Сталин как главный шаман СССР
Мы назвали Сталина «шаманом» чисто символически, как человека, который выстроил систему управления массовым сознанием, которая не давала сбоев. Все новые виды коммуникации (кино, радио, печать, искусство) становились единым отрядом, который был призван порождать и удерживать картину мира из головы Сталина. И все должны были видеть мир только так.
Т. Хиллс видит роль шамана в том, что он опирается на человеческие страхи и риски. Мы вполне можем поставить на эту роль Сталина, поскольку более страшного периода у СССР не было. Только правление Сталина запечатлено так в социальной памяти.
По мнению Хиллса шаманы находятся вне человеческого контроля. Они работают с событиями, которые имеют малую вероятность, но большие последствия. Шаман имеет способность взаимодействовать с невидимыми силами и нейтрализовать их действие. У Хиллса есть и такая фраза: «Шаманизм часто возникает у людей, столкнувшихся с неопределенностью».
Шаман также может организовывать социум вокруг общих представлений. Он может не допустить, например, убийства последней газели, мотивируя это угрозой магического возмездия. И таким образом общие ресурсы не будут уничтожены. Шаман может объединить социум вокруг случайных решений, придавая им сакральность. Это может быть решением, куда пойти на охоту, что посадить на полях идти ли войной на соседнее племя. Тем самым уничтожается база потенциально возможного конфликта.
Давайте признаем, что главной работой шаман является работа с негативными ситуациями. Кстати, анализ варианта детской игры в испорченный телефон, но для взрослых показывает, что в процессе передачи цепочка быстро теряет ключевые факты, но сохраняет и даже усиливает факты, связанные с риском. Публичное восприятие риска всегда поляризируется в процессе передачи, что является вполне понятной моделью передачи фейковой информации. Насыщение негативом при передаче подтверждают и другие исследования.
В определенной степени перед нами закрытая модель сталинского общества, когда негативность времен репрессий росла так, что В. Каверин писал: над страной стоял запах дыма — это люди сжигали свои письма, фотографии, дневники, чтобы они не стали для них обвинением.
И еще одна особенность действий шамана — они действуют, опираясь на определенную часть человеческого разума: «Они проясняют ментальные ассоциации, которые спрятаны под нашим пониманием реальности. Как то, что американский этноботаник Теренс Маккенна в восьмидесятых назвал «астронавтами внутреннего мира», шаманы помогают сделать явной ту часть нашего разума, которой тысячи, если не миллионы лет».
В опоре на такую глубинную коллективную сущность во много лежит успех пропаганды Сталина. Она была близка и понятна населению тогда, сохраняется и сейчас. Сталин мог поднимать наверх из подсознания в сознание любые страхи, которые помогли ему в социальном управлении.
Психологи знают, что наличие внешнего врага объединяет население вокруг лидера. И продуцирование врагов, внутренних и внешних, было главным стержнем сталинской модели социального управления. Враг объясняет создание мощной армии и спецслужб. А они в свою очередь закрывают рот несогласным.
Значимость Сталина в модели современной России покоится на этих же основаниях. Наличие врага придает многим властным решениям логичность и обоснованность. И чисто биологической реакцией становится любовь к власти.
Это объясняет, например, российские социологические данные по поводу объединяющих символов, проявляющий во многом очень несистемный набор, где Обломов стал самым ярким персонажем, характеризующим русского человека, при этом он стоит раньше Павки Корчагина. При этом очень многие ответы на вопросы даже близко не подходят к 10%, а это от 2% — 4% -5%. Единственным исключением стали блюда: «Оливье» -51%, «Селедка под шубой» — 28%, пельмени — 25%, борщ — 17%.
Поэтому понятна ирония политолога Г. Бовта по поводу этого соцопроса: «В этом году ВЦИОМ решил отойти от привычной схемы, дабы, видимо, не усугублять унылость картины. Решив сделать в меру «прикольный» опрос на тему «объединяющих символов». В принципе, из этого паззла можно при желании сложить некую общую культурную матрицу – того, что нас объединяет. Среди лидеров «объединяющих символов» — роман «Война и мир», фильм «Ирония судьбы», российский гимн (в качестве главной объединяющей песни его назвали лишь 20%), салат оливье и победа в Великой Отечественной войне. С русским характером многие (впрочем, речь идет о скромных 2-4% респондентов, выделивших среди множества именно данных героев) ассоциируют Обломова из романа Ивана Гончарова, Алексея Маресьева из «Повести о настоящем человеке», Андрея Болконского из «Войны и мира», Ивана-дурака, Илью Муромца, Павла Корчагина из «Как закалялась сталь» и героев произведений Пушкина».
Символы представляют собой овеществленные характеристики модели мира. Они ее самые яркие представители. Меняя, к примеру, список героев с дореволюционных на послереволюционные, мы одновременно создаем новое массовое сознание с иной картиной мира, хотя мы как бы меняли нечто иное.
Сакральное также выделено из мира, существует обособленно. Мирча Элиаде писал: «Независимо от того, избрали ли его боги или духи своим представителем, или он был предрасположен к этой функции в силу физических увечий, или же был носителем наследства, равнозначного магико-религиозному призванию, — знахаря отделяет от мира простых смертных то, что он находится в более непосредственной связи с сакральным и более успешно манипулирует его проявлениями. Увечье, нервная болезнь, спонтанное или наследственное призвание — все это только внешние признаки «выбора», «избрания». Иногда это признаки физические (врожденное или приобретенное увечье), а иногда речь идет о несчастном случае, даже самом простом (например, падение с дерева, укус змеи и т.п.)».
