Команда проекту «Наші гроші» працює вже протягом двох років. Кожне розслідування – це майже готова кримінальна справа проти нечистих на руку чиновників. Завдяки праці журналістів проекту вдалося викрити сотні корупційних схем, ліквідувати десятки незаконних тендерів, звільнити кількох високопоставлених чиновників. «Наші гроші» продовжують робити свою роботу, і ви зможете бачити їхні викриття в ефірі UΛ:Перший.

А поки пропонуємо вашій увазі інтерв’ю з ведучим програми Денисом Бігусом – говорили, звісно, про проект, а ще про повну імпотенцію правоохоронних органів, напад на знімальну групу та імпульсивні дії неадекватних людей і те, навіщо журналістові електрошокер.

Денис, можно сразу вопрос в лоб? У нас на телеканале UΛ:Перший есть две программы расследований – «Схемы» и «Слідство. Інфо». И хотя наш гендиректор Зураб Аласания говорит, что много программ-расследований не бывает, мне, как зрителю, интересно, в чем «фишка» программы «Наші гроші»?

Если рассматривать все три проекта, во всяком случае, так, как их вижу я, то «Слідство. Інфо» затрагивает куда больший спектр тем. Многие из них мы, в принципе, не рассматриваем, потому что это социалка и, в основном, что-то не экономическое. Мы же работаем только с цифрами и документами, в которых эти цифры написаны. «Схемы» работают в расследовательско-репортажном жанре. Они намного больше, чем «Слідство. Інфо» и мы, работают с политическими расследованиями. А я политику не люблю. У нас программа концентрируется, во-первых, на конкретных коррупционных кейсах, во-вторых, 99% этих кейсов лежат в документарной плоскости. То есть, при подготовке материала мы исходим из того, чтобы как можно обстоятельнее собрать доказательную базу. Так что у нас, как правило, по материалу есть какая-нибудь стопка договоров, контрактов, тендерной документации, актов, реестров и всего остального. Мы рассматриваем их максимально детально. По большому счету, идеальный вариант – когда слегка изменив стилистику, вы получаете готовое уголовное дело. Вот я сейчас скажу, что мы – большие зануды, и все сделают неправильные выводы. Но да, мы – большие зануды.

Можете рассказать о нескольких Ваших журналистских расследованиях, по которым потом открывались уголовные дела?

Например, у нас есть Кривопишин (экс-начальник Юго-Западной железной дороги – ред.), по которому дел было много, но осталось мало. Вообще я все эти вещи собираю в одном месте на сайте, поскольку мы плохо запоминаем, что мы там сделали. Как правило, и, по-моему, это характерно для всех программ про коррупцию, у нас любая «результативность», в которой нужно влияние правоохранительных органов, стремится к нулю, ввиду отсутствия правоохранительных органов. Это большая проблема, потому что некому реагировать. В остальном, если мы говорим о результативности, у нас все очень клёво, например, с отменой госсзакупок – то есть в тех ситуациях, когда проблему можно решить без привлечения правоохранителей. Например: есть у нас какое-то министерство, в нём есть какая-то коррупционная схема, мы эту схему доказали, показали, кто-то на всё это дело посмотрел, загрустил и росчерком пера её решил. Такое бывает довольно часто, особенно с тендерами. Если для решения проблемы нужна прокуратура, то нет – забудьте, нет у нас никакой прокуратуры. Уволить человека еще можно: как правило, у нас самое выдающееся достижение это увольнения. А посадить, по-моему, никому толком не удавалось.

Вы недавно на своей странице в Facebook проводили опрос, эффективно ли журналистам использовать электрошокер для собственной защиты. Расскажите, пожалуйста, насколько опасно работать журналистом-расследователем? Можете вспомнить случай из Вашей практики, когда кто-то из журналистов пострадал от действий фигурантов Ваших расследований?

Да, у нас есть прекрасный, всё ещё незакрытый кейс, по нападению на нашу съёмочную группу зятем замминистра внутренних дел Сергея Чеботаря (Олега Полищука – ред.). Причём это было спланированное нападение – мужчина взял двоих подельников, которые работают у него же в фирме, они подогнали «бусик», вломились в нашу машину, украли камеру, регистратор и всё, что их снимало. У нас чудом сохранилась запись его первого визита, когда он пришёл один. Это уже потом он ушёл и вернулся в компании. Всё это происходило прямо под домом дочери Чеботаря. Несмотря на это, две недели наша доблестная милиция так никого и не смогла найти. Пофигу, мы сами всех нашли. Вышли в эфир, где рассказали, кто напал на нашу съёмочную группу, разыскали машину, доказали, что номера машины оформлены на фирму этого зятя. Вначале это дело расследовала одна районная прокуратура, потом дело передали в другую районную прокуратуру и, несмотря на большое количество пафосных спичей о том, что тут всё ясно как белый день, где-то это дело похоронено и решительно никто не шевелится, чтобы его расследовать. Последнее, на чём хотелось прослезиться – это была просьба предоставить точно такую же камеру, как та, что была украдена, для какой-то экспертизы. Кстати, тот гондон ходил в прокуратуру, мы его пару раз там встречали. И, несмотря на то, что его все опознали, он принес кучу документов, что он в этот момент был на автомойке. При этом они подсуетили каких-то мутных чертей с какого-то второстепенного телеканала, которые запилили «расследовательский» сюжет о том, как мы клевещем на честных людей. Они его выложили на YouTube, но в эфир его не поставили, видимо потому что эта фигня была слишком траурной даже для этого телеканала. Я не могу сказать, что это частый случай. У нас сейчас всё-таки градус ведения конфликтов с журналистами сместился больше в информационное поле. Воюют, в основном, в «фейсбучике».

