Эпоха модернизации, а для Советского Союза она совпадала с гонкой вооружений и противостоянием с Западом, мешала СССР удерживать своих граждан взаперти только в собственных информационном и виртуальном пространствах. Модернизация с неизбежностью должна была раскрывать страну миру. Одним из таких послаблений стала оттепель, память о которой сегодня пытаются организовать с помощью одноименного телесериала.

Чем мы дальше от оттепели, тем сильнее реальную память живых людей заменяют медиа-продукцией. Это в принципе характеризует работу с памятью, которой заняты государства, отбирающие в прошлом набор ключевых событий и значимых личностей, на которых изо всех сил удерживают внимание, причем в той интерпретации, которая максимально легитимизирует настоящее. Прошлое и будущее должны с точки зрения власти оправдывать настоящее.

Коллективную память создают и удерживают медиа, воспоминания участников и свидетелей событий. Например, сериал «Жуков», прошедший когда-то, действует сильнее, чем учебник истории. И хоть семья Жукова считает его образ в сериале полностью недостоверным, это не играет никакой роли для массовой памяти.

Считается, что СССР имел несколько так называемых оттепелей — после 56 и после 61 г. Единственным их отличием была более мягкая информационные правила того времени. Естественно, что это не так коснулось идеологии, поскольку она была наиболее охраняемой, как литературы, где протестность не носит явного характера.

Информационно мы можем рассматривать оттепель как определенное послабление даже не в информационном, а в виртуальном пространстве. При этом и цензура, и опека органов сохранялись в полном объеме. Это как вариант перестройки, которая, однако была и в информационном, и виртуальном пространствах, имея целью разрушение всей советской системы. Такой цели в случае оттепели не было.

Д. Быков справедливо считает оттепель после смерти Сталина более сильной, резко изменившей ситуацию в стране: «Думаю, что пятидесятые годы были в этом отношении глубже — потому что шок 56-го года был сильнее, чем 61-й. Понимаете, разоблачить культ личности Сталина — больший шок, чем его закопать. Тем более что разоблачили его публично, а закопали тайно» [1].

Вероятно, частично по этой причине большого шока, Сталин все еще не может уйти из массового сознания. Чем меньше остается живых свидетелей тех событий, тем более позитивно оценивается его личность, поскольку поднимают его на основании массовой культуры. Сталинское время вообще стало для постсоветского времени вариантом «дикого Запада» для кинематографистов. Именно в этом частотно используемом сюжете кипят страсти, именно здесь хочешь — не хочешь, а работники НКВД получают человеческие черты, поскольку кино захватывает все виды контекстов.

Известный сценарист Н. Рязанцева также вспоминает об определенных характеристиках того времени: ««Оттепель» почувствовалась после смерти Сталина действительно. Как раз когда я поступила во ВГИК, в 1955 году, вышел приказ — сделать 120 игровых картин по всему Союзу. И все так или иначе оживились, получили работу, и все, кто хотел и мог, снимали. Но как в 1958 году разогнали наш курс, так и началось. Ребята записали на магнитофон пародию на «Незабываемый 1919-й», фильм про революцию, и сразу стерли, но наутро начальство ВГИКа знало. До сих пор спорят, кто стукач» [2].

Но она же по сути в своих интервью говорит, что оттепель как феномен описания этого времени по сути придумана Г. Шпаликовым, сценаристом знакового фильма того времени «Застава Ильича» режиссера М. Хуциева. Шпаликов же написал песню-эмблему поколения 1960-х «А я иду, шагаю по Москве». Шпаликов, кстати, закончил Киевское суворовское училище, где начал писать стихи, но, получив на маневрах травму колена, поступил в результате во ВГИК (см. о нем [3]).

Хрущев, хоть и числился создателем оттепели, всеми силами от нее открещивался, ругаясь, что это придумал сын троцкиста Булат Окуджава. То есть оттепель реально не была столь значимым шагов, как это стараются представить сегодня, снимая сериалы на эту тему, например, «Оттепель» или «Стиляги». И это можно понять, поскольку для советской системы любой подобного рода шаг был расширением западного влияния на население и сужением своего собственного.

