— Человек, не очень сведущий в информационно-коммуникативных технологиях, часто теряется в многочисленных терминах и определениях. Информационная война, психологическая война, информационно-психологическая война, информационное противоборство, смысловая война, борьба фреймов, столкновение нарративов, пропагандистские войны, PR, стратегические коммуникации, операции влияния, управление общественным мнением, «контроль над разумом»...

Как разобраться во всем этом? Не является ли это лишним умножением сущностей, не всегда оправданным? Если вспомнить Бритву Оккама — что истина в простоте — и попытаться отсечь все второстепенное, то можно заметить, что очень часто речь идет об одном и том же. О том, что издавна называется словом propaganda — еще со времен католической конгрегации (лат. propago — «распространение, влияние»). Перефразируя известное изречение «War. War never changes...», можно ли сказать, что пропаганда никогда не меняется? И всегда остается пропагандой. Даже если ее сегодня называют «стратегическими коммуникациями» или «связями с общественностью». Меняются подходы, технологии и названия, но суть и задачи остаются прежними. Или это уже нечто другое по сути?

Это принципиально новая область, новая также и в том плане, что если раньше у военных она была сопровождением военных действий, то теперь информационные операции сами стали основным военным действием.

Внимание к методу коммуникативного воздействия породило использование по-настоящему научных методов. То что раньше было интуитивным, стало сегодня системным и объективным. Сначала это было в руках рекламы и ПР, потом перешло к военным. Теперь уже часто и сами военные становятся первопроходцами, или идут вместе с бизнесом. Из последних таких новых разработок, где они шли параллельно, были: разработки в сфере нарративов, а также использование данных нейропсихологии.

И еще... Развитие информационно-коммуникативных технологий в современном мире поставило их в центр цивилизации. Эти новые «мускулы» взяли на вооружение не только военные, но и бизнес, и политтехнологи. Любой сильный и реально работающий инструментарий сразу начинает путешествие по разным областям.

Отсюда получается, что мы имеем «захват» инструментария разными сферами и разными ведомствами, публичная дипломатия, например, проходит по ведомству министерства иностранных дел.

— Не могли бы Вы вкратце рассказать о сходстве и отличиях основных понятий? Чем информационная война отличается от психологической войны. Информационные операции — от операций психологических. А они, в свою очередь — от операций влияния.

Это достаточно тяжело, поскольку нет объединяющей концепции. Я бы сказал, что после взлета теории, когда все это зарождалось и все были первооткрывателями, теперь возник взлет практики. Но эта практика оказалась до конца неосмысленной.

Сейчас речь скорее идет о различиях национальных школ. Американцы, например, отталкиваются инструментария рекламы и паблик рилейшнз, видя его результативность в своей жизни. Там ставится задача изменить отношение к объекту, например, отрицательное отношение к США сделать положительным. Англичане в ответ приводят пример, что юноша в Афганистане может расставлять противопехотные мины против английских солдат, чтобы собрать деньги на учебу в Великобритании. Это говорит о том, что он уже хорошо относится к стране, но все равно взрывает ее солдат. Поэтому они в качестве цели избирают изменение поведения.

— Что касается изменения поведения. В чем суть «мягкой силы» и концепции «подталкивания», о которых Вы рассказываете в своих работах?

Теория «подталкивания» оказалась очень интересной методологией. Она еще называется «архитектурой выбора», когда для человека создают такой выбор, чтобы в результате он избрал лучший для общества вариант. Такие «архитекторы выбора» активно заработали в Великобритании и США. Я бы назвал это одним из самых интересных нововведений в сфере создания влияния.

И еще сюда можно отнести возникшую опору на нейропсихологию, в результате чего становятся более понятными на глубинном уровне многие закономерности человеческого взаимодействия.