А телесные повреждения Ваши журналисты получали?

У нас было три недели назад нападение в Харькове. Если мы говорим о прямых нападениях, то это, в основном, импульсивные действия неадекватных людей на локациях из серии: «Чего это вы тут снимаете? Дайте-ка я вам в "табло" дам». Как правило, до этапа силовой стычки не доходит, все ограничиваются криками друг на друга. Таких случаев за всю мою практику было около пяти. Из них два – это были умышленные угрозы. Из этих двух случаев реализована была только одна. Все остальное – это импульсивное «потолкаться». Хотя наш оператор в синяках ходит, поэтому «потолкаться» тоже разное бывает.

У журналистов нет каких-то определённых правил поведения в ситуациях, когда есть угроза их физической безопасности?

Как правило, человек выходит из берегов очень внезапно, и к этому вряд ли можно подготовиться. У меня вообще все журналисты – девочки, я не знаю, как их к этому готовить. Я сторонник того, чтобы читать новости не о том, что «Упырь побил журналиста», а что «Журналист побил упыря». Но у меня технически реализовать эту компоненту сложно.

Может быть, Вам нужно отправить своих девочек на курсы самозащиты? Вот новых полицейских обучали приемам защиты всего пару месяцев, и вроде справляются с нарушителями…

Я ещё ни разу не дрался с новой полицией, потому мне сложно что-то сказать. Но у них, тем не менее, есть оружие, дубинка, значок и монополия государства на насилие. А у всех, у кого нет значка, оружия и монополии на насилие, ситуация несколько сложнее…

Когда Вы для себя поняли, что хотите заниматься журналистскими расследованиями? Что стало толчком для Вас?

Не было никакого толчка. Я вообще случайно во все это дело ввязался. Шесть работал в информационном агентстве, потом еще где-то. А в 2010 году меня через знакомых случайно занесло на телеканал TVi в «Знак оклику». Это знаковый проект, из которого, в принципе, все котируемые расследовательские программы и растут. Там начинали Наталья Седлецкая, Дмитрий Гнап, Анна Бабинец, я. Как-то случайно вместе собрались люди, которым было интересно одно и то же. Тогда все радостно ввязались в махач с властью, появился сайт «Наші гроші», который создал основы тендерной журналистики. Так оно всё случайно завертелось. Я туда попал очень удачно по времени – фактически за год до того, как «попёрло». Постепенно все сошлись в подборке тем – подальше от социалки и криминала, которыми тогда большинство программ-расследований занималось. Все сошлись на теме коррупции. И как-то тем про коррупцию становилось всё больше и больше, пока не они не достигли критической массы. Мне как раз хватило времени наделать кучу ошибок, повисеть на грани увольнения, разобраться в процессе, найти, опять таки благодаря "Нашим грошам" и тендерной тематике то, что мне нравится, потому что там можно было вообще с людьми особо не контактировать. Я не очень люблю контактировать с людьми. Точнее не то чтобы не люблю – у меня просто не очень хорошо получается. И как раз к тому моменту, когда «попёрло», я как-то так удачно в это все вклинился. Поэтому никакой высокой идеи, дальновидной миссии и всего остального не было – чистый случай. Не предложили бы тогда работу, сейчас я бы занимался чем-то другим.

Что пошло не так с телеканалом ZIK?

У нас был ряд договоренностей о возможных ситуациях, в которых мы сотрудничество прекращаем. Это был вопрос договоренностей, без которых программа вроде нашей работать не может и не должна. Был задан формат отношений. Когда мы в этом формате продолжать сотрудничество не смогли, мы отношения прекратили. Потому что зачем себя насиловать или их насиловать?

А инициатива была Ваша?

Да, инициатива была наша. Нам никто не говорил: собирайте вещи и уходите. Но ситуация изменилась, и поэтому мы собрали вещи и ушли.

Над какими темами сейчас работаете?

У нас сейчас на разной стадии готовности три выпуска находится – мы наперед стараемся работать. Просто потому что, если ты не работаешь наперед, то рискуешь. Конечно, темы могут «сгорать» – кто-то другой отснял или просто стало неактуально. Но это риск ниже, чем риск оказаться за день до эфира без материала.

Теперь у Вас появится новая аудитория на телеканалах 24 и UΛ:Перший. Вы рады этим переменам?

С точки зрения охвата аудитории, например, это, конечно, шаг вперед. Если отбросить тот факт, что последние три недели для меня прошли очень напряжённо из-за кучи организационных моментов, то я вроде как научился с этой переменой управляться и пытаюсь выжать из нее какую-то пользу. Радоваться или не радоваться переменам – бессмысленно. Я считаю так: бери, что есть, и работай с этим, потому что ничего другого нет. Но, нет, я не просыпаюсь каждое утро с радостным возгласом: «Вау, у нас новая аудитория!» У меня сейчас главная задача – подтянуть проект к этой новой аудитории, потому что мы работали в каком-то своем формате, который был за два года отточен. Есть вещи, которые в нём можно улучшить. Вот если я подтяну ещё и программу до уровня нынешнего охвата, то я буду вообще молодец.

UA:Перший