В другом своем интервью Н. Рязанцева также говорит об искусственности оттепели: «Понимаете, в то время, когда мы во ВГИК приходили, все были очень политизированы: в 1956 году произошли первые протесты – Венгерские события. Тогда появилась некоторая свобода; доклад Хрущева знаменитый [доклад “О культе личности и его последствиях” на закрытом заседании XX съезда КПСС. – С.Ш.], который всем читали, и нам читали тоже – в большом зале института собирали даже. И решили, что теперь свобода, оттепель. Это совпало вообще с “оттепелью”, знаете ведь, почему “оттепель” называется? Ну вот. Книжка Эренбурга вышла, когда я еще в школе училась. Помню, как учитель математики меня спросил, что это я читаю под партой, и я сказала, что досталась мне откуда-то эта “Оттепель”. А он, Виктор Соломонович, сказал: “Дайте почитать”. Я прочла и дала ему почитать, точно помню, что это было в школе, в девятом, кажется, классе. Ну а здесь, во ВГИКе, решили, что все позволено, стенгазету выпускали огромную, какие-то пародии, какие-то шутки, капустники – вообще ВГИК полной жизнью жил. Но потом разогнали наш курс. Наш курс пострадал в первую очередь. Причем мы были уже на четвертом курсе, когда разгон произошел – из комсомола, из института» [4].

Мы видим, что воспоминания живого свидетеля говорят, что оттепель была придуманной, а не реальной. Она скорее казалась, поскольку ее хотели увидеть, чем реально была. Мы все живем в рамках определенных метанарративом, поэтому попытка смены метанарратива всегда нелегка.

Оттепель все равно имела существенные последствия. Она порождает явление «шестидесятников», которые в литературной форме выражали если не протестность, то альтернативность тем литературным формам, например, соцреализму, которые считались главенствующими в СССР (о шестидесятниках см., например, [5 — 6]). Но,честно говоря, шестидесятники также ни на что не повлияли, кроме своей судьбы.

Оттепель попыталась изменить виртуальные потоки (литература, искусство, кино и даже в определенной степени идеологию, поскольку исчезла фигура Сталина). Это меняло мозги, но не меняло страны, поскольку это было игрой системы, которая легко возвращалась на более жесткие позиции, когда ощущала реальную опасность.

Можно вспомнить 1968 г. в Париже и Праге. Стихийные студенческие волнения завершились торжеством системы. Де Голль провел внеочередные выборы, где его партия получила победу, поскольку массовые протесты напугали население. СССР ввел танки и вернул все на круги своя. Кстати, и сегодня с гордостью сообщается, что захват аэропорта Праги занял 9 минут 21 секунду [7]. Тогда самолет со спецназом ГРУ запросил аварийную посадку якобы в связи с отказом двигателя.

Конспирологи рассматривают в связке убийство Кеннеди и снятие Хрущева. Мир якобы начал «размораживаться» из-за достигнутых между ними договоренностей, а потом пошла вновь «заморозка», примером которой и были Париж — 68 и Прага — 68. Сегодня также вновь возникла идея сознательной организации чернобыльской катастрофы как ведущей к развалу СССР [8]. Это говорит физик И. Острецов, акцентируя, что на ликвидацию пришлось потратить сумму, сопоставимую с годовым бюджетом СССР.

Следует признать, что холодная война вполне могла иметь такого рода проекты, поскольку в них остро нуждались страны-соперники. Без действий в физическом пространстве трудно выиграть войну, а уровень напряженности времен был такой же, как при войне горячей.

Холодная война трансформировала в первую очередь информационные потоки, которые шли в с Запада СССР, лишь частично меняя виртуальные потоки, поскольку невозможно было наладить необходимый большой объем художественной литературы, минуя цензуру. Западные радиоголоса больше ориентировались на новости, чем на романы.

