Анекдот активно существовал в советское время и сходит на нет в постсоветское. Легче всего объяснить это тем, что анекдот это результат давления государственных информационной и виртуальной систем на массовое сознание, которое направлено на то, чтобы не дать появиться контр-мышлению.

Сознание не выдерживает атаки на себя и для своего спасения создает ответные мини-атаки. И они хорошо пересказываются именно по этой причине. Анекдоты приходят и уходят за счет устной передачи.

Они есть, но в советское время их нельзя было произнести при чужих. То есть это одновременно тип коммуникации с паролем распознавания “свой/чужой”. Это связано было с тем, что никакие отклоняющиеся от правильных высказывания и мысли не были разрешены для тиражирования, даже устного. Монопольное положение государство распоряжалось не только словами, но и мыслями в надежде, что плохие мысли сами по себе не вырастут.

Анекдот одновременно реконструирует реальность из-за того, что в нем всегда есть четкое указание на нее. И это не просто альтернативная реальность для политического анекдота, например, а альтернативная реальность, конфликтующая с подлинной и тем самым направленная на ее разрушение. Это контр-реальность, одновременно акцентирующая то, что подлинная реальность требует трансформации. Например, следующий современный анекдот:

– Индийские законы Ману предписывали отцу семейства, почувствовавшему приближающуюся дряхлость, передать свое имущество и младших детей старшему сыну, одеться в рубище и идти в горы – встречать там свою смерть. Кшатриям из касты воинов рекомендовалось в таком случае встретить смерть в бою. Вдовам предписывалось сгореть на костре…

– Извините, а Вы точно руководитель Пенсионного фонда?

Точно такими были в советское время анекдоты о генсеке Брежневе, например:

Телефонный звонок. Брежнев поднимает трубку:

– Дорогой Леонид Ильич слушает!

Или: Брежнев вызвал группу космонавтов.

– Товарищи! Американцы высадились на Луне. Мы тут подумали и решили, что вы полетите на Солнце!

– Так сгорим ведь, Леонид Ильич!

– Не бойтесь, товарищи, партия подумала обо всем. Вы полетите ночью.

И еще: Стук в дверь. Брежнев достает из кармана очки, бумажку и читает:

– Кто там?

И: Брежнев спрашивает Суслова: 
- Ты "Малую землю" читал? 
- Да, читал, два раза. Очень понравилось. - Надо и мне почитать

При этом если о Брежневе говорят, что ему нравились анекдоты, то Андропов был другого мнения: “Подобно Сталину, Андропов болезненно переносил разные анекдоты и слухи о себе. Ему приписывали убийства Кулакова и Машерова, само собой — смерть Цвигуна и Брежнева, покушение на папу римского, убийство болгарина Маркова, покушение на Рейгана и многое другое. Доказательств не было, но слухи прилипчивы” [1].

Вероятно, все это потому, что его ведомство само занималось созданием слухов, а значит, вероятно, и анекдотов, поэтому Андропов понимал их разрушительную силу. Над удачным анекдотом могли смеяться “вышестоящие товарищи”, что не очень приятно. Ведь были и такие анекдоты:

– Новый Генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Андропов выступает с традиционным новогодним поздравлением советскому народу 31 декабря 1982 года:

— Дорогие товарищи! Поздравляю вас с наступлением нового 1937-го года!;

— Слыхали: Андропов руку сломал?

— Кому?

— Товарищ Андропов, к Вам польский посол. 
— Введите.

Ведомство Андропова с помощью слухов вело его к посту генсеков, борясь с главными конкурентами – ленинградским Романовым и московским Гришиным. После избрания слухи создавались уже для западных посольств, в них рассказывалось, что Андропов знает английский, любит американский джаз и еще пишет стихи. И все оказалось неправдой. Однако, кроме стихов, которые он действительно писал, правда, матерные…[2]. В свое время слуховой поток называли ОБС, что расшифровывалось как Одна Баба Сказала… 

Анекдот также опасен для государства, поскольку он анонимен, а государство – “авторское”, в смысле – мы всегда знаем фамилии главных действующих лиц. Аноним же страшен для государства, тем что не всегда видим. Но государство все равно находило пути отправлять людей за решетку за политические анекдоты. 

