СССР, например, имел даже четкую систему возрастную, начинающуюся снизу, с детей — Пионер — всем ребятам пример. Эта виртуальная конструкция должна была предопределять правильное и неправильное поведение, пишет Георгий Почепцов в статье для "Хвилі". За хорошее поведение поощряли, за плохое — наказывали. И это ничем не отличается от религии. А религию в этом плане Юваль Харари сравнил с видеоиграми, где также следует набирать очки за правильное поведение и выиграть или же проиграть, не набрав их.

Правильные модели поведения транслируются в социосистемы на основании вертикальных и горизонтальных потоков. В прошлом мощный вертикальный поток правил давала религия, даже цари были «помазанниками божьими». Однако сегодня религия потеряла свои силы (см. данные о снижении уровня религиозности в мире. К примеру, не верят в бога: 61% чехов, 49% эстонцев, 45% словенцев, 34% болгар, 33% французов, 31% норвежцев, 27% бельгийцев, 25% немцев. Сегодня в связи с ослаблением этого религиозного потока правила поведения транслируют СМИ, кино и телевидение, которые иногда даже называют новой религией.

Роберт Маккол связывает естественность религии с системой автоматической когниции (тем, что Канеман называл Системой 1). Маккол считает религию вполне естественной с точки зрения человеческого, а науку — нет. Наука исправляет предубеждения системы. Его точные слова таковы: «Наука является когнитивно неестественной — она трудна. Религия, с другой стороны, в основном представляет из себя то, чему даже не следует учиться, мы и так знаем это».

Горизонтальный поток формирует социальное окружение человека. Из подобного типа повтора поведения А. Пентленд вообще выводит историю человечества. Кстати, система 1 автоматического принятия решений по его мнению демонстрирует то, что люди производят в рамках своих моментальных реакций.

Модели поведения могут навязываться. Британия породила не только «бремя белого человека», но и культ его. Британцы в Индии, например, навязывали искусственно и естественно модели поведения, которые не были до этого свойственны местному населению.

 Британия достаточно долго была вообще образцом для подражания для других стран. Представитель Индии пишет в Нью-Йорк Таймс: «Если была какая-то большая международная новость типа гражданской войны в Шри-Ланке, мы обращались за достоверной информацией и анализом к британским газетам и радио. Британцы казались более знающими, чем американцы, менее провинциальными. Они были как дома во всем мире. Их история империи делала их культурным стержнем англоязычного мира». Кстати, и в СССР вещание Би-Би-Си всегда ценилось за большую достоверность. Правда, сама статья эта посвящена  тому, как Британия за время двадцатого столетия потеряла свою привлекательность для других стран.

Удержание, как и зарождение патриотизма более облегчено в условиях кризиса. Пример Украины с российской аннексией Крыма это подтверждает. Это можно объяснить, как тем, что люди группируются в таких условиях вокруг сильного лидера, но, вероятно, и тем, что в таких условиях они переходят более на автоматическую, а не рефлекторную систему принятия решений — систему 1, как описывал ее Д. Канеман.

Социологи религий подчеркивают, что современные государства предоставляют людям больший уровень безопасности, чем это было когда-то, что и ведет к снижению религиозности, поскольку уверенность в безопасности исходит теперь от государства, а не от религии.

Одновременно следует признать, что идеология не стала столь же жесткой, как религия, поскольку разрешает больший объем отклонений в обыденной жизни, чем это происходило и происходит с религией. Религия очень хорошо относится к «своему» и очень плохо к «чужому». И поскольку религия затрагивает более широкий спектр характеристик существования человека, то мы и воспринимаем ее давление как более жесткое.

Столкновение идеологий породило феномен холодной войны, маккартизм, сталинские репрессии, но все это было пиками идеологической войны. Когда эти пики спадали, идеологии мирно уживались друг с другом, ведя свои битвы исключительно в виртуальном мире, порождаемым литературой и искусством.

