Любые войны рано или поздно заканчиваются. Если несколько утрировать ситуацию, то низкая цена на газ в прошлом предполагала обмен газа на позитивную информацию о продавце. Таким был тип договора, который Украина перестала выдерживать, поскольку стала интенсивно конструировать свое прошлое в конфликте с таким же российским конструированием.

 

Идя по модели разрушения старых символизаций и введения новых, Украина с неизбежностью вступила на конфронтационный путь. Россия же воспринимает его именно так, поскольку в основе своего конструирования она сохранила советский период, от которого отказалась Украина.

 

Перестройка была направлена на разрушение советского периода. Но за ней последовало создание новой символики. Это можно четко проследить на явлениях массовой культуры, которые более чутко реагируют на подобного рода изменения и по сути создают их в массовом сознании. Можно увидеть три периода «рекультивации сакрального», которые всегда будут иметь место в таких процессах: символизация, десимволизация, ресимволизация.

 

Можем выстроить следующие соответствия процессам трансформации сакрального и их киноиллюстраций:

 

 

Газовая война 2009 г. завершилась не так быстро, как этого ожидали в Европе. Более того, она закончилась неудачно для обоих участников: и России, и Украины. Вот мнение европейского эксперта: «Европейцы считают виноватыми обе стороны – и Россию, и Украину. Но для России, пожалуй, последствия будут более серьезными, потому что отныне европейцы больше не считают Россию надежным поставщиком газа. Россия потеряла репутацию, которой славилась все эти годы, а в Европе окончательно закрепилась идея о том, что нельзя полагаться на российский газ, особенно тот, который идет через Украину». Так что тут напрашивается парадоксальный вывод, что оба участника проиграли свою информационно-газовую войну, как бы громко они ни говорили о своей победе.

 

Это связано с тем, что на самом деле речь каждый раз идет не о том, о чем нам сообщается. К примеру, нам пытаются рассказывать о газе, хотя на самом деле речь идет о политике: «Плохие новости заключаются в том, что переговоры между Россией и Украиной остаются политически заангажированными, несмотря на все попытки Газпрома представить их как исключительно коммерческие».

 

Репутационный проигрыш или выигрыш очень типичен как цель. Конечно, она может быть достигнута в данном случае случайно, а не системно. Но этот результат просто переводит все действия в физическом пространстве в иную плоскость. Отсюда возникает наше внимание к пропагандистским техникам, задействованным для оформления иных результатов.

 

Инструментарий риторики со времен античности не сходит со сцены. Сегодня он стал искусством политической войны, когда слава приходит не к тому, кому принадлежит правда, а тому, кто качественнее повествует о своей правоте. Главным при этом является обвинение оппонента, причем это делается как в открытой, так и скрытой форме.

 

Если посмотреть на риторику газового конфликта Украина-Россия-2009, в ней можно найти абсолютно все приемы, зафиксированные на сегодня (см. Conserva H.T. Propaganda techniques. – 2003). Вот только часть из них

 

 

- Упреждающая аргументация – обсуждение аргументов оппонента заранее. В этом плане слоган «Украина ворует газ» перекочевал из прошлых дискуссий.

- Симплификация – резкое упрощение ситуации, поскольку массовое сознание не в состоянии работать со сложными проблемами, ему предоставляют простую.

- Персонификация – перевод ситуации в личностную плоскость. Ситуация все время лежала на плечах личностей: Миллер и Дубина, Куприянов и др. стали неотрывными компонентами проблем газовых поставок.

- Ad populum – занижение аргументации на уровень бытовых разговоров типа «Украина ворует газ».

- Включение действия – жители Западной Европы, получившие понижение температуры в своих квартирах, уже воспринимали дискуссию по-иному.

- Манипуляция цифрами – количество оставшихся в головах цифр стоимости переходит все возможные пределы.

- Фальшивая дилемма, примером которой может быть вписывание «трубы» в составляющие независимости Украины.

- Опора на эмоции – напряженность ситуации ничем не уступала триллеру.

 

А еще было обращение к авторитету, к несоответствующему авторитету и множество других вариантов «подавления» массового сознания.