Такие признаки физического свойства были и у Сталина, у которого с молодости была сохнущая левая рука, следствие неизлечимой генетической болезни Эрба. У него были сросшиеся пальцы на левой ноге, он ходил, прихрамывая. В. Россман говорит о хромых деспотах: «Деспоты, как и всякая власть, вырастают из земли. Французский антрополог Клод Леви-Стросс считал, что у хромых мифологических героев обычно подземная, хтоническая родословная. Хромота как бы указывает на связь с землей и почвой, подразумевает хтоничность персонажа. Но самыми обычными хромцами выступают часто деспоты. Это наблюдение относится к самым разным культурам и его можно считать универсальным. Железный хромец Тимур. Спартанский царь, вождь всей Греции, хромец Агесилай. Хромоногий князь-полководец Ярослав Мудрый. Хитрый дипломат Талейран. Кремлевский хромец Сталин. В деспотах и чрезвычайной власти всегда есть что-то земное, народное, связанное со стихией земной силы и аграрными культами. Но в этой мистической аграрной власти есть нечто неустойчивое. Титаны и истуканы стоят на глиняных ногах».
В работе шаманов есть одна странная характеристика. С. Унру рассказывает о том, что шаманы, не только спасают от смерти, но и своими действиями направляют на смерть: «Клиенты шаманов не оспаривают эффективности камлании, но приводят многочисленные примеры того, что за излечение приходится поплатиться. Существует даже определенный термин — «толкнуть». Речь идет о том, что, спасая одного члена семьи, шаман «выталкивает» из жизни другого. По наблюдениям шаманистов, всякий раз после обращения к шаману в семье обратившегося кто-то погибает. В среде эвенков весьма часты случаи самоубийства, гибели от нападения медведя или обморожения. Эти события местные жители связывают с деятельностью шаманов и шаманок».
То есть шаманы, спасая одних, убивают других, точнее для спасения одних им приходится отправлять на смерть других. И это тоже характерно для Сталина.
При этом никакое раскрытие информации о Сталине не меняет веры в него определенной части общества. О. Хлевнюк говорит по этому поводу: «Раскрытие фактов в данном случае, установление достаточно точных цифр, выявление всех этих ужасов ровным счетом никак не повлияли на тех людей, которые хотят все равно видеть в Сталине светлую фигуру. Поэтому вопрос не в том, когда мы получим определенный набор знаний, который позволяет ту эпоху характеризовать, – эти знания есть и сегодня, а в том, когда исчезнет из нашего общественного сознания заказ на твердую руку, на диктатора, на сильного лидера, который «строг, но справедлив». Когда люди будут уповать не на железный кулак, а на реально работающие демократические механизмы регулирования жизни, когда почувствуют, что сами что-то могут решить, а не будут ждать, чтобы приехал большой начальник и в их ситуации разобрался. Это, конечно, очень длительный процесс».
Правда, тут не говорится, что власть одновременно удерживает в позитивном поле внимания с помощью массовой культуры. Поэтому и не получается «вычеркивания» Сталина из списка позитивных героев.
1. ИНФОРМАЦИОННО-ВИРТУАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО СТАЛИНСКОГО ВРЕМЕНИ
Мы начинаем с рассмотрения теоретических вопросов функционирования информационно-виртуального пространства того времени, а уже потом перейдем к некоторым темам создания сталинского кинематографа.
СССР был закрытым обществом, где все информационные и виртуальные потоки были монополизированы государством. И так было вплоть до перестройки, когда таким же монополизированным способом стали разрушать СССР.
В системе негативной информации, которую создавали репрессии, и позитивной информации, создаваемой пропагандой, люди терялись между двух огней. Позитивная информация шла по вертикальным коммуникациям, негативная — по горизонтальным.
Персонализированные страхи людей находили спасение только в Сталине. Кстати, вспомним однотипную роль защитника у шамана. Общим мнением было то, что Сталин не знает об этом. По этой причине, даже идя на расстрел, заключенные могли кричать «Да здравствует Сталин». В созданном им самим треугольнике, где основании лежит противопоставление «враг» — «друг», Сталин оказывается над схваткой.
В построенном виртуальном мире Сталин занимал место бога, одно лицезрение которого приводило людей в исступление. Эта аура его и защищала, негатив плавно обтекал фигуру Сталина.
Для описания информационно-виртуальной модели сталинского времени мы можем воспользоваться современными наработками в сфере функционирования фейковой информации, поскольку та идеальная модель СССР, которую удерживали печать, литература, кино, в сильной степени противоречила действительности. Это был не отдельный фейк, а целая фейковая система, накинутая на реальность.
Советская схема печати не несла ничего нового, рассказывая о тоннах и километрах, ее задачей было, как и сегодня, исследователи говорят о российской действительности — поддержка уже сконструированной идентичности, а не рассказ о событиях. Отсюда следует, что соответствие действительности вообще не является целью, все направлено на то, чтобы соответствовать определенной модели действительности, которая может иметь самые разные отклонения от реальности.