Холодная война тоже приходила и сквозь массовую культуру в ее переводных вариантах, создавая прецедент, когда в западном фильме люди видели одну жизнь, причем достаточно конкретно показанную. Женщины видели моды, мужчины — марки автомобилей, все вместе — дома и кухни. Все это не соответствовало ни уровню советской жизни, ни тезису о загнивании капитализма, продвигаемого советской пропагандой. Не зря один из споров между Хрущевым и Никсоном получил название кухонного, поскольку происходил на фоне кухни, привезенной в 1959 г. на американскую выставку в Москве [9]. То, что ты видишь глазами, слабо побеждается словами.

Приметы послабления сегодняшнего российского режима в виде отмены некоторых одиозных судебных приговоров, которые в преддверии выборов возникли в России, поспешили интерпретировать как оттепель. Но большинство с этим не согласилось. Г. Павловский заявил о начавшихся в марте протестах: «Не надо ждать протестов в романтическом смысле слова. Но надо ждать мягкого и упрямого растущего несогласия городов, которые устали от глубокой телевизионной депрессии и обворовывания» [10].

Государство устроено так, что оно своими коммуникациями выражает глубокий оптимизм, в то время как граждане оценивают ситуацию с точки зрения пессимистических сценариев. Это создает определенные сложности для госуправления, заставляя его прибегать к самым разным способом удержания собственной информационной повестки дня.

Речь всегда идет о том, что стимулируют и что контролируют государства, желая получить нужный тип поведения у своих граждан. Довоенный СССР дал серьезный взлет индустриальный и культурный, но контролируемый цензурой. Парадоксальное сочетание взлета и цензуры, вероятно, можно объяснить тем, возможность применить свои силы получил гораздо больший сегмент населения, чем это было в царской России, в результате чего страна ощутила взлет новых возможностей, особенно в сфере литературы, искусства, кино.

В двадцатые годы СССР «отрезал» от мейнстрима носителей чуждой идеологии, реальных и условных. Религия также стала объектом такой борьбы, поскольку идеология и религия конкурируют на виртуальном поле. Во вводимом послереволюционном метанарративе религия стала объекта для осмеяния, ее «привязывали» к отсталым, неграмотным людям.

1937 год приходит уже после этого взлета как попытка сократить разнообразие, выходившее из под контроля государства. В соответствии с кибернетическим законом, управляющий субъект должен иметь большее разнообразие, чем объект управления. Этого все труднее достичь, когда разнообразие объекта начинает расти. Это происходило каждый раз в оттепель или перестройку, работая на слом системы. Контроль над отклонениями, нежелательными для государства, осуществлялся путем репрессий в физическом пространстве и цензуры в пространствах информационном и виртуальном.

Послевоенная оттепель является ослаблением контроля не столько в информационном, как в виртуальном пространстве, примером чего могут быть поэты, читающие стихи на площади. Это было нарушением прошлых правил поведения в публичном пространстве.

Перестройка — это не просто ослабление контроля в информационном и виртуальном пространствах, а введение в них нового метанарратива, чего не было в случае оттепели. Если до этого метанарратив подталкивал к рассказам об, условно говоря, «строительстве рая на земле» в СССР, то теперь метанарратив, спущенный сверху, говорил о несправедливости как государства, так и всех его руководителей. Сейчас речь даже не идет о правде или неправде, а о полной замене метанарратива.

При этом интересно, что лучшие телепередачи того периода («Взгляд», «До и после полуночи») задумывались ЦК и КГБ до перестройки в качестве инструментария, который бы позволил вернуть молодежь к телевизору. Это стало важной задачей, поскольку ожидалось прекращение глушения западных радиоголосов.

СССР всегда имел большой объем задач в физическом пространстве (коллективизация, индустриализация, война, модернизация, освоение целины), на которые следовало поднимать население. Одновременно ставились задачи создания нового человека, потом единого советского народа. Следовало оправдать лишения и дефицит, что аргументировалось не только происками врагов, но и моделью, похожей на религиозную загробную жизнь — компенсацией тягот построением в будущем коммунизма.