В США и сегодня транслируют сериал о русских шпионах прошлого — «Американцы». Россия создала сериал о современном противостоянии с США — «Спящие». Но это в сильной степени связано с тем, что Россия серьезно опирается в своих внутренних политических задачах советской моделью вражеского окружения. «Коварный враг» позволяет набирать очки любому правителю.

Для этого вовсе необязательно реально быть в «кольце врагов», достаточно психологически в это поверить. Как гласит теорема Томаса: если ситуация определяется человеком как реальная, то она является для него реальной по своим последствиям. То есть он начинает вести себя так, как если бы все это было настоящей правдой.

Разрушение этой психологии окружения врагами было только в момент правления Горбачева и частично в брежневский период «застоя», а сталинский период был серьезным пиком. При этом сегодня вскрылись реальные масштабы западной помощи как в период индустриализации, так и в период войны. Индустриализация оплачивалась СССР, а войну в ленд-лизе надо было платить только за уцелевшую технику, за уничтоженную врагом плата не взималась.

Фигуры типа Сталина выгодны для конструирования патриотизма, поскольку позволяют создавать простые маркеры «за» или «против», хотя за самой этой фигурой спрятаны более серьезные процессы. Признав ее, человек задним числом пересматривает свое отношение к негативным процессам, считая их неизбежными для достижения нужных результатов.

Как справедливо критикует пропаганду Навального М. Светов: «Политика работает с двумя базовыми человеческими эмоциями: любовь и ненависть. И обращаться к ним нужно в равной степени. Навальный сейчас не делает ни того, ни другого. Он недостаточно работает с ненавистью и вообще не работает с любовью, не работает с мечтой. Он придумал мем «прекрасная Россия будущего», но совершенно не объясняет, что это такое. То же самое — он снимает фильмы про зарвавшихся чиновников, но не говорит, почему это плохо. То есть говорит: «плохо, воруют!», но не говорит, что это значит на личном уровне. Я пытаюсь это делать. Создавать образ врага — номенклатуры. И обращаться к ненависти — то есть объяснять, почему номенклатура — это плохо. Это плохо, потому что у вас [при них] нет будущего. Все, о чем вы мечтаете, в вашей жизни не произойдет. Если вы хотите купить себе в Москве квартиру, ипотека у вас будет 40 лет. Так не должно быть, такого в мире никогда не было, чтобы у людей настолько не было перспектив. А у вас их нет, потому что номенклатура вас обворовала. Она делает все, чтобы сохранять власть в своих руках. А все ваши издержки превращает в привилегии, которые забирает себе. Это образ врага, это ненависть. А любовь — это все то, о чем вы мечтаете, что снится вам по ночам, все то, чего вы для себя хотите, все то, чего у вас не будет, если вы этого врага не поборете».

Любовь или  ненависть хорошо применимы к фигуре Сталина, Причем чем старше опрашиваемое поколение, тем естественно любви будет больше, хотя именно они были свидетелями жестокости режима. Естественным объяснением тут может быть феномен стокгольмского синдрома, поскольку в рамках него от «любви» к террористу зависит все выживание под его «крышей».

В модели государства как советского, так и постсоветского есть одно существенное правило: чем больше ты любишь государство, тем тебе спокойнее живется. И речь уже даже не идет о пути за решетку. Наказание диссидентов в последние десятилетия СССР было не было столь большим, как это представляется сегодня. А. Савин, например, приводит такие данные: «в 1956-1965 годах по политическим статьям ежегодно осуждалось в среднем 575 человек, а в 1966-1981 годах — 123 человека. Эти цифры из книги «Крамола. Инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе». В мае 1977 года заместитель председателя КГБ В.М. Чебриков, выступая перед главами органов госбезопасности социалистических стран, поделился с коллегами следующей информацией: по состоянию на 10 мая 1977 года в исправительно-трудовых учреждениях СССР содержалось 122 человека, осужденных за антисоветскую агитацию и пропаганду. Конечно, часть политических заключенных осуждали по уголовным статьям или отправляли на принудительное лечение в психбольницы, но даже с учетом этого деятельность советского карательного аппарата существенно смягчилась».