Анекдот – это ответ “анонима” – человека “автору” – государству. В СССР был монополизм государства во всем, включая информацию. Мощное информационное давление на мозги требовало разрядки, которая нужна была индивидуальному сознанию, чтобы не оказаться “раздавленным” машиной пропаганды. Отсюда не только любовь к анекдотам, но и к менее контролируемым формам, где могли проскальзывать аллюзии в виртуальных потоках типа театра. Цензура, конечно, “бдила”, но при заступничестве сверху, а там многие хотели быть меценатами, спектакли могли появиться на сцене. Цензоры просто страховались, поскольку нигде и никогда не было призывов к свержению строя. И так Ю. Любимов и другие выходили со своими спектаклями. Худшая ситуация была не в Москве, где в одном городе были и городские, и всесоюзные власти, что создавало множество “входов” во власть, а, например, в Ленинграде все сходилось в одну партийную голову, которая не любила, к примеру, Г. Товстоногова за создание проблем подобного рода.

Загадкой все равно остается проблема, почему можно было и запретить, и разрешить одно и то же. Возможно, была идея давать возможность таким путем “выбрасывать” негативную энергетику. Тем более практически все действующие лица, стоявшие у истоков создания спектаклей, входили в число “доверенных лиц” КГБ, если посмотреть на сегодняшние воспоминания работников 5 Управления КГБ.

А. Качкаева видит под таким углом зрения современные телевизионные ток-шоу: “Сегодня эксперты, выступающие в общественно-политических ток-шоу, на самом деле медийные люди, а не ученые и исследователи. Они проговаривают или даже «вбрасывают» то, что официальные лица при государственных должностях иногда не могут озвучивать открыто. Профессиональные эксперты либо дистанцируются от участия в зрелищных шоу, либо включены в «стоп-листы», либо чувствуют дискомфорт от риторических боев с правилами в «одни ворота»” ([3], см. список таких “пропагандистов” [4]). 

Анекдот, наоборот, разрушает официальную картину мира, а не поддерживает ее бесконечным повторением с помощью “говорящих голов”. Более того, анекдот распространяет негативную информацию ускоренным способом. И это никем не контролируемый процесс, поскольку анекдот, как и слухи, не может “усидеть” в голове отдельного человека, а всегда рвется в массы. Кажется, в советское время движение анекдота из Владивостока в Москву занимало 2- 3 дня.

Анекдот притягивает. Чем сильнее их запрещают, тем более сильным будет их распространение из-за испытываемого давления. Анекдот – это своеобразная картина мира, мечта о мире, когда все плохое исчезнет само собой. Анекдот видел проблемы этого мира лучше, чем это делала газета “Правда”, поскольку анекдот был ориентирован исключительно на проблемы.

В воспоминаниях Р. Берг прозвучало такое наблюдение: «Нелегальные каналы» — для моих ушей это звучало очень странно. Я и не подозревала, что есть что-то, кроме официальщины. Самиздат, борьба за права человека, подпольные группы — духи, выпущенные из бутылки Хрущевым. Во времена Сталина о таком и не слыхали. Даже анекдотов о Сталине не было, и по сей день — ничтожно мало. Эра Хрущева войдет в историю как эра анекдота. Эра Сталина — время любви к вождю. Любовь и страх — у них есть что-то общее” [5].

Правда, тут Р. Берг не права – анекдоты о Сталине были (см., например, [6], где часть материала из доносов и сводок ГПУ – НКВД, которые “помогли” тем самым сегодняшним ученым). Она просто их не слышала, так как подобное общение происходило только между доверенными друзьями. Вот некоторые из этих анекдотов:

 - В мавзолей вошел иностранец и с ним грузин. Иностранец спрашивает, указывая на Сталина: 
– Кто этот, усатый? 
Грузин отвечает: 
– Это наш великий учитель, гений всех времен и народов товарищ Сталин. 
– А этот, маленький, рядом? – указывает иностранец на Ленина. 
– Это его орден Ленина, – отвечает грузин

– и такой – явно из прошлого:  

Приехал Троцкий за границу. На него тут же накинулись: 
- Рассказывайте, что нового – совершенно не знаем, что у вас там творится. 
– Новостей много. Например, Ленин умер. 
– Ленин? Умер? А какие у вас этому есть доказательства? 
– Доказательства? Да если бы он не умер, то сейчас он был бы со мною перед вами.