Состояние конфликта может быть методом политического контроля со стороны государства. В случае онлайна разрушаются горизонтальные связи, а вертикальные усиливаются. Как пишет Г. Асмолов: «Дезинформационные кампании саботируют горизонтальные связи между разными сторонами конфликта, в то же время усиливая способность государства конструировать имидж внешнего врага».
Вспомним ситуацию с разрывов горизонтальных связей в Советском Союзе, когда родители боялись говорить на опасные темы даже с собственными детьми, чтобы они ненароком не повторили этих слов в школе. Как видим, этот разрыв, который может быть случайным с точки принятия решений человеком, на самом деле является очень системным и нужным с точки зрения государства.
Все это очень просто и очень ужасно. Это та же модель фейков, только здесь она завязана не на интернет, а на реальные судьбы людей. Здесь сталинские фейки формировали действительность. Модель признания кого-то врагом очень выгодна, поскольку в этой системе никто не выступит на твою защиту, боясь самому не оказаться на скамье подсудимых.
Сталин при этом иногда миловал некоторых людей, которые, как оказалось, нужны народному хозяйству. Это будущий академик А.Берг или биолог Л. Зильбер, брат В. Каверина. Возникает проблема, а людей для ее решения нет, поскольку они сидят. И тогда верховный шаман возвращает из к жизни практически из небытия.
Но эти примеры одновременно говорят о том, что Сталин на самом деле знал о невиновности этих людей. А это значит, что система и он лично использовали это как работающий активно инструментарий, демонстрирующий остальным беспрекословность навязываемого поведения во взаимоотношениях с государством. Кстати, точно так выпустили Ландау, хотя за ним была антисталинская листовка, но он был нужен для ядерного проекта. Известно, что руководители «шарашек» боялись говорить, кто им требуется, поскольку человека могли тут же арестовать и уже осужденным доставить на работу в шарашку.
Страна жила в системе, где «враг» был одним из важных действующих символических лиц. С одной стороны, его существование объясняло любые провалы и замедление развития. Враги реальные и враги придуманные стали «топливом» социальной энергии, заставив все винтики советской машины крутиться куда быстрее, чем в норме
Профессор Н. Ктейли, изучающий дегуманизацию в соцсетях, говорит: «Большая часть нашего поведения управляется тем, как мы думаем делают другие люди и что они признают допустимым. И есть хороший шанс, что даже те, кто избегают темных уголков сети, встречаются с экстремистскими идеями о том, что правильно и кто виновен. […] Возникновение онлайновых платформ трансформировало разговоры. Они многими путями усилили опасность таких проблем, как дегуманизирующая речь или язык ненависти. Маргинальные идеи могут распространяться быстрее и дальше, создавая впечатление, что они не такие маргинальные и более принадлежат основному потоку».
Последняя идея, как нам представляется очень важна. Еще и потому, что психологи установили, что правдивость высказываемого определяется еще и тем, как быстро наш мозг его обрабатывает. Если эта идея принадлежит как бы мейнстриму, то мы признаем ее истиной.
Есть еще то, что можно обозначить как ответная дегуманизация. Если язык ненависти применяют ко мне, психологически я готов ответ говорить на этом же языке. В результате образуется круг усиления дегуманизации.
Профессор Д. Смит акцентирует реакцию на слова президента Трампа: «Многие, кто был обижен словами Трампа, в ответ сами делают дегуманизирующие комменты в Твиттере. […] Мы часто дегуманизируем дегуманизаторов, что реально уводит нас от понимания того, что все уязвимы в формировании унизительного отношения к другим. […] Нам разрешается относится к нечеловеческим существам так, как это запрещено по отношению к людям». Немцы, например, использовали термин Untermenschen (недочеловеки) по отношению к евреям, в своих планах по их уничтожению.
Советский Союз рассматривал как врагов соцстраны,в которые вводил войска для подавления протестов. Это было в Польше, в Венгрии, в Чехословакии.
С. Хрущев легко напишет в своей книге «Никита Хрущев. Реформатор»: «Утром 4 ноября операция «Вихрь» по восстановлению порядка в Венгрии началась. Серьезного сопротивления войска не встретили, все завершилось в течение двух дней, венгры потеряли 2 502 человека убитыми и еще 19 266 ранеными. С советской стороны погибло 720 военнослужащих и 1 540 человек получили ранения. Двести тысяч венгров бежали в соседнюю Австрию».
При этом Микоян как переговорщик с Венгрией утверждал, что он уже договорился на этот момент о мире. С. Хрущев в своей книге «Никита Хрущев. Реформатор» иронически отзывается об этом, естественно спасая отца, когда говорит о словах Микояна: что он «обдумывал отставку из Политбюро (Президиума ЦК). В первый раз — в 1956 году из-за решения применить оружие в Будапеште, когда я уже договорился о мирном выходе из кризиса».
Но реально это такая же трагедия, как и, например, сталинские переселения народов, например, крымских татар, чеченцев, ингушей, сделанные после войны. Хрущев такой же преступник, как и Сталин, только более мелкого масштаба.