То есть речь идет не о карательном выживании, а просто о жизни. Существенным является и то, что у людей конкретных поколений лучшие годы жизни пришлись на это время. Они жили в сталинское (или брежневское время) и их любовь, молодость, дети, первые успехи были именно тогда.

 И это хорошо демонстрирует социология Левада-центра. Поколение, рождения 1929 — 1943 отвечает, что относится к Сталину: с уважением  — 50%, с симпатией — 16%, безразлично — 14%. Ответ на вопрос «В какой мере вы согласны или не согласны с тем, что «Сталин — мудрый руководитель, который привел СССР к могуществу и процветанию» таков:  Полностью согласен — 47%, Скорее согласен — 37%. Ответ на вопрос «В какой мере вы согласны или  не согласны с тем, что «Какие бы ошибки и пороки ни приписывались Сталину, самое важное — что под его руководством наш народ вышел победителем в Великой Отечественной войне» таков: Полностью согласен — 42%, Скорее согласен — 42%. Повторим, что это ответ конкретного поколения людей.

Сегодняшнее поколение получило Сталина из массовой культуры, где он является мудрым вождем из телесериалов. И визуальный Сталин оказался сильнее Сталина вербального, ужасы которого живописались на страниц книг, журналов и газет. Если Сталин времен перестройки был злодеем, то сегодня он входит по формуле «да, но».

Интересно, что отношение к Сталину между жителями России и Украины существенно различаются, и это достаточно четко проявляет социология. 40% опрошенных жителей России испытывают к нему положительные чувства («восхищение», «уважение» и «симпатию»), 12% – негативные («неприязнь», «страх», «отвращение»). Среди жителей Украины положительные эмоции выражают 14%, негативные — 42%. В два раза чаще жители Украины признают, что «Сталин – тиран, виновный в уничтожении миллионов невинных людей» (77% против 44%). Это настолько же важно, насколько никто не обращает на это внимания.

Перед нами, по сути, другая база представлений о мире, демонстрирующая расхождение мнений массового сознания России и Украины. При этом нельзя сказать, что Украина вела какую-то пропагандистскую работу на системной основе. Более того, до аннексии Крыма Украина получала те же российские медиа (новости и кино), что и сама Россия. И в то же время они падали не на ту почву.

Сталин — это такая лакмусовая бумажка, за которой скрывается и любовь/нелюбовь к СССР. Это не значит, что СССР не надо любить. Любить можно и нужно, поскольку успехи, несомненно, были, но одновременно надо учитывать плату за эти успехи Советского Союза. Это были как людские жертвы, так и колоссальное отставание в уровне жизни людей, которое не удается преодолеть и сегодня. И именно это экономическое запаздывание «вымывает» сегодня молодое поколение из постсоветского пространства.

Сталинское время, особенно кино, породило произведения, которые были достаточно личностно-искренними на уровне воздействия герой-зритель, но принципиально пропагандистскими по всем другим направлениям. «Чапаев» был живым героем, к которому добавили пропагандистский  месседж. Сталин подтолкнул Довженко к созданию по его словам «украинского Чапаева» — Н. Щорса, который сразу тоже стал реальным героем, не будучи таким в истории, но благодаря качественной визуализации, во многом связанной с симпатичным актером Евгением Самойловым, он и стал героем с памятником в Киеве.

Кино создает социальную память, которая потом остается в головах как настоящая. И такая визуально индуцированная память всегда будет сильнее той, что пришла из школьного учебника. В случае Щорса визуальное победило вербальное настолько сильно, что памятник остается стоять, даже при всех попытках сбросить его с пьедестала.

Для детей так писал А. Гайдар, пропагандистский месседж которого был понятен взрослым, но не детям. И подобное расхождение было характерным и для взрослой литературы и кино, где патриотизм был человечным, а не навязанным сверху. Эта личностная линия сохраняет свою силу и сегодня, что позволяет смотреть эти фильмы. Западный зритель и тогда мог смотреть советские фильмы, они могли получать награды на фестивалях, поскольку это был понятный всем, а не идеологический разговор. Свои медиа были ближе и ценнее чужого и чуждого. Это потом любая Анжелика собирала аудитории большие, чем советское кино.

