Сразу три телеведущих уволились из Белтелерадиокомпании – Вера Каретникова, Евгений Перлин и Андрей Макаёнок.

В эфире Настоящего Времени Андрей Макаёнок рассказал, почему он принял такое решение.

— Я очень долгое время позиционировал себя и являлся человеком, который занимался юмором. Юмор для меня – все. И, вы знаете, я работал на нашем телевидении с пониманием того, что я там что-то меняю, что я привношу там какую-то струю того, что может быть юмор. И я выходил на телевидение всегда с надеждой, что я буду дарить людям улыбки и делать шутки.

— Веселье, доброту.

— Да. Абсолютно точно. И когда случилось такое, что вначале мой коллега претенциозно высказался о том, что все, что происходит, – это дело коррупционеров и так далее, я ушел из программы под названием "Макаёнка, 9". Потому что она стала политической в какой-то момент, не развлекательной. Как только появилось политическое мнение у главного ее ведущего, она стала политической. Поэтому я решил: "Так, она больше не развлекательная, поэтому меня там больше не будет".

И я все это время, с момента начала предвыборной кампании до этого момента, который сегодня, выходил в эфир с желанием доказать людям, что в этой ситуации, которая разделила людей на два лагеря, все равно можно оставаться человеком, человеком позитивным. Я пытался смотреть на это с улыбкой, я пытался вести программу с улыбкой. Но сейчас я понял, что улыбки, которые возникают в этот момент с моей стороны, они кажутся кощунственными, они кажутся не воодушевлением, а надругательством над людьми, которые пострадали в какой-то ситуации. Неважно, находятся по ту сторону или по эту баррикад, для них улыбка – это не воодушевление, наоборот, это какая-то история, которая нас как-то придавливает.

И именно в этот момент я решил, что, скорее всего, мое пребывание в эфире в качестве комика, в качестве юмориста, в качестве человека, который делает что-то позитивное, оно пока неуместно. То есть до тех пор, пока ситуация не нормализуется, нет места моему юмористическому проявлению, скорее всего, нужно иметь какую-то четкую позицию, которая будет либо туда, либо туда.

— А вы ее, кстати выбрали? И если выбрали, необязательно ее называть в нашем эфире, мне просто интересно, есть она у вас или нет.

— Свою позицию?

— Да.

— Вы знаете, моя позиция заключается в том, что, как пел Владимир Семенович Высоцкий, "я всегда за тех, кто побеждает". Это если говорить в плане юмористического контекста. А если так, я, как человек, у которого друзья тоже ходят на протесты, у которого есть близкие, родственники и который...

— Вы понимаете природу этих протестов? Мне интересно, вы же человек остроумный.

— Да, я вам сейчас отвечу на первый вопрос по поводу своей стороны. Я вам скажу, что изначально, когда я работал в этом всем, понимая, что я нахожусь изначально в прогосударственном варианте, я был за то, что давайте мы хотя бы нейтрально попробуем это освещать.

А потом, когда уже получилось так, что мои друзья, находясь там, начали от этого тоже страдать, я подумал: "А хотел бы я, чтобы я оказался тоже там с какими-то простреленными руками, с травмами и так далее, выражая просто свою точку зрения, не прибегая к каким-то радикальным методам протеста?" Я понял, что, наверное, не хотел бы. Я понял, что сегодня, наверное, сейчас лучше быть со своим мнением где-то поодаль, нежели людей как-то пытаться натолкнуть на какую-то версию.

— Я вас понимаю. Во-первых, это ответственность большая, никто бы сейчас на себя ее, наверное, не взял. Что вы будете делать дальше и что, как вам кажется, белорусам и Беларуси делать дальше в этой ситуации?

— Откровенно говоря, я сейчас сижу, передо мной бутылка виски стоит, которую я еще не открыл, потому что у меня сегодня за день рухнуло все. У меня за день рухнула моя карьера на телевидении, моя карьера на радио. Я вел президентские мероприятия, в которых я испытывал искреннюю радость от общения и с Александром Григорьевичем, и с его приближенными людьми, которых я по-человечески очень сильно полюбил, которые мне были очень сильно приятны. И до сих пор, наверное, это так и есть.

И сейчас я понимаю, что, блин, что мне делать дальше, я не знаю. Вы знаете, оно как-то так рушится все незаметно. Кажется, что это все не со мной. Я смотрю эти новости, мне кажется, это где-то в Кипре, что это радикальные какие-то киприоты, которые воюют против мусульман или христиан, они вот сейчас поссорились, а это все не со мной, это не в моей стране. А когда я понимаю, что это коснулось меня, я думаю: "Блин, что делать?" Я честно не знаю.

А что касается будущего Беларуси, я верю, что рано или поздно [все закончится]. Честно, самое-самое главное для меня – это отсутствие этих жертв, про которые пишут наши паблики, про которые вы знаете тоже. Как только в этом всем начинают гибнуть люди, это перестает быть протестом, это перестает быть чем-то волеизъявляющим, это начинает быть гражданской войной.

И когда я вижу, что мои друзья там же, и когда я вижу, что, в принципе, я тоже мог бы там быть, и от этого можно погибнуть, для меня это уже не смешно, для меня это страшно. И я искренне хочу, чтобы это закончилось просто. Неважно, в какую сторону, главное – чтобы закончилось.

— Зачем столько силы применяется на улице сотрудниками правоохранительных органов, как вам кажется?

— На мой взгляд, это страх. Я думаю, что в данном случае люди, которые выходят туда, по ту сторону, вы имеете в виду сотрудников правоохранительных органов, честно говоря, я знаю, у меня есть люди, которые работают по ту сторону.

— Так, это очень интересно.

— И они говорят, что они тоже находятся в нечеловеческих условиях, что они находятся в этих автобусах, в этих казармах, они спят по четыре часа, они изначально уже радикально настроены против того, что происходит. И плюс еще, понимаете, если вас подержать без сна и потом направить, сказать, что это из-за них вы не спите, это из-за них вы страдаете, вы будете тоже науськаны.

Мне их искренне жалко. Честно говоря, я понимаю всех этих ребят, которые стоят в шлемах. Ну, понимаю в правильном смысле слова, я понимаю, что с ними происходит, я их не одобряю, но я их понимаю. И честно говоря, я просто в таком легком шоке, я думаю, что до тех пор, пока люди воюют, они не понимают, за что они воюют. Они думают, что либо их сейчас повалят, либо они повалят тех, кто против них на баррикадах. И вот до тех пор, пока у них будет в голове такое мышление, до тех пор это все будет продолжаться.