– тоже не из дня сегодняшнего: 

Сталин призывает ученых и спрашивает: «Пачиму засуха? Вы ученые далжны знат!». Ученые отвечают: «Иосиф Виссарионович, мы знаем причину, но ничего не можем сделать. 170 миллионов людей в рот воды набрало. И вот не хватает в стране воды».

- и даже то, что скорее похоже на правду: 
В 1931 году среди членов партии в Москве гулял запрещенный анекдот. Ягоде, главе ГПУ, приписывают такой вопрос Сталину: 
- Чтобы вы предпочитали, товарищ Сталин – что бы члены партии были верны Вам из-за своих убеждений или страха?.
А Сталину приписывают такой ответ: 
- Из-за страха.
После чего Ягода спросил: 
- Почему?
Yа что Сталин ответил: 
- Потому что убеждения могут измениться, а страх остается.

Многие анекдоты не дошли бы до нас, если бы не службы. Исследователи констатируют: “документы, особенно «сводки о настроениях по местам», сейчас представляют собой ценный социологический материал. Информация собиралась оперуполномоченными при помощи специальной группы агентов каждую неделю по заданной матрице: агент обязан был зафиксировать, где именно и в какой ситуации он услышал данный слух; если он не знал имени рассказчика, то должен был максимально подробно описать его предположительную социальную принадлежность. Таким образом, в поле зрения властей стало попадать огромное количество фольклорных текстов и слухов. В результате началось «наступление на фольклор», при котором любое упоминание актуального события советской жизни в негативном ключе, а также любое положительное или нейтральное упоминание о Троцком, рассматривалось как «контрреволюционная пропаганда». Например, к 1930-м гг. Главлит провел гигантскую работу, успев запретить большое количество политических частушек, собранных и опубликованных в течение 1920-х гг., в которых рядом с Лениным упоминался Троцкий” [7].

А один из самых популярных анекдотов был такой: Почему Ленин носил ботинки, а Сталин — сапоги? — При Ленине Россия была загажена лишь по щиколотку.

Вот еще одно перемещение во времени: 
Пушкин на приеме у Сталина:
— На што жалуэтесь, тавариш Пушкин? 
— Жить негде, товарищ Сталин… 
Сталин снимает телефонную трубку: 
— Моссовет! Бабровныкова мнэ! Таварищ Бабровныков? Тут у меня сыдыт таварищ Пушкин, штоб завтра была у него самая лучшая квартыра! 
— Што ешо у вас, таварищ Пушкин? 
— Не печатают меня, товарищ Сталин... 
Снова Сталин снимает трубку: 
— Саюз писатэлей! Фадэева мне! Таварищ Фадэев! Тут у меня сыдыт таварищ Пушкин, штоб завтра напэчаталы его самым балшым тиражом! 
Пушкин благодарит и уходит. Сталин снова снимает трубку: 
— Таварищ Дантес? Таварищ Пушкин уже вышел!...

Это несомненно искусство. Если и народное, то такое, которое было результатом множественных индивидуальных пересказов, когда отсекалось лишнее, а сохранялось все лучшее. В результате рождался шедевр, причем прямо ничего не говорится, все самое важное остается за кадром.

Еще несколько сталинских анекдотов [8]:

– Сталин. Если бы товарищ Пушкин жил в России не в XIX, а в XX веке, он все равно бы умер в 37;

- Американский корреспондент. У вас нет свободы. У нас каждый гражданин может выйти на улицу и кричать: 
- Долой президента Трумена!
Сталин:
- И у нас тоже каждый гражданин может кричать на улице: «Долой президента Трумена!»

– В тридцатые годы многие говорили, что политические анекдоты сочиняет и распространяет Карл Радек. Дошло это и до Сталина, он сказал Радеку: «Товарищ Радек, я слышал, что ты сочиняешь политические анекдоты. Анекдоты – это неизбежно, и неплохо, что сочиняешь их именно ты. Только обо мне не надо анекдотов, я ведь вождь». «А вот это, – ответил Радек, – уже не мой анекдот».

