Китайский и российский подходы к операциям влияния


Китай также считает, что целью операций влияния является политическая власть. И именно по этой причине они столь важны, поскольку влияют на процесс принятия решений. То есть имеет место перекодировка воздействия в одной сфере, чтобы получить результат в другой. Например, физическое воздействие должно привести к потере воли к сопротивлению.
Китай видит в этом плане три типа войны. Первый — это медийная война, направленная на формирование общественного мнения внутри страны и за ее пределами. Мнение внутри страны также важно для армии, поскольку это позволяет сдерживать внешние интервенции.
Вторая война направлена на зарубежных лиц, принимающих решения. Третья — юридическая война как юридическое сопровождение действий Пекина.
Тимоти Томас посвятил уже несколько книг информационным и кибервойнам Пекина. Он пишет о китайском понимании информационного сдерживания, что это проникновение не только в военные сферы, но также в политику, экономику, науку и технологию; что нет разницы разницы между информационным сдерживанием и информационными наступательными действиями, что нет отличий между информационным сдерживанием и информационными наступательными действиями; что жертвами информационных атак часто становятся третьи лица; звучит даже фраза о возможностях народной войны в сети. Следует добавить, что Томас столь же активно изучает и Россию (см., например, А Сунь-Цзы американцы стали изучать очень и очень давно.
В каждой своей работе о российской модели Томас акцентирует важность для нее идеи рефлексивного управления, когда управление противником происходит за счет управления его воспритием внешней среды. Он часто цитирует В. Махнина, который видит рефлексивный контроль в следующем виде: «с помощью рефлексивных факторов возможно оказывать влияние на понимание ситуации противником и формировать картину ситуации. Следовательно, возникает возможность не прогнозировать, а предопределять действия противника или рефлексивно управлять им. При этом основу рефлексивного управления противником составляет рефлексивное программирование. Рефлексивное программирование предусматривает проведение связанных между собой по целям, месту и времени специальных мероприятий по информационному воздействию на противника с целью принуждения его отказаться от своего первоначального замысла действий и принять нерациональное решение, ведущее к существенному ухудшению обстановки и поражению, а также проведению мероприятий на предмет защиты от подобного воздействия со стороны противоборствующей стороны. Таким образом, рефлексивное программирование – это информационное воздействие в соответствии с посылками информационного сообщения противнику с целью сформировать «правильное» понимание ситуации (понимание ситуации, заданное рефлексирующей стороной), склонить противника к определенному результату понимания достижения цели действий, детерминированию его поведения».
В целом это интересный пример смещения войны в область разума, в область знаний. Это было характерным для первых американских разработок в сфере информационной войны, когда ее трактовали как войну эпистемологическую, как войну знаний. И в схеме информационных продуктов на вершине были именно знания, а факты и информация — внизу.
В. Махнин говорит также о транзиторной форме войны: «транзиторную форму войны, т.е. закономерный переход в новое состояние политики государств в их экономическом и политическом взаимоотношении. Это война характерна постоянно изменяющимися формами политического, дипломатического, экономического и военного противоборства систем на геополитическом уровне. Кроме того, изменяются движущие силы войны, численность вооружѐнных сил, формы применения объединений вооружѐнных сил, способы выполнения стратегических и оперативных задач, военные доктрины и т.п. В такой войне сближаются стратегия и тактика».
Если вдуматься во все определения рефлексивного подхода, то он очень напоминает американский вариант подталкивания (nudge). Создаются определенные триггерные точки в восприятии противника, которые ведут его туда, куда требуется, например, «рефлексивное воздействие на противника сводились к формированию симулякра, т.е. формированию ложных реальных, информационных и психологических образов объектов, процессов, явлений. Рефлексивное воздействие с помощью симулякров проявляется в парализации интеллектуальной (творческой) деятельности противника (лица принимающего решение)».
Предлагается изменение терминологии — рефлексивное противоборство, которое будет включать в себя и информационное противоборство. Понятно, что рефлексивное будет работать на ментальном уровне, в точке принятия решения.
Разграничение китайского и российского подхода к операциям влияния привело П. Мэттиса к таким трем характеристикам:
— Россия работает системно, опираясь на сложные действия для достижения результата, Китай сфокусирован на индивидуальной работе, на создании личностного контекста, а не оперативной игре, многие китайские дипломаты вышли из разведки,
— в российской операции ведущую роль играют разведслужба,в китайском варианте — она только облегчает встречи и контракты вместо того, чтобы вести всю грязную работу самим,
— Россия создает агентов влияния, некоторые из которых даже могут не понимать, с кем они имеют дело, Китай влияет на агентов, его игра более мягкая, поскольку разведслужба не так заметна.
И в том, и в другом случае мы имеем сложные системы, где влияние будет достигаться вообще вне этой системы воздействия, а в массовом сознании. Собственно говоря, это то, что произошло с российской информационной интервенцией в американские президентские выборы.
М. Галеотти считает себя автором термина «доктрина Герасимова», хотя понятно, что сам Герасимов просто не мог так сказать. Несколько пересмотрев свой анализ. М. Галеотти приходит сегодня к иному пониманию: «если подрывные действия не является прелюдией к войне, а и есть сама война, то это меняет наше представление об угрозах, а также дает возможность подготовить лучшие варианты ответа. Обладание значительными вооруженными силами все еще необходимо для сдерживания, однако большее внимание, вероятно, следует уделить контрразведывательной работе, повышению грамотности в области средств массовой информации, борьбе с коррупцией (это всегда благо для политических воинов), а также сглаживанию социальных различий, которые русские с радостью используют».
Изменения в мире в основном прошли в информационно-коммуникативном пространстве, и его использовании. Это помогло очень серьезно использованию дезинформации в военных действиях. Усилились возможности уводить восприятие противника в сторону, рассказывая о том, чего на самом деле нет. Ярким примером этого и стали «зеленые человечки», чьи автоматы подавались как нечто вторичное. Это было управляемым восприятием со стороны России, а реальность хорошо передают подлинные воспоминания того периода по поводу захвата зданий, вынесенные в заголовок интервью бывшего председателя Совета министров АР Крыма А. Могилева: «Зеленые человечки» в Совмине Крыма взломали сейфы, банкомат, опустошили холодильники и оставили записку: «Извините, такая работа».
ЦРУ признает сегодня совершенно иное представление о распространении информации, чем это было раньше: «Информация, которая раньше была только в Вашингтоне и Москве, сегодня проходит по Интернету с молниеносной скоростью. Как сырая информация, так и анализ, имеющие разное качество и иногда вводящие в заблуждение или недостаточно обоснованные, сегодня свободно перемещаются. Такая моментально доступная информация различного качества может не только стать основой для плохого принятия решений, но и выдвигать требования к разведке, которые будут несовместимыми с широкой миссией разведки».
Странно, но ни в российской, ни в китайской модели не получили отражения свойственные Востоку преобладание коллективного над индивидуальным. Они проскальзывают во многих западных подходах: от подталкивания Р. Талера до британской модели информационной операции. И в том, и в другом случае смену индивидуального поведения пытаются совершить за счет предварительной смены коллективного поведения, чтобы индивид подчинился социальной норме. При этом Россия на практике активно пользуется созданием массовых акций контр-властной направленности в других странах: от волнений вокруг переноса эстонского бронзового солдата до анти-иммигрантских выступлений в США в период президентской избирательной кампании.