Основные информационно-коммуникативные периоды СССР можно свести в следующую таблицу:

Получается, что главным элементом любой революции является смена метанарратива. Перестройка делала это настолько активно, что на Западе она идет в сцепке с понятием «гласность». Февральская революция 1917 г. сегодня трактуется тоже как «цветная» [16]. Все цветные революции ведутся в первую очередь именно в информационном и виртуальном пространствах. Для цветных революций очень важной является попытка поменять метанарратив, или запустить процесс его трансформации. В 1917 г., наверное, этим новым метанарративом был отказ от царя, который, как мы помним, при переписи населения в графе род занятий назвал себя «хозяином земли русской». А это очень болезненный процесс, поскольку он рушил всю модель мира. Например, американцы в период оккупации Японии по совету антропологов не тронули фигуры японского императора, заложив в выстраиваемый новый метанарратив идею о том, что император хороший, это вокруг него были плохие генералы. Все это было сделано, чтобы не разрушать японской модели мира [17].

Ж. — Ф. Лиотар связывал понятие метанарратива с постмодернизмом [18]. Точнее постмодернизм задается им как недоверие к метанарративам, которыми легитимизировались прошлые виды знания, то есть это переход к менее объективным с точки зрения науки вариантам легитимации. Общество будущего для него лежит не в области ньютоновской антропологии, к которой он относит структурализм и теорию систем, а в языковой прагматике, то есть не в объективной, а в интерпретируемой сфере.

Вот еще одно мнение на эту тему: «В Лиотаре можно увидеть явную эпистемическую относительность (веру в личную или культурно специфическую правду или факт) и пропаганду привилегированного «живого опыта» над эмпирическим доказательством» [19].

Однотипно сегодня возникают рассуждения на тему, как должно трансформироваться телевидение в эпоху Трампа [20 — 21]. Это сходная проблема, поскольку фейки и альтернативные факты тоже приходят из области коммуникативной, а не из реальности. Реальность тяготеет к единственности своего объекта, а коммуникативность — к множественности.

Все это победа как бы коммуникативной реальности над информационной, в рамках которой требовалось соответствие действительности. Сегодня, когда пост-правда побеждает правду, действительность отодвигается на вторые роли. Это результат наступления на правду информационно-коммуникативных технологий, когда техническое побеждает человеческое.

Смена Советского Союза на не-советский или антисоветский захватила с собой в новый этап развития множество старых характеристик, главной из которых остается монополизм государства во всех сферах.

Если в СССР все было идеологией, то на постсоветском пространстве все стало экономикой. И в том, и в другом случае это основная цель госуправления, включая спецслужбы. Только если политика была общественной целью, то сегодняшний ориентир на экономику часто носит чисто личностный характер для госуправленца.

Еще одной характеристикой, пришедшей из СССР, является обязательность врага в структуре государства. Враг всегда более важен, чем собственный гражданин. Врага надо победить, и тогда настанет долгожданное счастье. Но, как правило, за этим врагом все равно приходит другой.

Если вспомнить, то «врагов» было гораздо больше, чем сразу приходит на ум. Врагами были Троцкий или Бухарин, и это были враги с большой буквы, но в шестидесятые возникли враги с маленькой буквы. Это те, с кем активно боролись дружинники или комсомольцы, наказывая на джинсы, длинные волосы и туфли на микропоре. Молодежь хотела выделяться, но это расценивалось как западное влияние.

Эту систематику бесконечности врагов можно объяснить потребностями объединения граждан. Когда у государства нет для этого позитивных стимулов, ему приходится пользоваться негативными. Например, вторые выборы Буша были обеспечены развернутой ради этого войной в Ираке, поскольку люди группируются вокруг лидера в случае опасности. Таково мнение, например, такого американского политического психолога, как Д. Уестен [22]. Выборы Путина также были обусловлены взрывами жилых домов, как писал А. Литвиненко [23]. То есть внешнее шоковое событие меняет массовую психологию. Вспомним, как вырос рейтинг премьера Путина после фразы того времени «Мы будем преследовать террористов всюду. Если, пардон, в туалете поймаем, то и в сортире их замочим».