Сколько же их было “анекдотоносителей”?  Не так и много. Правда, это среди осужденных в 1956-1957 гг.: “больше половины осужденных (57%) оказались в заключении просто “за разговоры”, то есть никакой целеустремленной антисоветской деятельностью просто не занимались, хотя и были настроены если не враждебно, то по крайней мере критически по отношению к режиму и его политике. Еще 3% “антисоветчиков” составляли наивные люди, решившиеся критиковать власть в открытую, не видя в своем подписанном обращении к начальству никакого криминала. 7,7% были осуждены за “хранение и распространение антисоветской литературы”, то есть в большинстве своем – то же “ни за что”. Сознательными оппонентами власти можно считать только авторов листовок и антисоветских анонимок – 31%. Другими словами, в середине 1950-х годов власть все еще демонстрировала ветхозаветное, жестокое, осмеянное еще Салтыковым-Щедриным и расцветавшее в сталинские времена отношение к крамоле. Наказанию подлежали не только поступки, но и сам образ мысли. Полицейские же чиновники, готовые хватать людей за “неправильные мысли”, явно испытывали полумистический трепет перед произнесенным Словом, каковое мифологическое сознание наделяет силой заклинания и проклятия” [9].

Сегодня устные каналы от человека к человеку тоже задействованы, причем, как оказалось, достаточно активно. По данным социологов (время опроса – июль 2020) телевидение является источником информации у 65.6% украинцев (это первое место, потом идут новостные сайты в интернете – 52.7% и соцмедиа – 45.3%), друзья, коллеги, родственники, знакомые, соседи – 36.6% и 8% – узнаю на улице (от посторонних людей, в транспорте, в общественных местах) [10].

Мы видим, что сегодня есть большой объем слабо контролируемых государством каналов коммуникации, а анекдотов все равно стало резко меньше. Анекдот – это слабый ответ на жесткий контроль. Но контроля нет, нет и анекдота. С другой стороны, персонажи типа Брежнева, Хрущева, Сталина сидели на своем посту десятилетиями. С ними вырастали, женились, умирали… Поэтому статус их был выше и внимание к ним массового сознания выше, как, кстати, и зависимость человека от того государства и сегодняшнего.

Никто также не говорит о том, что раньше на пьедестале была идеология, которая знала ответы на все вопросы, создаваемые ее “жрецами” из отделов пропаганды и агитации. Именно отсюда проистекает  тоталитарное государство: на любой вопрос уже заранее существует правильный ответ…

Сегодняшняя идеология, которой как бы и нет, но она потенциально присутствует не столь всеобъемлюща, в состоянии удержать государственный взгляд на один объект, пытаясь распространить его и на всю жизнь, что не так легко. Россия Путина взяла на вооружение победу в войне, у которой уже даже почти не осталось живых свидетелей. С. Медведев говорит: “9 мая – это государственная религия в России, она стала основной идеологией. Раньше был коммунизм, а сейчас идеология победы. И Россия живет в этом перманентном 9 мае. Нацепила георгиевскую ленту на все вокруг” [11].

Назовем это вариантом “узкой идеологии”, которая не тянет на охват всех проблем. Но она есть и позволяет смотреть свысока, что является очень важным. Только если советская идеология была обращена вперед – СССР строил будущее, то эта идеология обращена назад, она черпает свою силу из прошлого, которое с каждым годом находится все дальше и дальше, а это требует все больше пропагандистских сил, чтобы удерживать на нем внимание. И “бессмертный полк”, и георгиевская ленточка это придуманные сегодня символы для усиления воздействия на массовое сознание.

Западный “красный мак” также отсылает к прошлому, но без отсылок на наступательный характер сегодняшнего дня:  “Наблюдатели, однако, замечают, что чувства, которые вызывают красный мак и георгиевская ленточка, несколько разнятся. У британцев это чистая беспримесная скорбь о павших и благодарность выжившим участникам войн, без ура-патриотического восторга, чувства превосходства и угрозы “если надо, повторить”. По некоторым данным, мысль создать отечественный аналог красного мака принадлежала журналистке агентства РИА Новости Наталье Лосевой” [12]. И еще: “Символика, используемая в современной России, копирует именно советские гвардейские ленточки, так что называть их “георгиевскими” с геральдической точки зрения неверно”.