Вот перечисление его «заслуг» уже с точки зрения сегодняшнего дня: «В 60-е годы в СССР была организована самая жесткая в послевоенный период антирелигиозная кампания, появился термин «карательная психиатрия», в Новочеркасске были расстреляны рабочие, вышедший на улицы в связи с повышением цен на продукты. Можно еще вспомнить и судебные процессы с вынесением смертных казней в отношении валютчиков и цеховиков, которых советская пропаганда называла расхитителями социалистической собственности, и принятие ошибочных решений в сельском хозяйстве, подавление восстания в Венгрии в 1956 году, и травлю Бориса Пастернака. Наконец, при Хрущеве усилилось напряжение в отношениях между СССР и США. Холодная война и Карибский кризис чуть не привели к глобальной ядерной катастрофе. Политика ЦК КПСС под руководством Никиты Сергеевича по десталинизации привела к разрыву с коммунистическими режимами Мао Цзэдуна в Китае и Энвера Ходжи в Албании. Так что оценивать все хорошо известные заслуги Хрущева, которые связывают с его именем, лучше через призму реальных исторических событий. Оттепель, безусловно, вошла в историю, но осадочек, как говорится, остался».
Все это результаты единоличной власти первых лиц, которую трудно ограничить, поскольку ее оберегает даже не государственная система, а спецслужбы, напрямую им подчиненные.
О Сталине, на интерпретации действий которого сошлись две противоположные версии, сегодня наконец заговорили и так: «Теперь о главном нынешнем тезисе относительно тех времен. Мол, это были «издержки», увы, именно такой дорогой ценой далась индустриализация, массовое перевооружение Красной армии, а затем победа в войне, выход в космос первыми. И эти «издержки» как бы все списывают. «Лес рубят – щепки летят», как говорил товарищ Сталин. Нет, не годится такой «приговор». Во имя нашего же будущего нам нужен другой приговор. Более справедливый. Нам нужна гораздо более честная оценка преступных деяний сталинизма. Который поставил своей безумной кровожадной политикой страну на грань национальной катастрофы в 1941-м. Который подорвал на десятилетия вперед, как минимум, демографический, творческий, политический – да-да, нынешняя общественная безынициативность масс — это генетически привитый страх «высунуться» еще в тех времен — потенциал развития страны. Который создал уродливую милитаристскую экономическую модель развития страны, горькие плоды которой мы пожинаем до сих пор, не зная, что делать с теми десятками «моногородов», которые были построены по политической прихоти коммунистов, но без объективной экономической целесообразности находиться именно в этом месте. Который заложил под многонациональное государство столько «мин замедленного действия», что до сих пор непонятно, как это распад СССР в свое время обошелся, по сути, малой кровью».
Живя в мире, построенном Сталиным, человек все время живет в окружении врагов. Они живут по принципу головы дракона, когда вместо одной отрубленной появляется две. Но люди не могут все время находиться в борьбе, тем более если она искусственно стимулируется. Но именно таковым было устройство символической системы СССР, что делало Сталина незаменимым.
М. Геллер пишет: «Авторитетное, утверждающее слово должно вызывать бессознательный рефлекс, необходимый власти. Сокрушительный, бесспорный авторитет слова Вождя связан в огромной степени с тем, что Вождь имеет право называть Врага».
Кстати, это тоже роль «шамана» решать, кто является главным врагом племени, что должно восприниматься беспрекословно. И этот непререкаемый авторитет шамана по всем вопросам очень похож на соответствующий статус генсека.
Сталин построил большой, параллельный настоящему виртуальный мир. Именно в нем и жил советский человек. И сделано это было не столько методами пропаганды, как методами литературы, искусства, кино, которую мы трактуем как метапропаганду, поскольку она не реализует идеологию прямолинейно, а идет множеством креативных путей. Если против пропаганды можно выработать защиту, поскольку она известна наперед, то это невозможно в случае метапропаганды из-за ее креативного характера.
Сталин — это строитель мифологии, причем делалось это мощными индустриальными методами типа кино, против которого человечество еще не выработало защиты, тогда каждый удачный ход несет тысячи результатов. В этом плане сталинские «инженеры человеческих душ» оказались талантливее хрущевских «автоматчиков партии».
2. СТАЛИН И КИНО
Сталин очень четко следил за творчеством личностей, имевших дар воздействия. Это С. Эйзенштейн или М. Булгаков. Они могли отдаляться от правильной идеологической линии, но они были сильны уровнем своего воздействия.
Эйзенштейн был не просто сильным теоретиком, тексты которого по достижению пафоса читабельны по сегодняшний день, он ходил на свои фильмы, чтобы воочию убедиться, как происходит воздействие на аудиторию. То есть то, что Нетфликс делает сегодня автоматически, Эйзенштейн делал индивидуально, видя, где и когда внимание аудитории максимально, а где оно теряется. В своих работах он изучал воздействие от Японии до Мексике, в том числе внимательно изучал методы создателя ордена иезуитов Игнасио Лойолы.
