается опереться на культурные, этнические и политические разногласия. Более того, она усиливает нарративы, поддерживающие стратегические цели и создает неопределенность среди населения” (там же).

И еще интересные мысли Фогга, подталкивающие нас к практическому применению его методики:

– проверяйте, ведет ли подсказка к поведению,

– есть ли у человека возможность к новому поведению,

– есть ли у человека мотивация к новому поведению [17].

Он также считает, что эта модель помогает сфокусироваться на конкретном наборе бихевиористских изменений, систематизируя то, что до этого было полной неразберихой [18]. 

Три его составляющие должны сойтись в одной временной точке вместе. Но чтобы остановить поведение можно изъять одну из них [19]. Он рассуждает еще так: “Я хотел бы, чтобы вы практиковали взгляд на мир глазами бихевиористской модели. У этого две цели. С одной стороны, просто занимательно. С другой, это позволит вам раскладывать ситуации на мотивацию, возможность и подсказку, так что вы сможете понять, что движет вашим поведением, или чьим-то другим. Многие люди, использующие бихевиористскую модель сообщают, что этот метод помогает им увидеть механику человеческого поведения. Вы сможете разложить ваши усилия по изменению и увидеть, как они были разрушены или поддержаны. Вы лучше сможете понять, почему вы делаете то, о чем потом пожалеете”  (см. также [20 – 21]).

Мы можем посмотреть сквозь эту модель и на любые политические действия, например, на протесты в Беларуси или на попытки России вмешаться в президентские выборы в США. 

Ю. Шевцов написал в своем Фейсбуке о смене протестных технологий, отталкиваясь от Беларуси, где он увидел в действиях молодежи геймерские моменты: “Что будет следующей формой цветной революции? Здесь основное значение имеют информационные технологии и технологии связи. Радио свобода и т.п, бумажные газеты, независимое ТВ как форма управления протестами – это эффективно работало в эпоху Перестройки. Аль Джазира и т.п медиамашины – нулевые. Сюда же Твиттер. Социальные сети, новые медии и мессенджеры – сейчас. Что следующее? У всех этих инструментов есть особенность: каждое поколение этих инструментов все сильнее контролирует свою целевую группу. В 90 были митинги с выступающим ораторами,  в нулевых и начале 10х – карнавал Майдана. В Беларуси сейчас – относительно короткие прогулки флэшмобы, игра-квест. Общая тенденция  – все сильнее отключать мозг и все более включать эмоции. Так что за форма будет дальше и до какой степени будет усилено эмоциональное управление толпой?“

И еще: “Посмотрел записи по вчерашним протестам. Видимо,  основная проблема с протестной группой обозначилась уже четко. Это люди квеста. Геймеры. Это не совсем политический протест. Ходить по Минску большой массой по указаниям ТГ-канала – это надо видеть. Вся политика там в основном свелась к обычной нетерпимости. Этот радикализм не предусматривает диалога. И даже просто аналитического подхода. Но больше всего тут интересен геймерский момент. Политическая безответственность через игру“.

При этом интересно, что по данным Института стратегических исследований Беларуси от молодежи нельзя было ожидать ничего плохого с точки зрения государства, т. е. официальная социология Беларуси была абсолютно неадекватной. В этом анализе писалось так: “В случае недовольства обстановкой в стране примут участие в акциях протеста (митинги, забастовки и т.д.) только 4,6%. Для подавляющего большинства молодежи (68,9%) митинги и акции протеста недопустимы, так как «это крайние меры, к которым нужно прибегать только в исключительных случаях», и эти мероприятия «не решают проблемы, а только дестабилизируют ситуацию в стране»” [22]. 

В то же время сейчас уволен директор Института социологии  Г. Коршунов, чей институт дал Лукашенко 24% доверия весной в Минске [23].

Профессор А. Вардомацкий представил результаты опроса фокус-групп, проведенного среди участников протестов в Беларуси, где приводятся такие выводы [24]:

• «повышение болевого порога» белорусов (аресты на 15 суток уже не пугают людей);
• появление психологической потребности выходить на манифестации (чтобы набраться позитивных эмоций от встречи с единомышленниками и ощущения массовости и силы);
• отсутствие потребности в лидере (лидеры возникают спонтанно, ситуативно, а люди объединены одной идеей);
• «вулканический» процесс самоорганизации (люди объединяются подворьями, что создает фундамент для будущего местного самоуправления); 
• готовность к многомесячным протестам.

Среди причин протестной ситуации он видит следующие: “Существует традиционный набор причин – это пандемия COVID-19, экономическая ситуация, фальсификации на выборах и насилие со стороны силовиков. Если взвешивать эти причины по значимости и мотивационной силе, то именно насилие послужило точкой взрыва”.

Как видим, насилие со стороны ОМОНа явилось триггером, который и перевел протестные акции на совершенно иной уровень. Можем представить это таким переходом:

– малый протест привел к большому подавлению,

– большое подавление привело к большому протесту.

