Естественно, фильм обсуждался в журналистских кругах, хотя кажется, не столь активно, как предыдущие фильмы на ту же тему. То ли во время избирательной кампании других тем для обсуждения предостаточно, то ли трагедия Гонгадзе начинает стираться в памяти…

На «Детектор медіа» появились две рецензии на фильм Арьева, на которые и хотел бы ответить. Но коль речь о фильме, два слова собственно о «Прихованiй правді».

Смотрел с интересом, хоть восторгом и не преисполнен. Не стану вдаваться в глубокий анализ всего «накопаного-показанного» Арьевым, но в целом «Прихована правда» мне показалась интереснее того, что было снято на эту тему ранее. И хотя информационными откровениями фильм не богат, все же кое-что новое удалось отыскать. Впрочем, удалось отыскать и ляпы. Например, прозвучавшее заявление о том, что якобы экс-УБОПовец Гончаров заявлял о своей причастности к убийству Гонгадзе. Мне лично о подобном пришлось услышать впервые. Если предположить, что Арьеву действительно стало известно об этом, то такая информация тянет на сенсацию, и уж говорить об этом походя, без демонстрации протокола допроса, письма или как минимум указания источника, пусть даже такого, что не захотел светиться, – никак нельзя. Некоторые выводы Арьева показались слабо аргументированными, и все же… Сама версия «российского следа» в его изложении показалась интересной, хотя она и не нова.

Вся история Гонгадзегейта излагается неспешно, с самого начала, но вот что касается основной темы – возможной роли российских спецслужб и украинских политиков, использованных при этом, тут «хочется больше» – неопровержимых доказательств, документов, фактов. Очевидно, что заполучить их в таком архизапутанном и скандальном деле – большая журналистская удача. Не думаю, что Арьеву она улыбнулась «до ушей». Но ссылки на офицеров спецслужб и прочие «оперативные данные» – это тоже интересно. Увы, в таких случаях потребитель подобной информации руководствуется категориями «верю-не верю», а не «факт-ложь». И это, в общем-то, нормально. Мне кажется, что любая статья-передача, независимо от уровня доказанности информации, содержащейся в ней, воспринимается читателем-зрителем именно на таком уровне – эмоциональном. Я же стараюсь оценивать продукт коллег всегда профессионально, а именно: изыскиваю в нем собственно информацию, а не домыслы и прогнозы. Однако, когда речь заходит об исследованиях закрытых тем, не всегда можно рассчитывать на официальные документы и официальные же заявления-комментарии. И вот тогда приходится «опускаться» на уровень «верю-не верю». А верю я лично тем, кто стабильно подтверждает своей работой правдивость информации, под которой ставит свою подпись. Увы, с Владимиром Арьевым я знаком не столь хорошо, а его профессиональный путь на ниве, которую он «унавоживает» на «Пятом», не столь долог. И все же я ему скорее верю, чем «не». Хотя бы потому, что еще до начала съемок фильма мы пару раз общались на эту тему, и его искренность в поисках истины не вызвала у меня сомнений.

Когда мы разговаривали впервые, Володя энергично убеждал меня в том, что на «5 канале» никто не контролирует его передачу, не спускает «темники» и пр. Я слушал это с определенной долей скепсиса, но после просмотра фильма его у меня поубавилось. В любом случае, снимаю шляпу перед владельцами канала: платить деньги за работу, которая может оказаться тебе не выгодной с политической точки зрения, – невиданная роскошь по нынешним временам.

То, что удалось сделать Арьеву по этой теме за очень короткий срок, без бюджета, даже отдаленно сопоставимого с теми, что имели авторы иных фильмов о деле Гонгадзе, лично у меня вызывает уважение. Впрочем, эта статья – не гимн Арьеву, а ответ авторам, опубликовавшим на «Детектор медіа» рецензии на фильм и не только.

Ввязываюсь в дискуссию с авторами в алфавитном порядке. Ирина Погорелова в своей статье пишет, в частности, следующее: «…в публичных высказываниях политиков, при внимательном изучении и сопоставлении, можно найти куда больше содержательной информации, чем в кулуарных телодвижениях и нашептываниях. Кулуары же и сплетни политической тусовки небесполезны только с точки зрения оценки и корректировки своего интуитивного представления о темах, тенденциях и потенциальных событиях».