 Сегодня нужное программирование поведения прячется за развлекательностью. Советская развлекательность, а она, несомненно, была, иначе в кино бы не ходили, была какого-то другого рода. Назовем ее героической, ведь людям всегда приятно смотреть на действия героев. Вся античная литература — это тоже действия героев, которые иногда позволяли себе даже тягаться с богами, и все ради счастья людей.

Государство получает дополнительные дивиденды отовсюду. Полет в космос поднимал СССР, победы киевского «Динамо» — Украину. М. Галина увидела аспект завышения государства в его фантастике. И это можно интерпретировать как вариант геополитического расширения государства, но в тексте. Галина же говорит: «Фантастика – это жанр, который связан в какой-то степени с претензиями нации на имперскость. Если мы посмотрим на фантастику начала ХХ века, то увидим, что она манифестирует имперские устремления нации – Киплинг, Уэллс и другие. И в том, что в России фантасты заняли позицию, мягко выражаясь, собирания земель, ничего удивительного нет. Америка – тоже по-своему империя, и там крупнейшие идеологи фантастики занимались воспеванием фронтиры, поэзией фронтиры. Это освоение Луны, освоение Марса, некие новые практики, которые приходят к человечеству путем освоения этих земель. Это та же Урсула Ле Гуин, гуманитарнейший фантаст, с ее «Хайнским циклом» – огромной космической империей. Это признак страны с имперскими амбициями. И может быть, с имперскими комплексами. Потому что, если ты не можешь что-то выиграть в реальности, если ты не можешь как-то наладить ситуацию, то давайте мы эту психотравмирующую ситуацию перепишем. Давайте попадем в прошлое и выиграем все проигранные войны, исправим все ошибки. И то, что такая сублимационная литература появились в России лет 15 назад, было уже очень дурным признаком. Мне отвечали: ничего, это только сублимация, все будет в порядке. А это был симптом».

Строился параллельный виртуальный мир, который, естественно, задавая все, предопределял и фантастику. Этот виртуальный мир был призван не только решать проблемы войны и мира, не только задавать правильное поведение, но и компенсировать любые недостатки жизни каждого тем светлым будущим которое строили для страны и для всего человечества.

Система героики была хорошо структурированной. Дети-герои плавно переходили в героев-взрослых. «Бог» встречался с народом на первомайской демонстрации, ему и полубогам- членм Политбюро несли цветы дети. Настроение счастья пронизывало эту и подобные сцены. И поскольку человек видит только то, на что ему указывают медиа, каждый, кто не испытывал такие чувства, объяснял это тем, что он и все вокруг него является исключением, а правило у него перед глазами.

Медиа (радио, газеты, кино) заменяли реальность. Но каждый человек должен иметь право на реальность, и это должно быть важнейшим правом человека, которого обманывают все государства. Да, мне можно недоплачивать, но нечестно говорить, что я самый обеспеченный человек в мире.

Можно сказать, что сталинская система управляла мечтами людей. Голливуд недаром называют министерством мечты всего мира. Возможно, в этом корень управления миром. Кстати, Голливуд перечисляется в списке мягкой силы США создателем этой теории Дж. Наем.

Но еще до него Сталин управлял мечтами советских людей, причем выстроив более сложную систему, в которой кино было только малой ее частью. И именно мечта, а не реальность делали людей счастливыми. Реальность может прохудиться, мечта — никогда. Мечта кажется нам очень индивидуальной, хотя на самом деле она более чем проста. Есть социальные лифты, которые доступны не всем, но есть и лифт мечты, доступный любому. Каждый, закрывая вечером глаза, видит себя в ином мире, где все его любят и уважают, где он глава всего вокруг. Только в мечте он может стать центром Вселенной, наказывая своих врагов и награждая своих друзей. Сталин реализовал такую мечту в жизни, но больше никому не мог этого позволить.