Более того, есть и у флага “пересечение” с теми, кто по сегодняшний день проходит как “враг”: “Массово же триколоры власовцы стали использовать в мае 1945-го г., когда выступили против немцев и приняли участие в Пражском восстании на стороне чехов. Использование триколора власовцами тогда было зафиксировано как на фото, так и на видео” [13].

И еще более раннее использование: “По давним публикациям в Германии о коллаборационистских военных формированиях в составе гитлеровского вермахта и СС можно убедиться, что впервые на оккупированной территории СССР в годы войны “триколор” как свое знамя использовала в 1942 году “протообразование” будущей власовской РОА – Abwehr Abteilung 203 / Sonderverband Graukopf, более известная как “Русская Национальная Народная Армия” (РННА), она же “бригада “Осинторф”” [14].

Все это отражает не только “шатания” символики, но и трансформации идеологии, из которой и вытекает вся символика. А реальность оказывается еще богаче.  В Праге снесли памятник маршалу Коневу, но поставили памятник власовцам, у которых погибло триста человек при освобождении Праги  [15]. То есть если в Штатах был “памятникопад”, то здесь он был также, но был продолжен установкой памятника противоположной символической направленности. Памятник как символ не может устоять в период идеологических смен. Меняется и история. У нас, например, были “пионеры-герои”, но оказывается у немцев были и “дети-диверсанты”, сформированные из российских подростков, о чем мы даже не знали [16].

Даже знамена, которые бросались на известном параде Победы 1945 оказались не те, за которые их нам выдавали: “Вражеские знамёна и штандарты, брошенные у Мавзолея, были собраны трофейными командами СМЕРШа в мае 1945 г. Все они устаревшего образца 1935 года, взяты в местах полкового хранения и цейхгаузах. Дело в том, что еще 28 августа 1944 года Гитлер распорядился вывезти все знамена и военные флаги из фронтовых зон в музеи вермахта. А после войны в Москву из Берлина и Дрездена доставили около 900 трофейных знамен. Многие из них были собраны трофейными командами СМЕРШа в мае 1945-го. Некоторые взяли и из музеев. Их привезли и сложили в спортзале Лефортовских казарм. Из них спецкомиссия и отобрала 200 знамен и штандартов для Парада. И то ли по недосмотру, то ли из-за красоты и внушительности (других объяснений у историков нет) – вместе с реальными гитлеровскими знаменами комиссия отобрала около 20 старых немецких флагов. Кстати, флага (штандарта и пр.) РОА тоже не было. <…> Никакого “личного лейбштандарта” не существовало в природе. Привычное нам по фотографиям и хронике древко с навершием в виде венка со свастикой и сидящим орлом – древко от знамени Лейбштандарта (полка) СС “Адольф Гитлер”. Полотнище было также взято в качестве трофея, но на Парад не выносилось и хранится на данный момент в архиве ФСБ. Выдано оно на Парад было отдельным распоряжением и в общий список не внесено” (цит. по [17]).

Этот советский мир строила Идеология и ее сестра Пропаганда. Все, что не укладывалось в их представления о правильности, уничтожалось или заменялось тем, что соответствовало системным представлением. В результате мир из сложного, но реального превращался в мир простой и понятный, где разделение шло по линии разграничения биологического порядка, выносящее за пределы “чужого”/”врага”.

В этой системе сосуществования альтернативных виртуальных миров уже постсоветского периода вполне естественным представляется и исчезновение анекдота, он просто переходит в независимое существование в иной реальности. Если раньше такая информация “пряталась” в альтернативном мире, то теперь она сосуществует, поскольку разрешенными оказываются множество реальностей. Собственно говоря, и постправда и есть множественность реальностей. В эпоху постправды анекдоту уже негде  и незачем прятаться.

Д. Быков высказывается о пропаже анекдотов так: “Что до исчезновения политических анекдотов, вытесненных анекдотами онтологическими, т.е. абсурдистскими, — ​у меня была удобная гипотеза: анекдот обычно просовывает свое лезвие в щель между официальной риторикой и подлинной идеологией государства. Ну, например: будет ли третья мировая война? Нет, но будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется. Вышучивается агрессивная природа советской пропаганды, всегда замаскированная под голубиное миролюбие” [18].

