11 сентября в украинский прокат выходит фильм «Племя» режиссера Мирослава Слабошпицкого. И хотя его имя знают в кинематографических кругах (короткометражные картины «Диагноз» и «Глухота» принимали участие в конкурсных программах «Берлинале», лента «Ядерные отходы» ‒ проект «Украина, goodbye» ‒ удостоена «Серебряного леопарда» на МКФ в Локарно), «Племя» ‒ неписанное испытание на прочность в профессии. Фильм о глухонемых подростках, снятый без единого слова и титров, в котором играют непрофессиональные актеры, ‒ дебют Слабошпицкого в полнометражном кино.

Судьба «Племени» на сегодняшний момент такова. Мировая премьера фильма в Каннах ‒ и сразу три награды: призы фонда Ган, «Открытие» и Гран-при. МКФ имени Андрея Тарковского «Зеркало» в Иваново (Россия) ‒ Главный приз. Армения, международный кинофестиваль «Золотой абрикос» ‒ приз «ФИПРЕССИ» и Гран-при. Кинофорумы в Паличе (Сербия) и Мотовуне (Хорватия): поставленная планка вновь взята ‒ главные награды. Вчера стало известно, что фильм примет участие и в официальной программе фестиваля в Сан-Себастаьяне.

Беспрецедентный успех картины, естественно, вызвал и небывалый ажиотаж. В первую очередь среди профессионалов. Который, предполагаю, в какой-то мере повлиял и на оценки экспертов при составлении списка 10 самых значительных кинорежиссеров Украины по мнению Forbes. Мирослав Слабошпицкий занял второе место после классика украинского кинематографа Киры Муратовой. Опередив даже столь признанные авторитеты, как Сергей Лозница и Роман Балаян.

Однако, несмотря на уже полученные регалии и шквал восторженных рецензий, отношение к фильму «Племя» среди отечественных и зарубежных критиков и обычных зрителей неоднозначное. Знаю это не понаслышке: волею Международной ассоциации кинопрессы мне довелось быть членом жюри ФИПРЕССИ на уже упомянутом форуме «Золотой абрикос». Вместе со мной конкурсную программу в этой номинации судили коллеги из Португалии и России. Должна признаться: приз Мирослав Слабошпицкий получил после долгих споров, и вопросов к победителю у каждого из нас накопилось немало.

«Я выгрыз право снимать свое кино»

‒ Мирослав, успех «Племени», наверное, превзошел даже самые фантастические ожидания. Можно дискутировать о нюансах сценария, монтаже, актерском мастерстве, но режиссерская мысль, несомненно, новаторская ‒ придумать и снять игровое кино о глухонемых, с непрофессиональными артистами, без дубляжа и субтитров... Как родилась эта идея? Из ассоциаций на тему «Страны глухих» Валерия Тодоровского, «Ночь светла» Романа Балаяна? Или из твоей же короткометражки «Глухота», о которой в свое время также много говорили?

‒ Гораздо раньше. Я был маленьким мальчиком, учился в киевской школе на Сталинке, напротив которой находился интернат для глухонемых. Регулярно видел этих ребят, иногда мы дрались с ними... Потом поступил в институт, стал смотреть много разных фильмов ‒  пришло переосмысление кинематографических форм. Вот тогда, в 90-е годы, и возникла идея снять немое кино. Но не за счет стилизации, отличные примеры которой сегодня легко предъявить. Это и картина португальского режиссера Мигела Гомеша «Табу», и оскароносный «Артист» француза Мишеля Хазанавичуса. Можно вспомнить и другие работы.

Мирослав Слабошпицкий видел глухонемых подростков, когда учился в школе

Насколько помню, задумал я этот проект еще до выхода фильма «Страна глухих». Случайно наткнулся на сценарий Александра Жовны «Эксперимент». Вернее, даже не сценарий, а некий текст (с позиции моего сегодняшнего понимания кинопроизводства, путь ему был один ‒ в корзину). Но там существовал любопытный ход: герои ‒ слепоглухонемые люди. Я загорелся: подумал ‒ перепишу сценарий, и сделаю фильм. Пришел с заявкой в Министерство культуры, меня поддержали на первых порах, а потом... Потом просто предали (не хочу сегодня вспоминать эту историю). Я попал в кардиологическое отделение Октябрьской больницы и лишился возможности работать в профессии долгие годы.

‒ Именно тогда ты и уехал из Киева?

