Две недели тому мне довелось на себе испытать превратности процедуры оформления загранпаспорта. Правда, прежде чем записаться в пресловутый список (в 7 утра я была 20-той!) мне пришлось провести захватывающее расследование по установлению ОВИРа, в котором надлежало это сделать. Здесь ведь тоже все не просто. После реорганизации районов города. Путем телефонного обзвона удалось установить, что в моем, ныне Шевченковском районе действует три (!) ОВИРа. Подчиняясь примитивной логике, я позвонила в ближайший - на ул. Б. Хмельницкого, и мне сказали, что, скорее всего(!), мне не сюда, а на проспект Победы. И лучше не звонить, а прийти лично, потому как точных сведений мне по телефону не дадут. В ОВИРе на проспекте Победы выяснилось, что опять – мимо, но зато назвали адрес, по которому - уж точно. Перезвонив для верности в названный мне ОВИР на ул. Герцена, я с удивлением узнала, что он временно обслуживает посетителей в помещении ОВИРа Подольского р-на по ул. Межигорской. И вот туда уж я пришла сначала, по простодушию, в приемное время, и лишь потом, по наущению бывалых очередников, в несусветную рань. Все эти подробности излагаю намеренно, ибо как раз в них и таился до поры и самой мне неведомый сакраментальный смысл и нравственный итог мероприятия.

Итак, в 13.30, когда передо мной в очереди к заветной двери оставался один человек под номером 19, инспекторша в форме капитана милиции обратилась ко все еще многочисленным обитателям узкого коридора с невозмутимым: прием окончен. Ну, сами понимаете, что началось… Впрочем, возмущенный глас народа начал стихать довольно быстро. Неужели же вот так и разойдемся?! И не быдло ли мы и есть после этого?! – Сказал № 19. И к моему изумленному восхищению распахнул двери приемной и потребовал номер телефона начальника ОВИРа. Из соседнего кабинета он дозвонился! Начальник потребовал к телефону инспекторшу! Инспекторша, возвратясь после недолгих переговоров сказала: мы примем еще одного человека. Им был, конечно, №19. Повинуясь интуитивному порыву, я, как бы невзначай, нацепила на жакет интерньюзовский бейдж с большим и красивым титром ПРЕССА. Выпуская осчастливленного 19-го, инспекторша внимательно посмотрела на меня и изрекла: мы примем еще одного человека. И этим человеком была я! Но это – еще не все! Оказавшись в заветной комнате, выложив на стол все причитающиеся бумажки и попутно выслушав сетования на трудности переходного периода, и дождавшись таки, когда мелкая дробь секретарши возвестила о том, что мои данные внесены в компьютер, - я узнала что это - не мой ОВИР!.. Так мы же не ваш ОВИР, ваш на Богдана Хмельницкого, - сказала с легкой истерикой в голосе инспекторша-капитанша. Мне показалось, что бейдж сейчас прожжет меня насквозь. Я рассказала им все, как вам сейчас. И засобиралась (ведь не мой же, как не крути). И тут, покосившись на слово «ПРЕССА» в сияющем ламинате, капитанша сказала: «это недоразумение произошло не по вашей вине. Мы примем у вас документы». И у меня приняли документы. Хотя, судя по всему, не должны были. Хотя, большое спасибо.

В отпуск я собираюсь в Крым. Вчера, 7 мая, наконец, решила, заказать билеты на дом. Звоню 0-50 и интересуюсь стоимостью услуги. Оказалось, оплата взимается не за заказ в целом. А по 10 гривен за каждое место в отдельности. То есть доставка четырех билетов (я, муж и двое детей) туда и четырех же обратно – обойдется в сумму равную стоимости еще одного билета! Это легко сказать: я пошла в кассы на бульваре Шевченко. Я пошла в кассы с двумя детьми вместе (а куда их девать-то?). Там мы провели незабываемых сорок минут в очереди. Там же я сдала, нажитые непосильным трудом, сто долларов по явно заниженному курсу. И сделав заказ на четыре билета до Симферополя на 29 мая, услышала в ответ, что информация об интересующем меня поезде отсутствует, так как продажа билетов на него начинается за 30 суток - ??!! Впрочем, кассирша довольно быстро овладела смыслом ею же произнесенного и по телефону кое-что выяснила… И мне объяснила, что в связи с переходом на летний график с 25 мая, она может продать мне билеты только на 24-е. А если я настаиваю на 29-ом, то лучше мне прийти через неделю. Я схватила детей в охапку и в ближайшем гастрономе потратила первую десятку из разменянного стольника на сок и шоколадки. А, придя домой, позвонила в сектор по обслуживанию пассажиров Управления железной дороги, представившись журналистом «Интерньюза». Мне вежливо и терпеливо объяснили, с какими объективными трудностями связан железнодорожный переход на летний график. И тут же предложили немедленно прийти в кассу: «вам дадут билет»… Младшему - пора спать, старшему – делать уроки… Я не пошла за билетом…

Не так давно в любимом моем «Основном инстинкте» со Светланой Сорокиной на Первом российском канале один из гостей студии популярно объяснял, что "коррупция" – термин гораздо более широкий, чем непосредственно дача и получение взятки. Есть еще такое юридическое понятие как коррупционные отношения. Установить их наличие гораздо сложнее, чем зафиксировать акт мздоимства, но, тем не менее… Конечно, речь в передаче шла о коррупции в высших эшелонах власти. А жаль…

Жаль, что профессиональная и гражданская принципиальность прессы оказалась практически ограниченна борьбой за политические права и свободы. Отстаивая высокие стандарты гражданского общества, критикуя высшие институции государственного устройства, дискутируя о социальной роли прессы в эпоху международного терроризма, мы, кажется, кое-что упускаем из виду. В обеих приведенных выше ситуациях журналистское удостоверение, фактически, стало пропуском в неподконтрольную зону коррупционных отношений, царящих не только во властных верхах, но и в бюрократических низах. И именно та готовность, с которой младшее чиновничество идет на уступки то ли за страх, то ли за совесть, свидетельствует о широкой повседневной практике существующего коммунального, административного и прочего беспредела. Как, слава Богу, свидетельствует и о том, что на этом уровне пресса безоговорочно действенна в своей основной функции – общественного контролера. Пусть даже в таком бытовом и буквальном понимании. Скорее всего, это условный рефлекс, сохранившийся еще с советских времен. Не стоит позволять ему атрофироваться окончательно. Сегодня коммунальные темы не в моде и не в чести у большой журналистики. Лишь наиболее живописно кровоточащие социальные язвы преподносятся вниманию зрителей и читателей, превращая человеческую беду в мыльную пену тиражей и рейтингов. А как же быть с, не смотря ни на что, благополучной повседневностью большинства добропорядочных и социально безопасных обывателей? Кто и как защитит их честь и достоинство, унижаемые и оскорбляемые, практически, любым контактом с государственными учреждениями всех рангов и направлений?

Наше правовое государство умрет, не родившись, в очередях за справками. Наше гражданское общество зачахнет на корню в коридорах собесов, загсов, овиров и нотариальных контор. Наша свобода слова захлебнется чиновничьим окриком: прием окончен. И мы, может быть, случайно узнаем об этом из выпусков новостей…