Сталинскую систему пропагандистских коммуникаций С. Спикер рассматривает как противоречащую постулатам Маклюена. Он отмечает: «Независимость доставки информации от технически-материальных диспозитивов, «антимаклуэнизм» сталинского дискурса медиа приводит к архаизации или мифологизации. Западные исследования рассматривали функциональную репрезентацию технических медиа сталинского времени почти исключительно под знаком этой архаизации. В контексте такой тенденции медиа-фикции при сталинизме функционируют для западных исследователей прежде всего как символические признаки советской власти. Лишь постепенно начинается исследование более прагматических бюрократически-контролирующих функций медиа в сталинское время и их значения для структуры того, что мы называем советской властью».

Здесь Спикер называет медиа-фикциями невыполнение западных медиа-постулатов в сталинских медиа. Поэтому он обращается к идее Н. Лумана о принципиальной невероятности коммуникации. У Лумана это:

— невероятность того, что автономные субъекты могут достичь понимания,

— коммуникация достигает в пространственном и временном измерении большего числа людей, чем относящихся к конкретной ситуации,

— невероятность успеха коммуникации.

Кстати, невероятность советской коммуникации как раз и состоит в том, что в нее верили и продолжают верить по сегодняшний день.

Ленин-Сталин, патриотизм, бесчисленные успехи и победы — все это реальные объекты, переведенные в статус сакральных в советское время. Например, гибель «Челюскина» была трансформирована в «подвиг челюскинцев», которые и стали первыми официальными героями. Сакральные объекты не просто лишены отрицательных характеристик, они находятся в «охраняемой» зоне, куда запрещен доступ любой критике. Более того, обычные граждане должны быть готовы отдать свои жизни за сакральные объекты.

Сакральные объекты приходят в системе, а не поодиночке. Сталин создал разветвленную систему героев и врагов. Чем значимее герой, тем больший враг ему необходим, чтобы победа своим преодолением невозможного вызывала восхищение.

Героическое является преодолением биологического. Герои отдают свои биологические жизни ради социальных целей. Сталинская система была динамичной в том плане, что работали социальные лифты, условно позволявшие каждому стать героем. Но не богом, потому что бог был один. Это был Сталин, которого одно время подавали в формуле «Сталин — это Ленин сегодня». Это из статьи А.Микояна 1939 года, посвященной 60-летию вождя. И это тоже достаточно системное представление. Можно было хвалить как угодно Ленина, одновременно часть этой славы падала и на «ученика».

Сталинская пропаганда была столь эффективной еще и потому, что так называемый стокгольмский синдром делает человека легко подчиняющимся. И для этого он находит любые рационализации, оправдывающие такое свое поведение.

Необходимым также является сокрытие любой негативной информации об объекте сакральности. Вот Леонида Брежнева трудно было подтолкнуть в сторону сакральности, поскольку его время пришлось на эпоху телевидения, что не давало возможности прятать негатив так, как это делали в эпоху газет и радио. А. Савин говорит: «При Брежневе сложилась обширная практика советских ритуалов с бесконечными публичными мероприятиями — съездами и совещаниями, визитами и награждениями. От него как от главы партии и государства требовалось принимать участие в официальных церемониях, которые обязательно транслировались по телевидению. Именно при Брежневе телевизор стал мощнейшим инструментом государственной пропаганды. Если для Сталина главным способом репрезентации (формирования образа вождя) были заранее отсмотренные и отретушированные фотографии и портреты (иногда кинохроника), то Брежневу их заменил телевизор, который появился практически в каждой семье. Бывший председатель Гостелерадио Николай Месяцев вспоминал, что с конца 1960-х годов телевизионщикам строго предписывалось показывать Леонида Ильича втрое больше, чем остальных руководителей партии и правительства. Поначалу, когда Леонид Ильич был бодр и относительно здоров, телевизионная картинка работала в пользу улыбчивого и энергичного генсека. Но когда Брежнев стал дряхлеть, и особенно когда у него из-за проблем с зубными протезами нарушилась дикция, люди видели на экране старого и больного человека, вынужденного присутствовать на многочасовых официальных церемониях». А вот лежащий на больничной койке полуослепший Андропов был окружен более позитивным ореолом, поскольку его никто не видел, и он казался энергичным руководителем, полным новых планов.