А. Вардомацкий считает, как это ни странно, что люди выходят на протест и за позитивными эмоциями тоже: “Этот процесс известен как «синусоида «от воскресенья до воскресенья». Люди выходят массово в воскресенье, получают определенную психологическую, энергетическую подпитку. Потом СМИ приводят негативные ситуации о задержаниях, судах. Тогда происходит психологический спад. И в этот момент, к среде-четвергу появляется потребность вновь получить ту психологическую подпитку. Получается, что люди выходят на демонстрации за позитивными эмоциями. Это новое явление – когда причиной выходить является не только протест как таковой, необходимость выразить свое несогласие, недовольство, а также потребность получить позитивные эмоции и энергетическую подпитку от тех, кто окружает тебя во время демонстраций. В этом смысле можно говорить, что протест становится потребностью не только гражданской, но и психологической” (там же).

Если мы посмотрим на модель Фогга, попытавшись объяснить этот цикл, то сразу увидим все три характеристики: мотивацию, возможность и подсказку, точно так работающие и в Беларуси и не только на индивидуальном, но и на массовом сознании. Мотивацию обеспечили действия силовиков, породившие чувство несправедливости, хотя до этого то же самое произошло с манипуляцией с результатами выборов. 

А. Федута, например, называет фактор, который создает возможность действий уже со стороны силовиков – их анонимность: “У нас нет оружия. Мы способны лишь на мирный протест. Но мы должны помнить: главное их отличие от нас – вовсе не дубинка. Главное отличие их – балаклава, превращающая человека в зверя. И вот с ней мы можем бороться. Хотят исполнять приказ? Пусть делают это с открытым лицом” [25].

Закрытые лица порождают безнаказанность. Убрав их, ОМОН вернется в русло нормального поведения. Их готовили и мотивировали на ярость, но именно анонимность дала возможность проявить ее на полную силу, стала тригггером, разрешившим реализацию этого типа поведения, которое и породило ощущение несправедливости.

На эту же тему и рассказ о случае в метро: “Станция метро Молодежная. В полупустой вагон метро входят два сотрудника органов внутренних дел, оба лейтенанты, и садятся напротив. С двух сторон от них сидят два студента и девушка с ребенком, лет трех. Все, кроме милиционеров, немедленно встают и пересаживаются на мою сторону. Вопрос ребенка: “Мам, эти дяди били нашего папу?” Мама отвечает: “Нет, но они ничем не отличаются от тех, что били”. Лица блюстителей порядка багровые от стыда” [26].

Для Лукашенко это тоже проблема, ему также не нужна активация этого триггера, он, наоборот, должен бороться против: “Александр Лукашенко констатировал, что основными угрозами, которые вызывают беспокойство, является то, что постоянно продолжаются угрозы в адрес семей военных, милиции, спецслужб, государственных служащих, работников СМИ. “Предпринимаются даже атаки на членов правительства. Вы видели поведение отдельных митингующих в отношении министра здравоохранения”, – привел пример белорусский лидер. “Угрозы и атаки (это тоже нас беспокоит), на рабочих заводов и фабрик, руководителей предприятий. Их перед и после рабочего дня пропускают на проходной через коридор агрессивной толпы. Как гестапо. Я просто хочу сказать рабочим, выразить им большую благодарность и попросить, чтобы они не прятали глаза в асфальт. Вы, рабочие, хозяева на этом заводе, а с этими митингующими, которые вас встречают на проходной, мы разберемся” [27].

Население само заступается, защищаясь от людей в масках и без знаков различия. Например, женщины в ответ стали срывать с них маски [28]. То есть убирается триггер, включающий “неправильное” поведения. И над ним все время работают:

– Тихановская заговорила о деанонимизации силовиков, задерживающих женщин [29],

– а в Nexta выложили данные тысячи задерживавших белорусов силовиков [30], что сделали “киберпартизаны” (см. о них [31]).

Власть тоже защищается. Аргументами для защиты себя у А. Лукашенко стал якобы всемирный заговор вокруг Беларуси, где он вспомнил даже Дж. Шарпа, то есть с его точки зрения поведение граждан не является естественным, а инспирированным извне. А все то, что приходит “извне” в его модели мира всегда будет неправильным.  Вот его слова на встрече с политическим активом: “Александр Лукашенко отметил, что поэтапный разбор событий в стране выявляет истинные замыслы и тактику внешних даже не оппонентов Беларуси, а агрессоров. Глава государства заявил, что в течение последних десяти лет они скрупулезно готовились к нынешнему времени “Ч”. “Чтобы сразу снять все маски, назовем этих игроков поименно. На уровне глобальных центров это прежде всего Соединенные Штаты Америки, конкретнее – их сеть фондов по поддержке так называемой демократии. На европейском континенте активно действовали американские сателлиты: Польша, Литва, Чехия и, к сожалению, наша Украина”, – отметил Президент. Каждая из этих стран отрабатывала свою роль, подчеркнул он. Чехия – с давних времен в качестве ресурсного хаба, Польша – сначала как инкубатор медиаканалов (“Белсат”, “Нехта” и другие), а затем – как площадка для альтернативных органов в изгнании. “Литва, уязвленная темой БелАЭС, – как таран белорусско-европейских отношений. Украина, несмотря на нашу неизменную ее поддержку (например, в вопросах территориальной целостности да и по другим), вопреки духу наших взаимоотношений стала форпостом политических провокаций, – добавил Александр Лукашенко. – Таким образом, мы четко видим субъектов этого процесса, их проводников и пособников. Тактика организаторов строилась по классическому американскому учебнику цветных революций. Это всем известный Джин Шарп. Теперь мы можем оглянуться назад и детально разобрать все этапы сценария по уничтожению нашей страны, которому мы, к счастью, не позволили реализоваться и не позволим” [32].