Сталин был главным бюрократом страны, но он должен был заниматься всем реально, поскольку творческим и вопросами невозможно руководить только цензурными запретами, не вникая в то, как именно лучше это сделать. Поэтому под контролем Сталина была вся цепочка исполнителей, вплоть до творческих работников. Вот, например, как Е. Марголит описывает отношение Сталина к Шумяцкому, который был как бы главой кинематографии того времени: «Ощущение всемогущества дает Шумяцкому поддержка Сталина, поставившего его на этот пост. Однако после того, как система кинематографа стабилизируется, в столь самостоятельной фигуре исчезает необходимость. Тем более что Сталин проявляет к кинематографу все более пристальный интерес. Именно по его указанию запрещается одобренный лично Шумяцким и вызвавший восторг в кинематографических кругах фильм «Моя Родина». ‹…› Шумяцкий своевременно кается в ошибке, но не учитывает урока, продолжая считать себя высшей инстанцией. В 1935 году ему удается избежать еще одной неприятности, что, однако, стоило забвения очень любопытной картине. Речь идет о «Кара-Бугазе» по мотивам повести К. Паустовского (1935) А. Разумного. По версии режиссера, переданной нам его сыном, Сталин возмутился, прочитав восторженный отзыв А. Барбюса о фильме, который ему самому, кинозрителю № 1, еще не представили на суд, нарушив тем субординацию. Шумяцкий смог убедить Сталина в том. что речь идет лишь о материале, причем на его, Шумяцкого, взгляд, слабом, так что, по сути, картины еще нет. Туг же объявив готовую картину сырым и несовершенным материалом, ее распорядились законсервировать. Так пропала, не будучи утраченной, одна из самых оригинальных по сюжету картин первой половины 30-х годов, являвшейся еще одной попыткой киноутопии. Убрав «излишне активного» Шумяцкого, испробовав в качестве руководителя кинематографии бывшего тапера, а затем работника НКВД Дукельского, Сталин к концу 30-х годов находит идеальный вариант и руководителя, и всей системы руководства. Отныне судьбы кино решают он и завагитпропом Жданов, а их распоряжения безукоризненно исполняет министр кинематографии, которым был назначен И.Г. Большаков».
Кино как коллективный тип производства требовал такого же руководства, как завод или фабрика. Только спецификой этого производства было массовое порождение идеологического материала, поскольку на кино могли смотреть только так.
Шумяцкий был начальником Главного Управления кинематографии при СНК СССР. Все, что касалось кино, шло через его руки: «Б.Шумяцкий отстаивал идею «прямого творческого участия руководства в фильме». Ни одна киностудия в СССР не имела права принять самостоятельное решение ни по одному сколько-нибудь значительному вопросу. В своих работах и выступлениях Шумяцкий не paз цитировал высказывания Сталина о кино, называя их «ценнейшими указаниями», «острейшим оружием», «творческим богатством», но этo было, конечно, продиктовано не искренним чувством, а сложившимися в те времена превратными понятиями о партийной дисциплине. Шумяцкий как бы моделировал реакцию Сталина на разные фильмы и порой ошибался».
Вот как работал Шумяцкий, став промежуточной инстанцией между Сталиным и кинематографистами: «Шумяцкий организовывал просмотры картин для высоких инстанций и вождя, доставлял в Кремль на рассмотрение самому Сталину тематический план производства фильмов, привозил ему на утверждение сценарии и кинопробы для важнейших историко-революционных и исторических лент. Общение Сталина с кинематографистами осуществлялось, в основном, через начальника ГУКФа, который от имени вождя передавал режиссерам и сценаристам его замечания, пожелания и требования» (Там же).
И еще: «Особенно трудно складывались его отношения с Сергеем Эйзенштейном. Неприязнь, возникшая между ними, в какой-то степени определялась холодным и настороженным восприятием режиссера самим Сталиным. Оскорбляло не только откровенное отрицание Эйзенштейном его профессиональной компетентности как руководителя советской кинематографии, но и не всегда корректное подшучивание над ним. Известно, что портрет Шумяцкого одно время висел в домашнем туалете режиссера»
Такие сложности понятны. Творческому человеку трудно отказаться от удачной находки. Но когда ее связывают с политическим просчетом, это приходится делать. Кино — искусство коллективное. Фильм никак нельзя было снять без государства.
Вот воспоминания правнука Шумяцкого: «У него была концепция — модернизация кинопроизводства, частично по голливудскому образцу. И то непонимание, которое сложилось у Шумяцкого с некоторыми режиссерами, в первую очередь с Эйзенштейном, было связано как раз с этим. Прадед хотел сделать кино массовым пропагандистским жанром, этаким телевидением того времени. Он считал, что нужно не просто обрабатывать людей, нагружая их идеологией, нужно соблазнять. То есть сделать так, чтобы они по собственной воле шли смотреть кино, плакали в кинозале или смеялись, но, конечно, не в ущерб идеологии. Вполне современная концепция. Однако она подразумевала и определенный киноязык, понятный широким массам. Эйзенштейну, совершившему революцию в искусстве монтажа, такой упрощенный киноязык был, естественно, чужд. Но волей-неволей на этом языке пришлось «говорить» всем. Тому же Эйзенштейну, уже после ареста моего прадеда, — в «Александре Невском», «Иване Грозном»».
Шумяцкий оставил подробные записи высказываний и замечаний Сталина после просмотра фильмов. Здесь высказывания не только Сталина, но и его узкого круга сподвижников, с которыми вместе он смотрел фильмы.
Приведем некоторые из них. Вот по поводу «Веселых ребят»: «И.В. [Иосиф Виссарионович — Г.П.], уже ранее предварительно просмотревший ее две первые части, рассказывал тт., которые ее не видели, ход сюжета, сильно смеялся над трюками. Когда начались сцены с перекличкой, он, с увлечением обращаясь к Кл. Еф. [Климент Ефремович Ворошилов —Г.П.], сказал: «Вот здорово продумано. А у нас мудрят и ищут нового в мрачных „восстановлениях“, „перековках“. Я не против художественной разработки этих проблем. Наоборот. Но дайте так, чтобы было радостно, бодро и весело». Когда увидел 3-ю часть — сцены с животными, затем 4-ю часть — Мьюзик-Холл и 5-ю часть — сцены драки, заразительно смеялся. В заключение сказал: «Хорошо. Картина эта дает возможность интересно, занимательно отдохнуть. Испытали ощущение — точно после выходного дня. Первый раз я испытываю такое ощущение от просмотра наших фильм, среди которых были весьма хорошие»».