Жизнь — реальна, но все большую часть нашей жизни мы живем в виртуальном мире. И его строят так, чтобы он заставил нас забыть о наших проблемах. Выступавший в Киеве британский историк Н. Фергюсон сказал сильнее: «Не уверен, что ваша душа тратит много времени в виртуальной реальности. Мне кажется, что наше существование в сети является бездуховным. В этом плане виртуальный мир представляет собой угрозу человеческого существования».

Виртуальный мир может компенсировать мир реальный, как происходило в советское время. Виртуальный мир создает сакральные ценности, ради которых армии готовы убивать друг друга в мире реальном. Виртуальный мир может быть сакральной целью, какой стала ядерная программа для Ирана.

Виртуальный мир может почти полностью заменить мир реальный, как это происходит с японскими молодыми людьми, которые вообще отказываются покидать свой дом ни ради работы, ни ради учебы. Их называют хикикомори, и число их оценивается в Японии в 700 тысяч. Онлайновая жизнь в Японии принесла также необычные результаты. 20% мужчин в возрасте от 25 до 29 лет не интересно вступать в сексуальные отношения. У них может быть много знаний, но нет жизненного опыта, они не знают, как выражать свои эмоции. Япония имеет высокий уровень самоубийств. 70 человек ежедневно уходят из жизни, большая часть из них мужчины. На первом же месте в мире по числу самоубийств в мире также технологически передовая страна — Южная Корея.

Хикикомори заняты интернетом и играми, не выходя из дома месяцами и годами. Новым шагом Всемирной организации здоровья стало включение игровой зависимости в число болезней. Правда, часть специалистов возражают, что таким образом патологизируется хобби.

Виртуальность создала также новые возможности по передаче нового поведения с помощью  соцмедиа. Подсчеты исследователей дали цифру порога в 25% распространения среди населения, после чего новое поведение начинает захватывать уже все населения без поддержки. То есть порог достигается с помощью виртуальной реальности, а дальше новое поведение захватывает всех в подлинной реальности. В Британии сформулированы конкретные требования по изменению избирательного законодательства после вмешательства в выборы, сделанного Cambridge Analytics в онлайне.

В мире современности ни  одна страна не может жить вне других, процесс самостоятельного выживания государств завершился, даже Северная Корея пошла на попятный. Г. Павловский подчеркивает, что это невозможно и для России, хоть она и утверждает обратное: «Сегодня выжившие после ночи на 1 января 2000 года у власти уже 20 лет. Россией управляет группа пожилых глобалистов, нервных, изношенных и искушенных. Вопреки трескучим словам Система избегает фактической изоляции. Это диктуется условиями ее выживания. «Крепость Россия» –  лишь утопия селян в рублевских фазендах: система глобальна, причем глобальна всесторонне. Так, легко догадаться, что, не будь в 1999-м войны НАТО с капитулировавшей и распавшейся Югославией – и Путину не бывать в президентах. Новый процесс транзита власти, начинающийся в России, как и в 1999 году, станет мировой проблемой, хочется нам этого или нет. Он обусловлен положением России в мире и состоянием мирового порядка. Не стоит забывать, что и Путин по самоощущению – влиятельное мировое лицо. Новый проект Преемник в такой ситуации – мировой проект. Осознав неизбежность транзита власти, Кремль переходит к строительству его мировых предмостий. Встреча с Трампом только начало».

Мир во многом перестал жить по старым правилам. Но кто знает, каковы новые правила? Это как мнение о американском военном мыслителе Э. Маршалле, о котором написали, что его интеллектуальные интересы лежали в области вопросов, а не ответов. И это можно понять так, что когда сформулирован вопрос, ответ на него уже легче найти.

Сегодня наш мир стоит на пороге еще более сильного пересечения с мира реального и виртуального, поскольку виртуальность только усиливается. Нам хочется жить сразу в двух мирах. Но возможно ли это?