Сходно объясняется и объединение людей в протесте: «Как могла случиться первоначальная сборка таких разных людей в протестном движении? На мой взгляд, она может осуществляться только в условном термоядерном реакторе (прошу прощения за все эти метафоры из моего первого физико-технического образования). Очень разнородные люди и группы, взаимно политически отталкивающиеся, могут быть соединены только существенным внешним контекстом. Консолидации такого рода происходят в случае, например, какой-то сильной внешней угрозы или какого-то общего для всех внешнего давления. И поэтому мне кажется, что главная причина того протестного движения, который существует, причина того, что эти люди собрались и не расходятся, не в них самих, а вовне» [24].

Разовый шок 11 сентября создал в результате войну с террором, о которой Дж. Лакофф многократно писал как о логически неверном обозначении, поскольку террор — это способ действия, с нельзя вести войну, поскольку войну ведут с противником [25]. Однако понятие «войны с террором» нельзя просто отменить, поскольку это можно сделать только с помощью другого шокового события.

СССР имел очень сильную систему того, что можно обозначить как «мягкая пропаганда». Это пропаганда силами литературы, искусства, кино, которая несет стратегическое воздействие в отличие от газеты с ее тактическим воздействием.

В целом в СССР все работало по принципу того, что можно обозначить как «информационная карусель», когда все медиа говорили об одном и том же, но с помощью своих изобразительных средств. Месседжи перетекали из одного медиа в другое, и поскольку ничего другого альтернативного не было, то всему этому приходилось верить.

Из всего этого следует, что репрессивный аппарат не является основным средством управления, даже в 37 году. Люди живут идеями о прошлом или о будущем, что заставляет их примиряться с настоящим. Довоенный СССР имел очень сильное и одновременно радостное кино и литературу, заменяя им реальную память людей. Это удивительная и ужасная особенность информационно-коммуникативных технологий: они создают более сильную реальность в наших мозгах, чем та, которую мы видим у себя за окном своими глазами.

Будущее телевидения как источника информации оказывается под вопросом, подобно тому, как теряют свою позицию книги. Возраст среднего зрителя Би-Би-Си … 61 год [26]. И эту тенденцию вряд ли можно переломить. Одновременно новое поколение не набирает старых нужных навыков. В результате они порождают вокруг себя постписьменную культуру, которой не нужны тексты [27]. Возникает феномен того, что нахождение в сети увеличивает одиночество человека [28]. Он живет в информационной культуре не факта, а фейка [29]. Отсюда возникает требование учить различать фейки, начиная со школьного возраста [30]. Все это характеризует мир, принципиально отличный от того, в котором жило предыдущее поколение. При этом каждому поколению представляется, что его мир лучше чужого.

Художественная (фиктивная) реальность еще сильнее формирует наши представления, чем реальность подлинная [31 — 33]. С одной стороны, телевизионная реальность, например, одинаково и одновременно доступна всем. С другой, она более яркая для восприятия, чем, например, статистика или газетная статья. Фикция окажется всегда сильнее правды. Отсюда понятно, почему Советский Союз был столь успешен в продвижении своего видения мира, ведь он базировался скорее на художественной реальности, чем на суровой правде жизни.

Литература

1. Быков Д. Один // echo.msk.ru/programs/odin/1949172-echo/

2. Советы старейшин. Наталья Рязанцева, сценарист // daily.afisha.ru/archive/vozduh/cinema/natalya-ryazanceva-scenarist/

3. Шпаликов, Геннадий Федорович // ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A8%D0%BF%D0%B0%D0%BB%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%B2,_%D0%93%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D0%B9_%D0%A4%D1%91%D0%B4%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87

4. Рязанцева Н. Мы пришли во ВГИК совершенно дикими. Интервью // screenstage.ru/?p=5854

5. Утопия 60 // expert.ru/russian_reporter/2015/03/utopiya-60/

6. Афанасьев Ю. Шестидесятники: итоги бездумного пути // gefter.ru/archive/2280

7. Опубликованы суперсекретные операции спецназа ГРУ СССР за пределами Родины // www.vpk-news.ru/news/35765

8. Каптарь Д. Катастрофа в Чернобыле была организована, чтобы ударить по СССР // www.km.ru/v-rossii/2017/03/24/798483-katastrofa-v-chernobyle-byla-organizovana-chtoby-udarit-po-sssr