Судя по записям некоторые фильмы смотрелись по несколько раз. Так, очень много записей по поводу фильма «Чапаев» под разными датами: «И.В. Раз Шумяцкому доверяют делать картины, то надо обеспечить его от мелкого опекунства. Надо будет сказать Жданову. Когда просмотр «Чапаева» закончился, то Л.М. [Каганович] заявил: — Да, поразительно сильная картина. Находишься под ее обаянием. Ее будут крепко и с пользой смотреть. Действительно исключительный подарок к празднику, действительно, что до сих пор ничего подобного у нас не было показано.В том же духе высказывался и пришедший к середине показа «Чапаева» Андрей Алекс. (т. Жданов). Он отметил, что, невзирая на пережитые волнения, выходишь бодрым, отдохнувшим. Поздравил кино с исключительной удачей».
Вот еще очень конкретные замечания по Чапаеву: «Т. Коба [Сталин] указал, что в интересной игре хорошо схвачена общая атмосфера боевого товарищества. В сценах Петьки с Чапаевым чувствуешь, как крепка спайка этих простых и вместе с тем больших людей. Названная черта пронизывает всю ленту. Отметил великолепную игру актера Назаренко (шкурник). Кобавместе с Климом [Ворошиловым] указали необходимость сократить два последних пассажа в ночном эпизоде Чапаева с Петькой о командовании и поставить точку на командовании фронтом, чтобы реплика «малость подучиться» относилась к фронту, а не к командованию «мировым масштабом». При этом Коба заметил, что иначе нарушается основная линия правдивости — простота большого человека, в его характеристику врывается черта хвастливости. Это настойчиво рекомендовал исправить».
Тут есть интересное сочетание особого типа зрителя и его указаний профессионалам. И на первом месте стоит уровень выразительности.
Сталин сам лично прошел сквозь разные виды воздействия. Религиозно-мистическое в начале, потом политическая пропаганда в разгар борьбы. Потом он сам стал управлять массовым сознанием огромного народа. В брежневское время в этой роли выступал Суслов, но он был цитатно-ориентированным, ничего креативного за ним не было. Одним из таких основных средств креативного воздействия стало кино.
Кстати, С. Хрущев так оценивает роль Суслова по отношению к событиям в Венгрии 1956 года, куда были направлены Микоян и Суслов: «Кандидатура Суслова тоже оказалась неудачной. Михаил Андреевич всю жизнь пекся о сохранении в первозданной чистоте идеологических догм, подобно средневековым схоластам, реалии жизни выверял по цитатам из классиков марксизма-ленинизма. Если же не находил у них ответа, он терялся, начинал всплескивать руками, причитать по-бабьи. О возможности противостояния народа своей же «народной» власти классики не писали, и в Венгрии Суслов растерялся»
Суть советской модели коммуникации состоит в том, чтобы отвечать на еще незаданные вопросы, тем самым отвергая саму возможность их задавать. Если мы переводим информацию в статус мифа, она становится непроверяемой, она просто правдива, потому что это миф, к нему не применяются проверочные критерии. Более того, если в учебнике написано вооруженное восстание 1917 года, то нам и не может прийти в голову, что сопротивления никакого не было, власть просто подняли с земли.
Многочисленное повторение является не матерью учения, а пропаганды. Чем больше нам повторяют нечто, тем ближе к полюсу истины для нас становится эта информация. Эпоха Интернета, будь она тогда, серьезным бы образом затруднила построение советского государства, разрушив его монополию на истину.
М. Геллер пишет: «Цитатность советского языка связана с тем, что используемая цитата несет в себе ответ на вопрос, который может быть задан. Советский язык — язык утверждающий, отвечающий, но не спрашивающий».
Шумяцкого быстро убрали, когда этого захотел Сталин, сделав из него очередного врага. Вот официальное обвинение:
«Шумяцкий, с 1920 по 1937 год являлся агентом японской разведки и одновременно с 1923 года состоял агентом английской разведки, которым систематически передавал секретные сведения о Красной Армии и выдавал другие государственные тайны. На путь измены интересам революции и рабочего класса Шумяцкий встал в дореволюционный период и с 1908 по 1917 год был связан с царской охранкой, которой выдавал революционные организации и отдельных революционеров». Коллегия признала обвинения доказанными и приговорила Шумяцкого к высшей мере Наказания — расстрелу. Приговор приведен восполнение на следующий день».
Это тоже интересный феномен, когда для усиления опасности внутренний враг связывается с внешним, в приговорах. Тем самым статус врага явно становится выше, что оправдывает применение против него самых строгих мер.