‒ Я подался в Питер. Учился жизни ‒ работал ассистентом режиссера на разных сериалах, писал критические обзоры о кино в прессу. И смотрел-смотрел-смотрел самые разные фильмы. Знаешь, это было похоже на ситуацию, когда мужчина, долго живущий без женщины, онанирует на порножурнал ! (Смеется.) Вот и мне казалось, что днями и ночами штудируя классику и новинки кино, я все-таки остаюсь в профессии.

А как только появился шанс снимать в Украине, вернулся в Киев. Сделал одну короткометражку ‒ проехал с ней 27 кинофестивалей. Снял вторую ‒ попал на Берлинале. Третью ‒ вновь поехал в Берлин. Затем «Ядерные отходы». Приз «Серебряный леопард» на кинофестивале в Локарно. И, наконец, «Племя». Результат налицо. Я построил это знание, выгрыз право снимать свое кино. И могу сегодня с гордостью сказать, что из живущих ныне украинских режиссеров я (на данный момент) ‒ самый титулованный! После Киры Муратовой! (Смеется.)

«На языке жестов знаю, в основном, непристойные слова»

‒ Давай все-таки оставим прошлые обиды «за кадром», и вернемся к феномену «Племени». В фильме снимаются непрофессиональные актеры. Более того, это люди с ограниченными возможностями. Ты общался с ними через переводчика. Не опасался, что ребята могут не до конца понять концепцию фильма ‒ не «потянуть», попросту говоря?

‒ Этот ход я тоже придумал в 92-м. Он был первичен, всё остальное ‒ уже второй план. Кастинг длился очень долго. Не менее полугода. К нам приезжали ребята не только из Украины, но и из Беларуси, Литвы, России. Главная героиня, которую играет Яна Новикова, например, живет в Гомеле. Мне кажется, они поверили в режиссера. В меня. И потому сложностей в общении не возникало. И еще: они отлично «считывают» гримасы ‒ удовлетворение, раздражение, восторг... (Улыбается.)

‒ Мне всегда казалось, что если человек чего-то лишен, иные его человеческие и личностные качества проявляются гораздо ярче. Глухонемые люди более выразительны и артистичны, чем мы с тобой, к примеру?

‒ Нет, нет и нет! Но что интересно: у нас с тобой ‒ индивидуальное произношение, у них ‒ по-разному работают мышцы лица. У кого-то оно подвижное, у кого-то ‒ нет. Поэтому, когда я делал картину, понимал, что сюжет фильма должен быть понятен без слов, поскольку идея снять не стилизованное, а по-настоящему немое кино ‒ сама по себе весьма претенциозна. Отдавал себе отчет ‒ либо будет большой успех, либо провал, после которого я уже не встану.

‒ По поводу сюжета фильма. В дебатах о «Племени» на кинофестивале «Золотой абрикос» некоторые мои коллеги-критики негативно восприняли именно его тривиальность...

‒ Когда я писал сценарий, знал: если у меня в кадре школьная столовая, а там сидит человек и говорит какие-то длинные монологи ‒ такой прием не сработает. Повторюсь, мне было необходимо, чтобы зритель понимал ситуацию без слов. Что это значит? В огромном количестве фильмов существуют эпизоды, связанные с той же столовой ‒ в школе, пионерлагере, тюрьме, к примеру. И если туда приходит новичок, каждый может предположить, что произойдет проверка его на прочность, знакомство с местными лидерами... Несколько подобных сцен в моей картине есть. Это не потому, что не могу придумать сценарий, ‒ я делаю так осознанно! Беру устоявшиеся, привычные конструкции и адаптирую их к конкретной ситуации.

‒ Тем не менее, герои фильма много говорят. Естественно, мы понимаем лишь суть проблемы, поскольку не владеем языком жестов. Диалоги в картине были прописаны, или ты лишь ставил ситуативную задачу героям и давал возможность импровизировать?

‒ Конечно, диалоги были прописаны, ребята их учили. Переводчик следил, чтобы произносили правильно. Конечно! Это был настоящий сценарий.

‒ Ты сам научился языку глухонемых хоть немного?

‒ В основном, непристойным жестам! (Смеется.) Язык очень сложный. На мой взгляд, он близок к китайскому. В нем есть морзянка ‒ алфавит, которая используется, чтобы передать, например: «Ира Гордейчук» (показывает). А конкретные слова чаще всего обозначаются одним жестом (демонстрирует): спасибо, небеса, красивый, а это... педераст. (Смеется.)