— Пропаганда, реклама и пиар сегодня становятся все более тотальными — благодаря развитию технологий. От них уже нельзя укрыться. С другой стороны — они все более избирательные, адресные, персонализированные. Воздействуют на чувства, эмоции и мысли конкретного индивидуума. Они очень привлекательны эстетически, прячутся в искусстве, в кино и литературе (т.н. Пропаганда 2.0). Развитие нейронаук, алгоритмов Big Data делает их очень точным и эффективном инструментом. Способным влиять на нас, изменять наше поведение. Существуют ли, на Ваш взгляд, эффективные способы противостоять им? Кроме варианта «Выбросить все гаджеты и сбежать на необитаемый остров». Можно ли теперь вообще говорить о свободе воли и сознательном выборе человека? Или в скором будущем нас ждет общество тотального манипулирования и контроля над разумом, как в классических антиутопиях?

Избежать воздействия современных технологий практически невозможно. Точнее можно сказать, что отдельный человек, возможно, что-то сможет сделать, но Big Data дает результат для 60-70%, она работает и предсказывает результаты массового поведения. Кстати, человек и не хочет лишаться этих информационных и виртуальных потоков. Человеку хочет жить в мире информации, а виртуальная среда — это религия, идеология, литература. Искусство. Заберите у современного человека телесериалы, и мир его сразу обеднеет, поскольку он потерял уже способность читать длинные тексты.

Пропагандист — это профессионал, получатель информации — любитель. Нигде и никогда любителю не удавалось обыграть профессионала. К тому же, профессионал всегда занимается тем, как снять сопротивление аудитории, то есть он заранее отсекает возможные негативные варианты.

— В чем сила и слабость российской пропаганды? Какие основные черты информационного, а в более широком смысле — гибридного противостояния, которое Россия сегодня ведет против Украины? И глобально — против Запада.

Сила заключается в огромных информационных усилиях, поддержанных информационно и финансово. Множество сообщений в большом количестве источников несут одни и те же интерпретации в массовое сознание. Которое, к тому же, все равно ставит на первое место телевидение как источник достоверной информации. Получается, что для человека много информации не бывает. Он все будет жадно впитывать. Тем более, что в кризисных ситуациях человек всегда ощущает нехватку информации, поскольку ее всегда придерживает власть.

С точки зрения воздействия на зарубежные страны, то у России есть советский опыт, которого нет у Украины. Советский Союз был пропагандистским государством, где более достоверной была пропаганда, а не реальная жизнь. Свою подлинную реальность люди трактовали как исключение, как временное, отдавая пальму первенства пропагандистской реальности.

Плюс большую роль играет поиск союзников этих странах и их поддержка при движении к власти. Эти политические союзники, даже не находясь у власти, также начинают говорить нужные для России вещи, которые с удовольствием начинает тиражировать пропагандистская машина. Условно и не условно говоря, есть один финский профессор, один латвийский мэр, один венгерский политик и под., которые будут говорить нужные слова. Которые потом можно цитировать, создавая виртуальное представление, что так думает Финляндия, Латвия или Венгрия, потому что тиражируются только эти слова.

Для России также оказалось характерной не только массовость ее пропагандистских сообщений, но и использование в некоторых из них придуманных ситуаций типа распятого мальчика или изнасилованной Лизы. То есть тиражируется то, что соответствует представлениям о несправедливости, сформированным еще в первую мировую войну. Тогда было понятно, что массовое сознание считает нормальным действия военных против военных, но действия военных против женщин, стариков и детей выходят за рамки нормы.

— «Наилучшая пропаганда — это правда». Согласны ли Вы с этим утверждением? Его можно услышать от западных и украинских журналистов, политиков, чиновников. Мол, правда — лучшее оружие в борьбе с российской дезинформацией и пропагандой. «Нужно просто говорить правду» — и этого достаточно для успеха. Может ли правда сегодня победить «постправду», для которой истина и объективные факты не имеют никакого значения? Или для этого нужна своя «постправда»?

Одной правды недостаточно. Ведь для подачи правды даже не в войну, а в мирное время возник «инфотейнмент», то есть правда должна быть подана в привлекательной для потребителя манере. Сделаны десятки экспериментов, чтобы понять, почему одному тексту потребитель верит, а другому нет.