 

По большому счету, январь 2009 года продемонстрировал газовый спектакль, чтобы в результате получить нужное завершение – договор и цену, интересную для России. В этом спектакле были задействованы и европейские страны, и европейцы, которые мерзли, – все ради конечного аккорда. Разыгранный спектакль был усилен всеми имеющимися медийными ресурсами.

 

 

То есть чем сильнее спектакль, тем лучшим будет результат для планировщиков. В результате проигрыш может быть оформлен как выигрыш, что и произошло, когда цена выигрыша стала 450 долларов за тысячу кубометров газа.

 

Александр Неклесса вообще считает, что театральность стала приметой сегодняшней жизни, видя в этом следующие причины – модель мира перестала соответствовать самому миру: «Мир перестает соответствовать культурным и социальным прописям, причем с какого-то момента – значительно. Приходится либо его мистифицировать, либо искать утешение во все менее адекватных повседневности стереотипах. Не случайно драматичные события последнего времени демонстрируют качества анонимности, абсурда, враждебности, а заодно... театральности».

 

Следует не забывать в рамках противостояния на постсоветском пространстве, что Россия сама удерживает ситуацию под своим контролем только за счет жесткой системы управления, в том числе над средствами массовой коммуникации. Если российское информационное пространство, как и российское пространство виртуальное в виде производства качественного патриотического художественного и документального кино, достаточно контролируемо, то прорывы «неправильности» видны только в физическом пространстве, да и то временно, пока их не залатают для стороннего наблюдателя.

 

Москва пока может «прятать» свое протестное напряжение, пользуясь бесконечностью своей территории и управляемой демократией. Но эти протесты имеют место. Вот описание начала протестных действий на Дальнем Востоке в 2008 году, на котором никто не акцентирует внимания: «Все началось 12 декабря в Спасске-Дальнем – вотчине местных цементников. В ночь “зондеркоманды” неизвестных молодых людей произвели серию налетов на добрых полтора десятка торговых точек в разных районах этого приморского города. Били стекла, крушили мебель, забрасывали помещения “коктейлем Молотова”. Не забыли разгромить закусочную, которая сгорела полностью, и почтовое отделение. По горячим следам были задержаны трое участников ночного рейда, однако полной ясности с мотивами их поведения нет. Одни говорят, что ребята насмотрелись телесюжетов из Греции. Другие винят во всем финансовый кризис: строительство встало, застопорило работу и градообразующее предприятие – “Спасскцемент”. Другую работу в маленьком Спасске найти сложно, вот народ, мол, и пошел на улицы. Третьи утверждают, что все дело в посаженном накануне за решетку местном “авторитете”».

 

Исследование ситуации волнений в Кондопоге, случившихся в 2006 году, которые сегодня уже призабыты, было важным, поскольку там реализовалось этническая напряженность между «кавказцами» и местным населением. Организованность протестов в той ситуации демонстрируют следующие характеристики (см. материал «Что случилось в Кондопоге?»): организованное распространение информации о митингах, включая эсэмэски, высокая степень управляемости митингов, наличие заранее подготовленной звукоусиливающей аппаратуры, централизованно управляемой группы среди участников митинга, организованного охраной из местного криминалитета, было налажено снабжение бензином для поджогов объектов, принадлежащих выходцам из Кавказа.

 

Интересно, что социология дала результат следующего порядка: 86,3% ответили, что не пострадали за последний год от представителей народов Кавказа и Закавказья, 6,4% – что им грубили и издевались, 2,5% – была драка или избили, 2,4% не сказали, как именно пострадали, 1,2% – что у них отняли или украли что-то.

 

Все это создает то внутреннее напряжение, которое с неизбежностью выражается в передаче хотя бы части его вовне, на сопредельные территории. Свою «правильность» в отличие от «неправильности» соседей всегда первым будет демонстрировать российский телеэкран, порождая соответствующего вида новости.

 

Холодная война – это конфликт не стыкующихся между собой систем. Подобные системы, испытывая потребность в расширении своих пространств, натыкаются на видимые и невидимые преграды. Эта нестыковка может иметь место во всех трех пространствах:

 

- в физическом: несовпадение объектов и событий физического мира, которые признаются в качестве символических,

 

- в информационном: полностью противоположные интерпретации происходящих событий, имеющих место в каждой из стран,

 

- в виртуальном: процессы сакрализации распространяются на разные типы героики – герой в одной системе является предателем в другой, например, Мазепа.