На женском форуме он заодно покритиковал Европарламент: “Сегодня подключили еще одну, как они считают, “термоядерную бомбу”. Взорвали в Брюсселе, в столицах. Европарламент, не то Евросовет, подключился к этому и также не признал наши выборы. На этот счет хочу сказать следующее: мы провели выборы по Конституции и законам нашей страны. Мы не нуждаемся ни в каком признании. Выборы состоялись, и они законны” [33].

Если Лукашенко вспомнил Шарпа. то на украинской стороне восстановили критерии Ч. Тилли, увидев имеющихся на сегодня раскладах определенную дозу пессимизма, которые таковы:

• наличие альтернативных требований и соперников, есть ли там многовластие,
• поддержка альтернативных требований населением,
• способность / неспособность подавления со стороны старой политической системы.

И получили следующий набор ответов: “Во-первых, определим наличие многовластия. Как было установлено выше, оно напрочь отсутствует в стране и пока не видно никаких признаков, перечисленных Тилли, что оно может появиться. Во-вторых, рассмотрим, как обстоят дела с переходом части нынешней Лукашенковской политической системы на сторону его противников. За исключением посла в Испании и пары милицейских капитанов, высказывавшихся против насилия первых дней, я вообще не читал и не слышал, чтобы кто-то из чиновников высшего или среднего звена заявил о поддержке требований протестующих.  Хотя такая «измена» и не является обязательной для развития революционной ситуации и достижения результатов, но Тилли считал, что отсутствие такой коалиции между альтернативными претендентами и частью старой системы значительно уменьшает вероятность успешной смены власти. Можно сколько угодно потешаться над фото Л. с автоматом и называть его клоуном, но, в действительности, этот его посыл направлен не протестующим, а «своим». Этим он нивелирует выше рассмотренный фактор «измены» – мол, я еще в деле, корабль на плаву и не вздумайте с него сбегать, можете очень пожалеть. Увы, но это работает. В-третьих, важнейшим фактором, влияющим на саму возможность достижения результатов, является контроль над основными средствами принуждения, особенно над армией. Хотя отступничество армии от старой власти никоим образом не является главным условием для победы революции, но никакая смена власти невозможна в принципе, если правительство удерживает полный контроль над армией. Тилли использовал в своих оценка выкладки Ч. Рассела – т.н. шкалу нелояльности армии, которая включает степень нелояльности, срок, и соотношение лояльных и не лояльных в определенный момент времени. Каждый компонент состоит из 5-х градаций, где 0 – это отсутствия нелояльности и 4 – ее максимум. У меня нет доступа к информации о настроении среди солдат и офицеров белорусской армии, но то, что иногда просачивается в прессу и интернет, показывает, что все значения этой шкалы близки к нулю. Первоначальный всплеск насилия со стороны ОМОНА мог привести к изменению этого значения, но сейчас этого не происходит. Судя по всему, Л. пока контролирует армию полностью и безоговорочно. Опять же, вспомним фотку с АК, все работает в нужном для него направлении”  [34].

Мы забываем все время, что Беларусь получила новое поколение, которое не хочет уже мириться с прежними правилами, где основой всего было послушание власти. Все молодежные протесты и во всех странах не хотели иметь над собой старую власть.

А. Лукашенко связал также ситуацию волнений с пандемией, тем самым вводя события в Беларуси в общемировой контекст: “Основные уроки мы вынесли. Мы знаем, где и с кем недоработали, в ближайшее время устраним (уже начали это делать) проявившиеся недостатки. Подключайтесь к этому. Закроем проблемы по внутриполитическому фронту. Уже в этом году Беларусь должна и вернется к безопасному периоду, который был у нас всегда в Минске. Время баррикад и митингов завершилось. Теперь – наше время, необходимо продолжить созидание, движение вперед через разумные перемены и реформы, о которых мы говорим”, – подчеркнул белорусский лидер. Александр Лукашенко отметил, что “трясет” сегодня не только в Беларуси, более 40 стран за последние годы были охвачены массовыми акциями протеста и революциями. Он привел конкретные примеры непрекращающихся беспорядков в Соединенных Штатах, Франции, Германии, Болгарии, сохраняющейся турбулентности в Черногории, китайском Гонконге, в России. “Мир уже точно не будет прежним. Ничего нового, я вам об этом говорил: пандемия пройдет, где будем мы? Мир не будет тем, что был до пандемии. Но Беларусь должна и вернется к нормальной жизни, в том числе в городе-герое Минске” [32].