‒ Как сказать «люблю» на языке жестов?

‒ Не помню... Вот так (прикладывает правую руку к бедру указательным пальцем вниз) ‒ директор. Жест пошел еще из царской России: директор гимназии носил большой ключ на поясе. Нужно сказать, что язык жестов интересен на первых порах, потом устаешь ‒ сложно. Да и необходимости не было, на площадке всегда находился переводчик. Но поскольку у меня хобби ‒ ругаюсь на 20 или 30 языках, несколько ругательств выучил! (Смеется.)

«Увидев Яну на набережной Круазет, я чуть не прослезился...»

‒ Я наблюдала, как принимали на «Золотом абрикосе» актрису, сыгравшую главную роль в «Племени». На фестивале, пожалуй, было лишь два персонажа, появление которых встречали с ажиотажем: мировая известность Ким Ки-Дук и девочка из Гомеля Яна Новикова. Твои прогнозы: как сложится судьба Яны в дальнейшем?

‒ Нельзя предугадать. Фильм может изменить судьбу Яны ‒ и тогда всё будет прекрасно. Или же время работы в кино останется лучшим воспоминанием в ее жизни. Яна ‒ девушка с сильными морально-волевыми качествами (по картине видно, что она творит). Очень целеустремленная. А в настоящее время она настоящая звезда. Раньше у Яны на фейсбуке было где-то 60 друзей, а сейчас около 2000. Причем это известные режиссеры, призеры «Сандэнса», фестивальные кураторы... На «Золотом абрикосе» она подружилась с Ким Ки-Дуком. Приехала ‒ и пересматривает все его фильмы. Один армянский режиссер прислал ей сценарий сказки, хочет, чтобы она там снималась... Яна представляла картину на многих фестивалях, и везде была в центре внимания. Сейчас парижские дистрибьюторы «Племени» просят привезти ее на премьеру фильма, токийские прокатчики ждут в Японии.

‒ Чем Яна занималась до вашего знакомства?

‒ Она училась в техникуме, который бросила, кстати, чтобы работать в кино. Живет в Гомеле со своим парнем. Он тоже глухонемой. Белорусский спортсмен.

‒ Ты сам сказал, что непрофессиональные актеры ‒ либо удача фильма, либо провал. В «Племени» много эротических сцен. В отечественном кино и у профессиональных артистов возникают проблемы во время съемок откровенных эпизодов. Как работалось с непрофессионалами?

‒ Что касается главного героя, Гриши, проблем не было. Когда я объяснил задачу, он гортанно процедил (Гриша немного говорит): «Мне пох.., как Яна?» А вот здесь возникли реальные проблемы. Яне ‒ 20 лет, парень, со всеми вытекающими из этого последствиями... Помнишь, в начале фильма есть сцена, когда она выталкивает Гришу из комнаты? Так вот, во время съемок Яна категорически отказалась снимать лифчик... Оператор выключил камеру, я отошел к монитору, говорю: «Приехали... Что будем делать? Героине трахаться предстоит полфильма, а она лифчик отказывается снимать!» В это время в «Жовтне» шла картина «Жизнь Адель». Мы показали ее Яне ‒ и произошло чудо! Она просто влюбилась в героиню. Пересмотрела все картины с участием Адель Экзаркопулос, вступила «Вконтакте» в сообщество «Самый теплый цвет», и когда стали репетировать главную эротическую сцену, в гараже (сначала в одежде, потом ‒ постепенно раздеваясь), у нее всё получилось...

Режиссеру пришлось  искать способ, чтобы снять с героиней откровенные сцены

Еще смешной момент, связанный с эротическими эпизодами. Как-то на съемках Яна сказала, что мечтает о Каннах. Я ответил, думая, что манипулирую ею: «Не вопрос! Снимай трусы ‒ будут тебе Канны!..» При этом как человек, сомневающийся в себе, подумал: «Господи, о чём эта девочка бредит». Новый год мы встречали вместе, и когда запускали китайские фонарики, загадывали желания ‒ не знаю, но предполагаю, что просила Яна... Потому что и при нашей последней встрече, она написала на зеркале: «Хочу в Канны!» Как выяснилось позднее, Яна оказалась самой прозорливой в съемочной группе ‒ когда я увидел ее на набережной Круазет, где у нее брали автографы, чуть не прослезился... В принципе, это противоречило всем законам физики и моим представлениям о мире.