Кстати, люди в довоенное время из-за отсутствия большого числа фильмов многократно смотрели одни и те же ленты. Сила воздействия была такой сильной, что дети приходили, чтобы увидеть, не выплывет ли Чапаев в фильме 1934 года. И он-так спасся, когда в начале войны был выпущен откорректированный вариант под названием «Чапаев с нами». Это был короткометражный агитационный фильм 1941 года, в конце которого звучит призыв из его уст: «Так деритесь всегда, как мы драли́сь! Или нет! Ещё лучше деритесь! Не давайте пощады врагу, а я проклинаю его чапаевским проклятьем. И помните бойцы, Чапаев всегда с вами! Вперёд!».
Многократный просмотр одних и тех же лент, несомненно, способствовал переходу их на уровень знаний, а не просто информации. Полученную информацию из кино человек в результате считал единственно правильной истиной.
О самом фильме «Чапаев» так написано в сегодняшней «ретро-рецензии»: «Это был первый настоящий суперхит отечественного проката, на который ходили по десять раз. Это был первый фильм, удостоившийся персонального римейка спустя семь лет (агитационная короткометражка «Чапаев с нами» — о том, как при вторжении фашистов Василий Иванович выныривает из реки Урал и, снова живой, бросается на врага). Этот фильм, в конце концов, даже выиграл приз за лучший иностранный фильм от Национального совета кинокритиков США (тогда это было не слишком важно для наших граждан)».
Виктор Мараховский продолжает: ««Чапаев» — это был фильм-эпос о создании нации. Вернее, о её воссоздании из осколков прежней формы. Фильм о том, как чистое желание выжить и жить — собирало заново из этих осколков новый народ, нанизывая его как бусины на новую сверхидею. «Дядь, а за что люди насмерть бьются?» – «За что?… За жизнь!». В начале фильма сам Чапаев — такой же осколок. И в голове у него каша, и какие-то смешные обиды, и дикие представления о равенстве («коновала на доктора экзаменовать и выдать документ!»), и Фурманов его постоянно увещевает: «Ты теперь командир регулярной Красной Армии, а ходишь как босяк». Но именно потому, что он осколок и потерянная бусина — куда более молодой комиссар заново встраивает его в мир и даёт понимание, зачем немолодому уже (за тридцать, по тем временам вполне состоявшаяся личность) экс-фельдфебелю заново кому-то подчиняться и учиться дисциплине. И во имя чего гибнуть. Этот эпос, конечно, был эпосом пополам и страшным, и весёлым. Потому что в нём были изображены совершенно живые, как и положено в настоящем эпосе, и далеко не идеальные люди».
Сталин смог соединить два вида воздействия: индивидуальное и коллективное. Сегодня теория подталкивания строится на том, что человек может изменить свое индивидуальное поведение, если ему поменять коллективные правила. То есть базовым считается путь не от изменений индивидуальных к коллективным, а от коллективных к индивидуальным.
Е. Марголит увидел следующую характерную черту «Чапаева»: «Решающая же роль в успехе фильма остается за массовой аудиторией, которая, узнав себя в герое, и вчитывает через него в произведение магистральные глубинные смыслы. Вообще, резко возрастающие в раннем звуковом кино активность героя и активность киноаудитории очевидно и наглядно взаимосвязаны. И в большинстве случаев они действительно носят достаточно спонтанный, стихийный характер. Братья Васильевы же изначально исходят из того, к чему приводит внутренняя логика кинопроцесса в раннем звуковом кино, подчас даже вопреки конкретным намерениям самих кинематографистов. Прежде всего — из осознания внутреннего тождества наличной массовой киноаудитории и экранного героя как специфической особенности советского кино. Взаимоузнавание зрителя и героя для авторов «Чапаева» исходно есть важнейшая задача. Соответственно, приобретает вполне конкретный и принципиальный смысл вполне, на первый взгляд, элементарное высказывание Сергея Васильева, которое он неоднократно повторял: «Легко поставить человека на ходули и прийти к тому, отчего мы оттолкнулись, — сделать человека чужим, потому что он слишком великолепен, слишком величествен, ему подражать нельзя. Если зритель не хочет подражать нашему герою, картина теряет свою ценность. ‹…› Когда действуют Петька или Чапаев, ‹…› зритель чувствует их близкими самому себе, чувствует в них таких же людей, как он сам, как каждый сидящий в зале, но как людей, имеющих качества, которые хочется иметь, которых еще не имеешь и которые все-таки можно иметь». Пафос высказывания состоит здесь не столько в провозглашении официального приоритета героя как примера для подражания, сколько в утверждении взаимоузнавания героя и аудитории как основного условия успеха работы».
Можно понять этот метод как слияние героя и зрителя на условиях идентичности. Запад много изучает процессы так называемого погружения зрителя в фильм, в рамках чего происходит передача ценностной ориентации героя зрителю.
В другой своей работе о «Чапаеве», которая названа «Новый язык для нового мира» Е.Марголит пишет: «Официальная формулировка значения картины, неоднократно встречающаяся в разных вариантах: «в понятной и близкой миллионам форме раскрытие темы руководства партии Гражданской войной, темы воспитания партией командира», — разумеется, мало что сегодня сама по себе объясняет. Внутри системы она носит заведомо расширительный характер: вся наличная действительность есть результат партийного руководства, и сами авторы «Чапаева», братья Васильевы, этот тезис в своих выступлениях не раз повторяли. Отчасти формулировку эту можно воспринимать как ритуальное заклинание, освобождающее от дальнейшего «углубления в идеи», которое «всегда тревожно», как замечал учитель Васильевых Сергей Эйзенштейн. Расширительность, неконкретность жестко и безальтернативно внедренной новой советской лексики есть один из ее важнейших признаков. И в этом не слабость ее, а сила. Равно как и в изобилии неведомых ранее слов (преимущественно терминологии иностранного происхождения) и звучании аббревиатур. С одной стороны, это дает не столько даже понимание, сколько ощущение принципиальной новизны свершающегося исторического переворота. С другой — возможность обозначать одним и тем же словом самые разнообразные, подчас противоположные друг другу по смыслу предметы. И тем самым новый язык оказывается в равной степени эффективным средством общения с массами — и одновременно сокрытия в случае необходимости своих действительных намерений».