 

Новая холодная война отличается новым типом жесткой силы, а не только новыми типами мягкой силы. Сегодня в мире наличествуют определенные пределы по применению военной силы. Хотя она и применяется, как, например, в Ираке, но это считается дурным тоном, поскольку инструментарий сегодня резко расширился. Жесткая сила скорее распространяется сегодня на действия спецслужб. Сегодня таковой новой ролью стала обладать ЦРУ (см. The CIA's secret army // Time. – 2003. – February 3). Это тоже применение силы, но в скрытой форме, носящее, к тому же, точечный характер, в то время как армия тяготеет к массовым атакам.

 

В виртуальном пространстве совершенно перестали играть роль книги, бывшие инструментарием прошлой холодной войны. Если на них и распространяется «гнев» власти, то только по инерции или по аналогии со старой холодной войной. Сегодня главным эпицентром мягкой силы стало не виртуальное пространство, как это было в классической холодной войне, а пространство информационное, как это стало в холодной войне нового типа.

 

 

Переключение на информационное пространство как на основную арену борьбы связано еще и с тем, что происходит ускорение развития процессов в современном мире. Излишне инерционное виртуальное пространство уже не может удовлетворять «бойцов невидимого фронта».

 

Если «горячая» война является поставщиком негативных картинок (для нас это будет отечественная война, для американцев – Вьетнам), то холодная война в противовес этой негативной ориентации всегда предоставляла другой стороне картинки счастья. Счастья производилось очень много, чтобы перебить картинки несчастья, которые приписывались другой стороной своему противнику. Только в картинках для внутреннего употребления типа «Рембо» противник изображался отрицательно.

 

Советский Союз на глушение западных голосов тратил только электричества на 1,2 миллиарда долларов (читай Warriors of disinformation. American propaganda, Soviet lies, and the winning of the cold war. – New York, 1995). Американцы, кстати, ожидали, что Яковлев на переговорах с ними заявит свои претензии на стереотипное изображение советских людей в голливудских фильмах, но Яковлев говорил на общие идеологические темы. В принципе это может изучаться под углом зрения, как именно занижалась конфронтационность, поскольку на советско-американских переговорах была достигнута договоренность прекратить глушение «Голоса Америки».

 

Есть субъективные и объективные причины конфронтационности избранной модели взаимоотношений в постсоветском пространстве. Не могут не «искрить» две системы, если между ними есть несовпадение и на уровне построения будущего. Речь сейчас не идет о том, кто прав, кто виноват. Речь идет о почти физической закономерности: несовпадение альтернатив будущего естественно вызывает конфликтность в настоящем. Если для Украины США не входит в парадигму «врага», а для России входит, то это с неизбежностью будет порождать конфликтность на уровне настоящего.

 

Находясь в парадигме «друга», что является характерной чертой новой холодной войны, Украина получает чужие фильмы и новости (кстати, как российские, так и американские) вне подозрений в их особом характере. Они могут быть плохими или хорошими, но несомненно и то, что они максимально отдалены от собственной точки пространства-времени, что не позволяет выстраивать свою когнитивную модель мира.

 

Каждый пакет «новости-фильмы» разных стран скоординирован по удержанию своей собственной модели мира: он выстроен под единую модель, кто есть друг и кто есть враг. Понятно, что в случае холодной войны задание этих типажей становится более четким.

 

Одновременно следует подчеркнуть, что Россию стали воспринимать более отрицательно во всем мире. За 2008 год, а этот опрос по заказу Би-би-си проводился еще до газового конфликта, но уже после конфликта с Грузией, изменили свое отношение к России на отрицательное 22% опрошенных в Великобритании. Негативный рейтинг России составляет: в Великобритании – 55% против 25% позитивных оценок, во Франции – 66% отрицательных ответов, в Германии – 70%, в США – 64%.

 

Есть также другие опасные тенденции, вытекающие из конфронтационной модели. Например, историки считают, что проигрыш России в войне с Японией был обусловлен тем, что после 1825 года эпоха реакции воспитала из офицеров тупых солдафонов («Тяжкие последствия “разрухи в головах”»). Конфронтационность по сути направлена на то, что в результате внутри страны создается режим, под который потом ищут красивые слова типа управляемой демократии.