«Сцена аборта чудовищна, но это моя гордость!»

‒ Многих потрясла натуралистическая сцена подпольного аборта в фильме. Член экуменического жюри на «Золотом абрикосе», пастор из Швеции не смог досмотреть ее до конца, заплакал и вышел из зала. Как ты объяснишь первобытную жестокость и чрезмерную продолжительность эпизода?

‒ Согласен, сцена аборта чудовищна. Но я горжусь ею. Объясню. Случаи прерывания беременности подобным варварским способом действительно были. Об этом мне рассказал врач. Единственное отклонение от истины ‒ так аборты делали в советское время. Я решил, что столь  жесткая сцена нужна в нашем фильме. Мы долго репетировали и сняли этот эпизод, очень важный для картины, одним планом ‒ 11 минут! Я горжусь собой, что придумал, как его сделать. Горжусь оператором Валиком Васяновичем, который почти четверть часа носился с камерой по узкой комнате, чтобы снять сцену и правдоподобно, и корректно. Горжусь Яной, выдержавшей испытание, поскольку ей было сложно не только морально, но и физически ‒ в спину врезались металлические конструкции! Действительно, иногда мне говорят, что в сцене был перебор... Не знаю. Не думаю.

Кстати, этот эпизод был не самым сложным в фильме. Наиболее трудный ‒ гибель сутенера в парке. Может быть, сцена монтажно стоит не в том месте, и после эпизода аборта зрители забывают о ней... Но она ‒ единственная по-настоящему опасная в картине. Парень, игравший сутенера, глухой, работал он без каскадера, и действительно не мог слышать звука фуры, которая едет на него... Моя огромная благодарность за то, что всё получилось, президенту Лиги каскадеров Украины Александру Николаевичу Филатову! Он гений, дай Бог ему долгих лет жизни. Таких людей в его профессии просто больше нет.

‒ А я долго размышляла, как снята последняя сцена ‒ месть главного героя своим обидчикам? Она ведь также отработана одним планом? И если обычной кондовой деревянной тумбочкой изо всей силы ударить человека (а в кадре были не манекены!) по голове, страшно представить последствия... Кажется, догадалась...  Откроешь секрет?

‒ Как раз финальная сцена была не столь сложной. Давай оставим интригу ‒ кино ведь все-таки тайна! (Улыбается.)

‒ После просмотра «Племени» возникают вопросы, уже не связанные с кино. Как живут ребята в реальных интернатах для глухонемых? Чем они занимаются, когда оканчивают школу?

‒ Это длинная история. Живут они по-разному. В первую очередь их судьба зависит, конечно, от материального благосостояния родителей. Государство выплачивает определенные пенсии. Есть квоты в некоторых институтах. Для многих выход из предопределенной судьбы ‒ спорт. Если у тебя есть способности и ты попал в сборную, например, ‒ появляются квартиры, деньги и так прочее... Возвращаясь к нашему фильму:  парень, сыгравший Короля, ‒ зубной техник по специальности. Сейчас забросил профессию, занялся фотографией, стал папарацци. Я видел его работы на фейсбуке, мне кажется, он прогрессирует.

Что касается «племенной» системы, которую затронул Валерий Тодоровский в фильме «Страна глухих», конечно, существует некий параллельный мир, где живут люди, лишенные слуха и голоса. У них порой возникают проблемы коммуникаций с нами, действует система «третейских» судов и «смотрящих». Это называется «глухая мафия». В одной из киевских школ молодая женщина, педагог (чаще всего в специнтернатах преподают слышащие дети глухонемых родителей ‒ они хорошо знают язык жестов, поскольку понимают его с детства) рассказывала мне, что семье пришлось заплатить «смотрящему», чтобы у нее была возможность учиться в Киеве. Другой парень устроился на хорошую, высокооплачиваемую работу ‒ к нему также пришли за «профсоюзными взносами»...

«Наш фильм - в первую очередь, история любви»

‒ Сегодня, когда картина путешествует по разным фестивалям, критики наверняка станут проводить параллели между «Племенем» и фильмами мэтров мирового кино. Чтобы не делать этого, просто назови трех режиссеров, которые повлияли на тебя как профессионала.

‒ Они меняются, конечно... Наверное, в первую очередь, «Догвиль» Ларса фон Триера, фильмы Ульриха Зайдля... Недавно посмотрел «Уроки гармонии» молодого казахского режиссера Эмира Байгазина ‒ впечатляет.