Жесткость цензурная никуда не уходит и после войны. Вот пример такой работы по поводу фильма «Мой друг Иван Лапшин» 1982 г.: «Сценарно-монтажные дополнения (с учетом предложений по вводному тексту) не изменяют данной в фильме характеристики времени. В тридцатые годы ярко проявлялся исторический оптимизм эпохи побеждающего социализма, искренняя гражданская активность людей. К сожалению, в фильме отображение этих примет подменено неким отстраненным, ироничным взглядом из более позднего времени, что создает искажение характера эпохи, порождает атмосферу трагизма и закомплексованности людей. Студии необходимо продумать и внести новые предложения, в соответствии с требованием приказа Госкино СССР». Это мнение Госкино, причем после длинного списка переработок, которые уже были сделаны.
Сталин — сам актер и режиссер в одном лице, поэтому кино/театр оказались так близки ему. А. Антонов-Овсеенко объясняет его посещения булгаковских «Дней Турбиных» во МХАТе тем, что Сталину как преступнику хотелось возвращаться на место преступления — смотреть на уничтоженных им царских офицеров.
Заговорили даже о римских сатурналиях, днях карнавального переворачивания, когда рабы и их господа менялись местами, тем самым воспроизводился утраченный золотой век равенства: «Именно такой вот грандиозной общенациональной Сатурналией и была Октябрьская революция, которая провозгласила тотальное равенство и тем самым на бессознательном уровне как бы воспроизвела реалии утраченного Золотого Века. «Голодные и рабы» («кто был ничем) «стали всем», а господская иерархия оказалась опрокинутой. Само слово «революция» (лат. «revolta») означает переворачивание. Однако оно происходит от «re-volvere», а это субстантив, который выражает некое движение, возвращающее к началу и корням. Кстати, и русское слово «восстание» одного корня со словом «восстановление»».
Сегодня кино изучается с помощью нейропсихологии. Это коммерчески ориентированные проекты, помогающие бизнесу. Идеологические проекты такого рода, к счастью, не делаются. В противном случае сила воздействия была бы многократно выше.
С. Голубицкий говорит о деформации реальности с помощью непропорционального педалирования нужных мифологем: «В отличие от России с ее фигурой бесконечного умолчания современное западное общество идеально описывается концепцией Ги Дебора об интегрированном спектакле, в котором медийный образ доминирует над реальностью (помните культовый фильм 90-х «Хвост крутит собакой»?). Медийная доминанта, формирующая реальность в интегрированном спектакле, основана не на затыкании ртов (удел концентрированного спектакля, характерного для государственного капитализма России и Китая), а на деформации реальности с помощью непропорционального педалирования нужных мифологем».
Россия демонстрирует возрождение идеологического кино, которое несет четкие политические месседжи. Одним из последних таких фильмов стала картина «Крымский мост. Сделано с любовью!». Естественной реакцией стал провал в прокате и возмущение соцсетей. Приведем некоторые отзывы:
— «фильм точно следует культурной политике с её ставкой на жлобский патриотизм. Нет сомнений, что славить все великие госпроекты («Северный поток-2», «Силу Сибири», ракету «Буревестник» и станцию на Луне) будет та же команда во главе с Тиграном Кеосаяном. Лучше задачу не понимает никто»,
— «Комедийная мелодрама с бюджетом 175 млн руб ($3 млн) и маркетингом 125 млн руб ($1.9 млн) «Крымский мост. Сделано с любовью!» в 1 034 кинотеатрах собрала за свой первый уик-энд 33 млн руб ($0.5 млн). Это не просто коммерческий провал, это снова выброшенные на ветер 300 млн руб госденег!»,
— «Горячие головы могли бы назвать «Крымский мост» пропагандой. И зря. Пропаганда — это организованная машина, управляемая умным и циничным машинистом откуда-то сверху. Тут мы видим иное — безумную фантасмагорию, предельно далекую не только от реальности (это ладно), но и от элементарных законов сюжетосложения и правдоподобия; мир, безнадежно искривленный благодушной фантазией влюбленных во власть лоялистов. На экране — даже не декоративный Крым, а воображаемый, идеальный, невозможный. Подлинная утопия, в которую Кеосаян и Симоньян ныряют с головой, приглашая за собой зрителей».
Кино создает мифологию, или мифология создает кино. Там никогда нет ничего лишнего, только то, что работает на воздействие. Чеховское ружье из первого акта обязано выстрелить в третьем. Кино — это операция влияния, объектом которой является массовое сознание. Кино/телесериалы — главные мифологизаторы, поэтому они так и любимы властью. Это то, что власть хочет поместить в массовое сознание в качестве истины.