 

Россия, несомненно, сильнее и обладает большим интеллектуальным потенциалом, но это не означает ее правоту во всех случаях. Сильный игрок не просто может, а даже обязан находить неконфронтационные варианты разрешения проблем, чего пока не наблюдается. Телевидение создает негативные образы других стран, на фоне которых данная страна выглядит «белой и пушистой». Россия избрала такой путь портретирования Украины, но и Украина ничего не расскажет позитивного о Беларуси, а только о протестных акциях, поскольку такова западная точка зрения (откуда и будет взят этот сюжет). Все это очень четко напоминает телевидение эпохи СССР, где все рассказы об Америке строились по модели «Нью-Йорк – город контрастов», позволявшей прятать позитивное в груде негативного.

 

Прошлая холодная война делалась людьми письменной/печатной культуры. Поэтому они действовали более изощренно, стараясь бить друг друга цитатами. Даже кампания в связи со сбиванием южнокорейского лайнера строилась на том, что американцы стерли с записи переговоров советских пилотов их сомнения, чтобы показать, что они сознательно сбивали пассажирский самолет (см. Warriors of disinformation. American propaganda, Soviet lies, and the winning of the cold war. – New York, 1995). То есть, по сути тогда занимались уничтожением цитат. А чего стоит советская идея, что СПИД придуман в лабораториях Пентагона... Это тоже цитата в широком смысле, поскольку склеивались кусочки двух отдельных текстов.

 

Современная холодная война уже делается людьми массовой культуры. Если высокая культура связана с цитатностью, поскольку выстроена на авторитете и эталоне, то в массовой культуре, ставшей базой для современной холодной войны, авторитетны все. Высокая культура – это культура с эталоном в прошлом. Массовая культура находит эталонность в себе, в своем современном состоянии. Высокая культура отсчитывает ситуацию от другого, массовая культура – от себя. В ней полно современных Бетховенов или Моцартов, но они не переживают времени своего поколения. Они существуют только сегодня, в то время как имена высокой культуры были и вчера, будут и завтра.

 

Новая холодная война, в рамках которой живет постсоветское пространство, не является чем-то новым. Все постсоветские страны выросли в условиях опыта жизни в классической холодной войне, где роль «врага» была резко завышена в социальной системе. Без упоминания «врага» не проходил ни один из выпусков теленовостей.

 

Наличие «врага» позволяет создать в социальной системе то, что не удавалось никому при работе только изнутри. «Враг» породил мобилизационную советскую экономику, которая смогла создать таким путем и ядерную бомбу, и запустить космические исследования.

 

«Враг» сегодняшнего дня позволяет России демонстрировать свои успехи не на фоне Америки, что сложно, а на фоне Украины, что легче. Украина может объяснять происками «врага» свои неуспехи и на пути движения в НАТО и ЕС, и экономические трудности. Наличия «врага» – реального или вымышленного – делает нас сильными и могучими, ведь мы можем противостоять такому мощному противнику.

 

«Враг» нужен всем. Если в советском довоенном фильме «Волга-Волга» была песня водовоза со словами: «И без воды, и не туды, и не сюды», то политики должны петь: «И без врага, и не туда, и не сюда». И это будет достаточно точно отражать выстроенную конфронтационную систему постсоветского пространства.

 

Постсоветское пространство развивается по тем или иным сценариям исходя как из объективных причин, так и из причин субъективного порядка. Избранная на сегодня конфронтационная модель развития оказалась более легкой для построения и удержания с точки зрения возможностей государственного управления. Кроме того, она позволяет облегчить управление в рамках внутренней политической борьбы, поскольку известно, что в периоды кризисов население группируется вокруг лидера. Российский термин «управляемой демократии» происходит именно из таких предпосылок.

 

Рассказывание сказок у костра было характерным для обществ прошлого. Сегодня происходит рассказывание историй у экрана телевизора. И в том, и в другом случае сохраняется полумрак, в системе которого есть единственный луч света, в котором сосредоточена истина. Истина может быть только одной. Если ты носитель другой истины – тебя ждет смерть: либо физическая, либо информационная, либо виртуальная.