Однотипно выросла как отдельная наука и способ подачи опровержения. Например, нельзя просто опровергать пропагандистское сообщение, поскольку в этом случае ты реально будешь его усиливать. Делать это можно только косвенно. Например, когда Обама избирался на первый срок, главным вопросом в сети было, не мусульманин ли он. И тогда по совету психологов-бихевиористов вместо того, чтобы опровергать это напрямую, просто стали показывать посещения Обамой христианской церкви.

Массовое сознание не занимается проверкой фактов, оно либо принимает их, либо нет. А принимает их тогда, когда они вписаны в более широкий контекст, когда слышит их из авторитетных уст... То есть работает то, что остановит внимание, что запомнится.

Правды сейчас столько, что мы легко можем избрать ту, которая нам ближе. На вторых выборах Обамы, чтобы вернуть к нему конкретную группу избирателей, ей стали рассылать информацию о том, что делает в период кампании Мишель Обама, потому что информацию о самом Обаме эта группа бы не приняла.

— Американский генерал Джон Шаликашвили когда-то говорил: «Мы не побеждаем, пока CNN не сообщает о том, что мы побеждаем». Этот подход активно использовала Россия, освещая войну против Украины. Российскими и сепаратистскими СМИ все время муссировалась тема «котлов», показывалось большое количество пленных и убитых солдат ВСУ, постоянно создавались «картинки» тяжелых военных поражений Украины на Донбассе (что далеко не всегда соответствовало реальности). Т.е. мы видим, как реальность подменяется ее виртуальными интерпретациями. Когда одна сторона говорит: «Мы победили, враг разгромлен!». Другая: «Нет, победили мы!». Или, по крайней мере: «Мы не проиграли!». И главное — навязать свою точку зрения широкой аудитории. Как внутренней, так и внешней. Способна ли Украина, обладая намного меньшими ресурсами, чем Россия, эффективно действовать в этой медиа-войне?

Россия работает в первую очередь со своим населением и с международным сообществом. Ее воздействие на украинскую аудиторию только косвенное, поскольку российское телевидение как основной источник информации не поступает в Украину. В ответ практически в каждой из зарубежных стран (к примеру, Чехия, Финляндия, Швеция и др.) работают национальные центры противодействия российской пропаганде, так что российские возможности здесь также ограничены. Чем страна ближе к России, тем серьезнее она ощущает опасность. Это страны Балтии, Польша и, конечно, Украина.

Поэтому я не могу сказать, что на международном пространстве Россия выигрывает. Она скорее проигрывает с точки зрения охвата большинства населения, хотя и может выигрывать на индивидуальном уровне. Но тут, конечно, играет роль четкая политическая позиция Запада, что Крым и Донбасс являются украинскими территориями. А из такой четкой политической позиции следует и информационная...

— Почему в нашем медиапространстве так сильно распространены всеобщий пессимизм, зацикленность на негативе, всепропальчество и тотальное недоверие к власти? Если посмотреть политические ток-шоу, почитать социальные сети — посты о пресловутой «зраде» во много раз популярнее, чем сообщения о достижениях и успехах. Причем весь этот негативный контент постоянно вертится по кругу, по принципу самовозбуждающейся и самовоспроизводящейся истерии. Порождая затем депрессию и безысходность. Что это? Специальные операции, использующие болевые точки и уязвимости украинского общества? Или же просто национальная особенность?

Это в принципе характерная особенность постсоветского пространства, где за 25 лет люди не стали жить лучше. Но это не только наша проблема. Западные страны (Великобритания, Франция, Канада, Япония) внесли в свою госстатистику и определение того, насколько счастливо их население. То есть население и там серьезно страдает депрессией.