И еще: “Сейчас время пафоса. Такие мысли у меня периодически возникают поныне, хотя выглядят преждевременными. Но вместе с ними появляются и другие: анекдот не возникает сейчас именно потому, что рассказывать его негде и некому. Все-таки удачный анекдот — ​образец народного творчества, а народ творит не во всякое время” (там же).

Или: “большая часть российского населения в семидесятые-восьмидесятые годы фрондировала, то есть была к власти настроена критично. Анекдот возникал в этой скептической среде так же естественно, как узоры плесени на стеклах теплицы. Сегодня в массах преобладает совсем другое ощущение: мы не такие, как все, да, но это потому, что мы лучше, особенней, нам не следует ни на кого равняться и отчитываться перед здравым смыслом, потому что здравый смысл не прав, а права наша особость. Все, что с нею не согласуется, — ​русофобия” (там же).

В мире всегда есть место подвигу, но оказалось, что в мире нет места политическому анекдоту. Он оказался никому не нужен. Быков пишет: “Чтобы существовал анекдот, надо, чтобы было кому и для кого его рассказывать — ​то есть чтобы существовала, во‑первых, среда, а во‑вторых, достаточно культурный уровень рассказчика. Наивно думать, что все анекдоты выдумывались в ЦРУ или НТС: в них сквозит такое знание жизни, которого эмигрантам традиционно недоставало (вот почему большая часть эмигрантской литературы была поразительно наивна). Все это было творчество той самой образованщины, которая на самом деле была советской интеллигенцией, то есть людьми с высшим образованием, без способностей к политической борьбе, но с ясным пониманием тупиковости советского пути. Чтобы сочинить анекдот, нужно не только сознание неблагополучия, но и определенный культурный уровень, и то творческое состояние, которое как раз и возникает из сочетания безнадежности и надежды” (там же).

Следует “подправить” уважаемого автора – анекдот не возникает в безнадежной ситуации, ведь он, наоборот, демонстрирует “неподчинение” таким ситуациям. Человек остается свободным, хотя бы в своей голове.

Смена юмора серьезный индикатор политических изменений, поскольку показывает, что рушится официальная идеология. Такое сопоставление сделали для Беларуси, акцентируя то новое, что принесли протесты [19]:

– визуально: “Плакаты, за редкими исключениями, абсолютно беззлобные. Даже по отношению к силовикам, от которых все натерпелись: «В смысле сломал тебе руку? Ты же сам мимо шел». «Не бейте мужчин, я еще не замужем», «Вас подсадить в автозак?»;

– вербально – новые типы анекдотов:

Приходит к Лукашенко помощник и говорит: 
— Александр Григорьевич, наконец-то вы стали выездным. 
— Да? И куда моя первая поездка? 
— В Гаагу


Идет мужик по улице, никого не трогает. Вдруг рядом тормозит автозак, вылетают омоновцы и начинают паковать его в машину, лупят дубинками. Мужик кричит: 
— Отпустите, я за Лукашенко голосовал! 
— Не трынди, за Лукашенко никто не голосовал!


Приходит к Лукашенко после выборов глава ЦИК Беларуси Лидия Ярмошина и говорит: 
— У меня две новости, Александр Григорьевич. Одна хорошая, другая плохая. С какой начать? 
— С хорошей. 
— Вы — избранный президент Беларуси. 
— А плохая? 
— За вас опять никто не проголосовал.

Интересно, что это очень быстрая реакция, чтобы не сказать моментальная. Анекдот  – форма афористичная, поскольку только там можно распространяться в устном пересказе. Чем слов будет меньше, тем больший будет охват. 

Но одновременно это и то, что необходимо современному человеку, который уже не в состоянии ни писать, ни читать длинные тексты. Более того, он скорее проголосует за мемы, где не картинка дополняет текст, как всегда, а наоборот – текст становится частью картинки.

У современного человека пропала глубина мысли, все стало слишком поверхностным. Одной из возможных причин этого являются соцмедиа, которые теперь функционируют вместо книг. Они диктуют и смыслы, и моду. И их так много, что на завтра возникают уже новые – и смыслы, и мода. Поэтому и возникает определенное упрощение – некогда думать, надо читать новое. Популизм тоже возникает на этом “пепелище” смыслов.