9. Nixon and Khrushchev have a “kitchen debate” // www.history.com/this-day-in-history/nixon-and-khrushchev-have-a-kitchen-debate

10. Павловский Г. Забудьте про 2018 год — все важное произойдет в 2017-м. И уже происходит // snob.ru/selected/entry/122332

11. Антисемитизм в СССР // ru.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D0%BD%D1%82%D0%B8%D1%81%D0%B5%D0%BC%D0%B8%D1%82%D0%B8%D0%B7%D0%BC_%D0%B2_%D0%A1%D0%A1%D0%A1%D0%A0

12. Салуцкий А. Как Бродский подставил Евтушенко // svpressa.ru/culture/article/163637/

13. Евтушенко исповедь или нападение на Бродского // www.evtushenko.net/evtushenko-ispoved-ili-napadenie-na-brodskogo.html

14. Почепцов Г. «Вожди» и пропаганда: Сталин и Андропов // psyfactor.org/lib/stalin-propaganda-2.htm

15. Graham-Garrison E. a.o. Lithuania fears Russian propaganda is prelude to eventual invasion // www.theguardian.com/world/2017/apr/03/lithuania-fears-russian-propaganda-is-prelude-to-eventual-invasion

16. Брезкун С. Первая «цветная» // www.vpk-news.ru/articles/35299

17. Бенедикт Р. Хризантема и меч. Модели японской культуры. — М., 2004

18. Lyotard J.F. The postmodern condition: a report on knowledge. — Manchester, 1984

19. Pluckrose H. How French «intellectuals» ruined the West: postmodernism and its impact, explained // areomagazine.com/2017/03/27/how-french-intellectuals-ruined-the-west-postmodernism-and-its-impact-explained/

20. Virtue G. The lying game: why unreliable TV narrators matter in the Trump era // www.theguardian.com/tv-and-radio/2017/mar/20/the-replacement-the-kettering-incident-post-truth-tv-drama

21. Smith N. TV in the age of Trump: ‘There are unheard voices who want more’ // www.theguardian.com/tv-and-radio/2017/mar/21/tv-age-of-trump-unheard-voices-abc-hbo

22. Westen D. The Political Brain: The Role of Emotion in Deciding the Fate of the Nation. — New York, 2008

23. Литвиненко А., Фильштинский Ю. ФСБ взрывает Россию. Глава 5. ФСБ против народа // 2001.novayagazeta.ru/nomer/2001/61n/n61n-s05.shtml

24. Задорин И. Дело все-таки в изменившемся молчаливом большинстве // igor-zadorin.livejournal.com/5591.html

25. Lakoff G. The political mind. — New York, 2008

26. Usborn S. A dying habit: why the average BBC1 viewer is 61 // www.theguardian.com/tv-and-radio/shortcuts/2017/mar/29/a-dying-habit-why-the-average-bbc1-viewer-is-61

27. Нотон Дж. Не идем ли мы к постписьменной культуре? // www.kommersant.ru/doc/3247049?utm_source=kommersant&utm_medium=tech&utm_campaign=four

28. Truong K. Why More Social Media Usage Might Actually Lead To Loneliness // www.refinery29.com/2017/03/143922/loneliness-social-isolation-research

29. Халаф Р. Школа должна учить отличать фейк // www.vedomosti.ru/opinion/articles/2017/03/30/683335-otlichat-feik

30. Wardle C. Fake news. It’s complicated // firstdraftnews.com/fake-news-complicated/

31. Appel M. Fictional Narratives Cultivate Just-World Beliefs

// Journal of Communication. — 2008. — Vol. 58. — I. 1

32. Lau H.Y. Cultivation Effects of Television Broadcasting and Online Media // New Media, Knowledge Practices and Multiliteracies. Ed. by W.W.K. Ma et al. — Singapore, 2015

33. Mutz D.C., Goldman S.K. Mass media // iscap.upenn.edu/sites/default/files/GoldmanMutzchapter.pdf

Хвиля