Британия стала пионером в этом «лечении», когда обнаружила, что за двадцать лет уровень ВВП на душу населения учетверился, а люди стали несчастнее. И для борьбы с депрессией был предложен ряд немедикаментозных мер, в том числе чтение книг, которые возвращают человеку хорошее настроение. Обнаружили, что человеку лучше вместе с другими, поэтому муниципалитеты теперь активнее поддерживают различные местные праздники, не закрывают маленькие булочные или мясные лавки, куда люди ходят не только для того, чтобы что-то купить, а и просто пообщаться...

— Вообще, по каким критериям можно определить специальную информационную операцию? Какие ее конкретные проявления и признаки?

С моей точки зрения приметой информационной кампании является ее масштабность, когда все — телевидение, газеты и социальные медиа — начинают работать в едином режиме, практически с одной точкой зрения, которую усиленно тиражируют. В рамках телевидения в новостях говорится, на ток-шоу закрепляется, а в итоговых новостных программах «живописуется». И ловушка для массового сознания захлопывается.

Человек с другой точкой зрения почти автоматически от нее будет отказываться или молчать, как показывает открытая уже давно так называемая «спираль молчания». В соответствии с которой активно говорят лишь те, чья точка зрения является общепринятой. Телевидение навязывает эту массовость одной точки зрения, которой в реальности может и не быть.

— Не секрет, что население Крыма и части Донбасса сегодня настроено во многом против Украины. Можно ли сказать, что Украина проиграла информационную войну за Крым и Донбасс еще до того, как она началась? И может ли Украина сегодня «достучаться» до этих людей? Какими методами? По каким каналам? Какие главные ошибки коммуникации с ними?

Нельзя обижать людей, нельзя делить их на правых и виноватых. В своей стране все должны быть равны и все должны быть услышаны.

Уважение к людям базируется в признании их позиции, следует не клеймить ее, а дискутировать, если ты с ней не согласен. Для этого любая целевая аудитория изучается, чтобы найти то поле, те аргументы, которые она признает. Причем в любом наборе представлений есть общие точки и есть различающиеся. Коммуникация выстраивается так, чтобы, опираясь на общее, попытаться изменить то, что пока является отличным.

— Что бы Вы посоветовали людям, которым, согласно известному высказыванию Конфуция, довелось жить в эпоху перемен? Во времена войн, революций и социально-экономических кризисов. Как сохранить свое душевное здоровье в условиях постоянного негативного прессинга, не стать жертвой информационных манипуляций, не идти на поводу у политических авантюристов и популистов?

Нам всем надо научиться жить своей жизнью, пока же мы живем той жизнью, под которую нас форматируют СМИ. Когда у человека есть свои цели, свои заботы, он отстраняется от проблем, идущих извне.

Нам также следует помнить, что там где СМИ ставят, допустим, три восклицательных знака, заставляя нас вздрагивать, на самом деле может быть только один восклицательный знак или вообще ничего. Надо отстраняться, хотя часто это невозможно, а иногда и не нужно. И все же следует изменить послереволюционное «Рабы не мы, мы не рабы» на «СМИ не мы, мы не СМИ», поскольку в последнее время СМИ заняли непропорционально большое место в нашей жизни. А уже точно установлено, например, что социальные медиа усиливают чувство одиночества у человека, то есть без них ему жилось бы веселее.

— Последний вопрос — традиционный. О Ваших творческих планах. На чем сейчас сконцентрированы Ваши профессиональные интересы и устремления? Какие Ваши произведения нам ждать в скором будущем?

Написал большую книгу о пропаганде «Пропаганда вчера, сегодня, завтра», которая настолько большая, что ее никак не издать. Выходит книга о коммуникативных технологиях 21 века, где отдельная глава посвящена феномену Покемона. Пишу еще сказки в жанре-фэнтези. В советское время я ведь был членом Союза писателей, потому писал и издавался в этой области намного интенсивнее. В этом году выйдут две такие книги — «Магический туннель» и «Снежная принцесса», а в прошлом тоже была одна — «Невидимые замки». Это все новые сказки, не переиздания старых.

Виктор Сороченко, специально для Psyfactor.Org