‒ Все твои работы ‒ и короткометражные, и Племя» ‒ жесткие, с той или иной социальной подоплекой, фильмы. Не задумывался о картине без надрыва, крови, жестокости? Просто о любви, к примеру?

‒ Мне кажется, «Племя» как раз и есть фильм о любви... И смерти. В чистом виде. Нашу картину в Каннах сравнивали с «Майданом» Сергея Лозницы, как ни странно. Хотя... «Племя» ‒ фильм-восстание, фильм-бунт. Может быть, именно поэтому многие российские критики, живущие 17 лет в неволе и понимающие, что настало время либо бунтовать, либо оправдывать свою жизнь в клетке, критически относятся к нашей работе.

Конечно, для меня это, в первую очередь, история любви. Потому что когда я был в возрасте героя, более важных вещей, чем первая любовь, первая женщина, просто не существовало. «Племя» ‒ гимн возможности восстать против всех. Как последняя атака в картинах про войну. У меня всегда наворачиваются слезы, когда я вижу такие сцены... Это потрясающе.

‒ Как-то в разговоре с коллегами, обсуждая феерический успех «Племени», я сказала, что ты, без преувеличения, стал открытием для мирового киносообщества, звездой. Мне иронично заметили: «И зазвездился...» Опровергнешь или согласишься?

‒ Причем, «зазвездился» еще до «Племени». (Смеется.) Говорю полушутливо. Есть поговорка, которая мне нравится, думаю, она подходит для характеристики любого режиссера, который относится к профессии серьезно: «Человек может быть только на свадьбе ‒ женихом, а на похоронах ‒ покойником». Это правда. Еще говорят: режиссер ‒ капитан судна, а группа ‒ его команда. Капитан хочет в море, группа ‒ в порт. И это правда. Если фильм удается, режиссер получает все бонусы, остальные работают за зарплату.

 Режиссер говорит, что на картине все работали, как в последний раз

К счастью, на картине собрался потрясающий коллектив. Вот уж поистине ‒ это было настоящее племя! Художник-постановщик Влад Одуденко, художник по костюмам Аленка Гресь ‒ прекрасные профессионалы и люди. Оператор и продюсер Валик Васянович (его фильм «Креденс», кстати, победил в Национальном конкурсе на Одесском кинофестивале) ‒ просто фантастика! Сколько он вынес на своих плечах (и в прямом, и в переносном смысле), нереально представить! Я могу кого-то не назвать, но благодарен всей съемочной группе, которая понимала ‒ нужно убиться, но сделать картину! Работали, как в последний раз. Если кто-то в такой режим не вписывался, «организм» отторгал его. Правда, наш коллектив был похож на секту, племя.

‒ А какой ты на площадке? Матом, который коллекционируешь, ругаешься?

‒ Я им разговариваю! (Смеется.)

‒ Актеров провоцируешь ради желаемого результата?

‒ Если нужно делать 17 дублей, делаем 17. Если смена длится 24 часа, значит, так и будет. У нас есть сцена, где главный герой получает по морде. Мы подсчитали ‒ 90 настоящих пощечин! У парня был настоящий срыв, но если ты мужик, терпи! И мы всё сделали.

«"Ядерные отходы" могут стать пилотом для нового проекта»

‒ Очень хочется узнать, чем же ты собираешься заниматься после столь трудного и яркого периода жизни. Однако вопрос ‒ для журналиста ‒ неблагодарный, а ответ ‒ суеверный для режиссера...

‒ А я как раз с удовольствием отвечу. Если короткометражная картина «Глухота» была своеобразным пилотом «Племени», то лента «Ядерные отходы» может стать стартовой площадкой будущего фильма о Чернобыле. Я ездил в 90-е годы в зону, был в саркофаге, летал над ним, ползал около него. У меня даже справка где-то есть, сколько рентген получил... Вернулся в Чернобыль в 2012-м, так что у меня сложились свои отношения с этим местом. И я, по сути, уже работаю над будущим фильмом. Плохо, конечно, что из-за ситуации в стране кино сейчас «отменили». Посмотрим, как будут складываться события. Да и мне нужно многое переосмыслить ‒ ведь несколько лет назад я был одним человеком, сейчас абсолютно иной. Но такие мысли есть...

Ирина Гордейчук, для «Детектор медіа»

Фото -  sumno.org.ua