При всем уважении к Погореловой, не могу с ней согласиться. И все по одной причине: анализ информации, достоверность которой не подтверждена, – бессмысленное занятие. А заявление должностного лица, тем более политика, зачастую мало согласуется с истиной. При тотальном информационном вакууме, существующем в Украине стараниями власти и сохраняемом благодаря то ли лени, то ли непрофессионализму журналистов, в СМИ буйным цветом цветет жанр «прогнозирования» и выдвижения версий. Но что читателю толку, если даже журналист не смог отмести все версии и доказать единственную, которая и есть верной? Все это информационный шум и чтиво. Что до «нашептываний», о которых пишет Ирина, – тут не ясно: если имеются в виду свидетельства информированных источников журналиста, тогда честь ему и хвала, ежели у него таковые имеются. И если журналист из года в год, ссылаясь на такие скрытые источники, публикует достоверную информацию, то я этому рад и воспринимаю ее с не меньшим воодушевлением, чем заявления официальных лиц и документы с мокрыми печатями. Не важно, на кого ссылается CNN, главное, что это говорит CNN.

Впрочем, я не отрицаю позиции опытнейшего журналиста Ирины Погореловой, тем более, что слабо разбираюсь в том, как делается «политическая журналистика» и вообще – какой от нее прок отучившемуся думать «рядовому гражданину». Но дальше Ирина пишет о вещах, с которыми мне приходится сталкиваться практически, и тут мое желание дискутировать неудержимо. Еще цитата: «…реально существуют методы легального исследования закрытых для широкой публики тем. При этом всегда присутствует оговорка: расследование должно быть проведено именно журналистским методом опроса и сопоставления, а не привлечением спецприемов совершенно иных структур. Просто потому, что, по моей логике, «слив» информации из этих структур в СМИ происходит по инициативе и с целями, исходящими именно от этих структур, и если такая информация присутствует в журналистском расследовании, то и само расследование уже нельзя считать журналистским…»

Коллега! Метод опроса и сопоставления столь же присущ журналисткой работе, как и работе спецслужб. По вашей логике и от него следует отказаться, ограничившись построением бесчисленных версий, основанных на иных версиях, выдвинутых коллегами, а также на «нашептываниях», короче говоря – на сплетнях. А «спецприемы совершенно иных структур», между прочим, в большинстве своем легализованы законом Украины о СМИ. Там, кстати, говорится о жанре журналистского расследования, что, между прочим, предоставляет журналисту весьма серьезные полномочия при сборе информации, которых, например, не имеет рядовой гражданин, тот же отставной опер или следователь. Да и кому какое дело, как я собираю информацию, главное, чтобы она была и таким образом читатель мог сделать на ее основе свои сопоставления-выводы. И если некто или некая структура возжелает вдруг, по вашей терминологии, «слить» мне некую информацию, я буду этому несказанно рад. Главное – быть уверенным, что информация достоверная. Да, я конечно могу долго «опрашивать» чиновника или бизнесмена, где у него счет за рубежом и что на том счете лежит, но куда более продуктивным представляется путь получения банковского документа. А способ его получения – это «мои проблемы», но отнюдь не читателя.

Теперь о «сливе». Глубоко убежден, что этот термин запустили в оборот те, кто попросту не желает, чтобы в прессе бесконтрольно появлялась нежелательная информация. То есть, для одних она нежелательна, но, как правило, желательна для кого-то другого. Если последний имеет с ее оглашения свой «гешефт» – не надо сильно волноваться и подсчитывать, кто и что с этого поимел. Главное, что важная информация из разряда «закрытой» стала «открытой». И не надо бояться присутствия здесь неких «служб». Кстати, как правило, такая информация попадает к журналисту не по воле правоохранительных органов, а благодаря чьему-то сугубо коммерческому интересу. А если бы все журналисты работали по принципам Ирины Погореловой, то не было бы ни «Уотергейта», ни «Иран-контрас», ни иных грандиозных и весьма полезных для общественного здоровья скандалов.

Кстати, общеизвестно, что главным информатором авторов «Уотергейта» был некий спецслужбист «Большое ухо», имени которого журналисты так и не выдали. А может, они и не журналисты вовсе, а агенты ЦРУ-ФБР? Не надо волноваться по этому поводу. Для душевного спокойствия журналистов, добывающих информация из недр спецслужб, приведу такую аргумент: когда журналист получает информацию от человека в погонах, это еще не означает, что он – слепой котенок в руках спецслужб, фактически – агент. Тут ведь еще не ясно, кто кого вербует. В конце концов, не журналист поставляет информацию спецслужбе, а наоборот. А работа журналиста одна – сбор и публикация информации. Что касается «решения вопросов методами разглашения информации» – это не наша профессия, но неминуемое последствие профессиональной работы. В противном случае, когда ваша публикация не имеет резонанса, если она никому не выгодна и не вредна – значит, она бесполезна. Именно по этой причине украинские журналисты пытаются усмотреть в каждой острой статье чью-то руку, обвинить автора в исполнении чьей-то злой воли.

