После встречи Большой Двадцатки звучало много предположений о том, что значит побег Путина. Есть ли в этом поступке российского президента какой-то глубинный смысл?

Я понятия не имею. Каждый должен решать, что для него важно. Потому что то, что делает Путин, - непредсказуемо. И неизвестно, о чем он думает. Я считаю, ключевым для Запада должно быть решение, что важно для него самого.

Недавно в статье Питера Померанцева прозвучала мысль, что Россия использует инструменты информационной войны для конструирования новой реальности, иной реальности, и таким образом она показывает миру, насколько сильна. Что думаете по этому поводу?

Думаю, Питер Померанцев - невероятно интеллектуальный автор. Я считаю, ключевое достижение российской пропаганды заключается в том, что Россия зарождает сомнение в любой возможности правды. Обычно они оперируют несколькими различными версиями. И ни одна из них не является правдой. Таким образом, вы начинаете задаваться вопросом, неужели вся журналистика - ложь? Неужели все это только политика? Потому те люди, которые смотрят российскую пропаганду, в России и где бы то ни было еще, также начинают думать, что вся журналистика неправдива. И, думаю, в этом заключается настоящая их победа. Ведь даже если вы занимаетесь хорошей журналистикой, никто не обратит на это внимания. Потому, я думаю, такова их стратегия: она заставляет людей на Западе думать, во что же мы верим, что мы в действительности думаем о правде? Возможна ли правда вообще? Возможна ли журналистика как таковая? Они делают вот что - берут наши собственные идеи, используют их против нас же, и это заставляет нас задаваться вопросом, кто же мы на самом деле?

Существует ли какой-либо действенный способ с этим бороться?

Думаю, да. Конечно. Во-первых, нужно называть вещи своими именами. Нужно говорить: это намеренная попытка забраться в вашу голову, это не новости, а именно намеренная попытка забраться в вашу голову. Одно дело - если я рассказываю вам историю. Совсем другое - если я внедряюсь в ваш мозг. Это не то же самое. Потому важно очень четко говорить, что именно происходит. А во-вторых, что необходимо делать - заниматься хорошей журналистикой. И это, как ни удивительно, значит кое-что очень старомодное. Это значит отправлять людей физически для освещения историй. Во время кризиса в Украине в прошлом году были примеры действительно качественной журналистики. В некоторых случаях она была американской, в некоторых - немецкой, а в некоторых - польской. Но вся она исходила от людей, которые путешествовали по Украине. И в целом то, что люди писали об Украине, если они не были в стране, было действительно глупо, идеологично и соотносилось с российской пропагандой. А те люди, которые приезжали в страну, делали хорошую работу, представляли картину реальности. Потому, думаю, второе, что нужно делать, - заниматься журналистикой в старомодном стиле. Ездить в разные места, писать интересные истории и не быть пойманным в эту игру отражений.

А почему, на ваш взгляд, россияне настолько упорно хотят оставаться в своей придуманной реальности и никто не в состоянии их переубедить?

Думаю, потому что они не доверяют собственному правительству, и таким образом стремятся не доверять всему на свете. А СМИ помогает им не доверять.

Они таким образом защищаются?

Да. То есть, вам вряд ли захочется сказать: "Мое правительство не стоит доверия, а другое - стоит". Гораздо легче сказать: "Верить нельзя никому".

Екатерина Федоришина, «Дело»