Увы, Ирина Погорелова также не удержалась от поисков «заказчика» фильма: «…в фильме есть очевидный подтекст, направленный против А.Мороза. Проще говоря, предвыборная кампания Ющенко пришла к необходимости «мочить» его? …Возможно, весь проект – лишь очередной набор символов, тайный «сигнал» кому-то? Снова что-то глубоко зашифрованное? … Но кто тогда через Владимира Арьева ведет этот новый тур игры?»

Собственно, более откровенно, а я бы сказал – прямолинейно, об этом высказалась обозреватель «Детектор медіа» Анна Шерман: мол, фильм сильно смахивает на политический заказ. Вот так вот – по мордам коллеге, только потому, что «сильно смахивает».

А еще Анну Шерман здорово раздражает сам жанр журналистского расследования. А мне лично журналистика нравится – во всей ее многожанровости. Шерман сетует на процесс (фильм) без результата, на интригу без развязки. Так ведь результатом может стать тот самый анализ на основе увиденного. Мое мнение отлично от мнения Шерман, я не только как журналист и читатель, но в определенной мере и как фигурант этого дела отыскал в фильме нечто полезное для мыслительного процесса.

Что касается пассажа Анны Шерман на предмет того, что власть доказала свою преступную сущность самим фактом нераскрытия убийства Гонгадзе, так ведь сущность нашей власти доказана давно и неоднократно. Но речь не о преступности власти и не о борьбе с ней – оставьте бога ради это для политиков – а о поиске реальных заказчиков, организаторов и исполнителей убийства Гонгадзе. Вот этим по мере способностей Арьев и занимался, абсолютно не задумываясь над тем, как это отразится на «злочинному режимі». И уже благодаря этому его фильм имеет право на существование.

Вообще, у нас распространена некая журналистика в особо извращенной форме, когда журналист не довольствуется мелкой ролью сборщика информации. Он непременно желает влиять на политический процесс прямо или скрыто кого-то поддерживать, а в особо клинических случаях крыть матом злодеяния режима и лиц, его олицетворяющих. Так и подмывает посоветовать: ребята, бросайте вы эту журналистику, вам прямая дорога в политику.

Наконец, последняя цитата, от Шерман: «Да, вот именно анализа больше всего и не хватало. Ведь точный диагноз можно поставить только по результатам анализа. Ведь именно в общественном (опять проговорилась) диагнозе – подлинная цель журналистского расследования, а не в том, чтобы вымучить из национальной трагедии двухсерийный детектив».

Если уж автор прибегает к медицинской терминологии, то я не вижу аналогии между лабораторным анализом и журналистским. Ибо то, что вы несете в поликлинику на анализ, в историю болезни не заносят. Туда заносят листочек с медицинскими показателями вашего «приношения». А на этом листочке – информация. Вот она-то и важна для врача, устанавливающего диагноз. Но, опять же, не узурпируйте функции, журналисту не присущие: не выставляйте диагнозов обществу, пусть общество само делает вывод о своем здоровье, вы ему дайте пищу для размышления – добудьте информацию.

И четырехлетние потуги журналистского цеха после дерзкого убийства Гонгадзе вынести диагноз обществу не могут вызвать у общества ничего, кроме неуважения. Арьев, по крайней мере, попытался собрать хоть толику информации без всякого менторства. В одиночку, практически на энтузиазме.

В связи с этим вспоминается сбор представительной журналистской тусовки, случившийся года два назад в одном из киевских баров. Собрались помянуть Гонгадзе и Александрова. Много говорили, обличали и «выставляли диагноз». У меня тогда еще была надежда, что коллеги искренне желают разобраться, расследовать эти преступления. Мне казалось, что я знаю, как это сделать. И предложил свой вариант действий: следует организовать фонд по расследованию убийства Гонгадзе и Адександрова, начать сбор денег – с миру по нитке, в общий котел. А на эти деньги начинать настоящую профессиональную работу, в том числе с оплатой труда информаторов, сотрудников «органов», привлечением отставных оперативников, следаков… Коль все обвиняют власть в том, что она за четыре года не раскрыла убийство Гонгадзе, мы должны сделать это сами. Мы сколотили бы команду из профессионалов, а не одних лишь газетных аналитиков. И люди в погонах из этой команды находились бы в нашем подчинении, выполняли бы наш, а не потебеньковский приказ. А приказ мог быть один: найти убийц. Когда я высказал свое предложение, никто не возразил, все дружно «одобрямс» и тут же «забывамс». Так имеем ли право после четырех лет пустопорожней болтовни ставить диагнозы обществу и власти?