Он летит тебя убить!

Если ты - не идиот,

Ты сбиваешь самолёт:

Или ты его собьёшь,

Или он тебя убьёт...

Стихотворение с подзаголовком «Для детей от 5 до 500 лет» появилось в Facebook и активно расходится в сети. Авторство приписывают известной детской писательнице Юнне Мориц.

Сейчас не время удивляться. Первый шок ‒ от того, что российская интеллигенция «огульно» поддержала Путина в агрессии против Украины, уже прошел. Мы давно пересмотрели эти списки «подписантов» ‒ с ужасом находя в них имена тех, кого любили. Еще 6 марта 2014 года Союз российских писателей выступил с обращением к Федеральному Собранию РФ и Президенту РФ Владимиру Путину.

«В это тревожное время, ‒ говорилось в нем, ‒ когда решается судьба не только России и Украины, но и всей нашей европейской цивилизации, мы выражаем свою поддержку Вашей твердой и ответственной позиции.

Совершив руками фашиствующих молодчиков государственный переворот в Киеве, деструктивные силы Запада перешли в открытое наступление на главный нравственный итог Второй мировой войны ‒ на запрет и осуждение идеологий фашизма и нацизма.

По меньшей мере, циничными выглядят сегодня крики о вмешательстве России в дела суверенной Украины со стороны именно тех западных политиков, которые еще вчера прогуливались по Майдану, украшенному фашистскими знаменами и, раздавая пирожки, подстрекали толпу к свержению законной власти и к противостоянию с Россией.

В результате в Киеве незаконно пришли к власти политики, озабоченные не обеспечением правопорядка и безопасности граждан, не прекращением "революционного" разбоя и насилия, а запретом русского языка и преследованием всех, кто говорит по-русски, кто читает Пушкина, Гоголя, Тургенева, Достоевского, Толстого, Чехова, Шолохова. А это уже верный признак полного одичания. Это значит, что скоро, как в третьем рейхе, запылают книги величайших представителей мировой литературы».

Письмо подписали больше шестидесяти писателей России ‒ с примечанием «и многие другие». Странная такая логика ‒ непостижимая. Если люди в Украине выступили против власти в своей стране, значит, они не любят Тургенева, Пушкина, Гоголя, Достоевского и Толстого.

После стольких смертей поздно говорить о том, кто кого не любит. Но, возможно, не поздно вспомнить о том, что эта отвратительная манера интеллигенции собирать подписи ‒ из неумирающего советского прошлого. И в первые годы революции, и в тридцатые годы ‒ годы ссылок и репрессий, ‒ и вплоть до самой Второй мировой войны большинство писателей активно поддерживали сталинский режим, возвеличивали его в программных советских произведениях. И лишь единицы осмеливались думать.

«Много лет уже мы только хлопали в ладоши, когда нам какой-нибудь Фадеев устно преподносил передовую "Правды", ‒ писал 22 июня 1942 года Всеволод Иванов, ‒ Это было всё знание мира, причем если мы пытались высказать это в литературе, то нам говорили, что мы плохо знаем жизнь. К сожалению, мы слишком хорошо знаем ее ‒ и поэтому не в состоянии были ни мыслить, ни говорить. Сейчас, оглушенные резким ударом молота войны по голове, мы пытаемся мыслить ‒ и едва мы хотим высказать эти мысли, нас называют "пессимистами", подразумевая под этим контрреволюционеров и паникеров. Мы отучились спорить, убеждать. Мы или молчим или рычим друг на друга, или сажаем друг друга в тюрьму».

Цензура процветала и в годы войны ‒ хотя было время, когда писатели надеялись, что вместе с победой наступит и другая жизнь ‒ без страха, без тюрем. «Народ, вернувшись с войны, ничего не будет бояться», ‒ писал Алексей Толстой.

«Если Богу будет угодно, и я не ошибаюсь, в России скоро будет яркая жизнь, захватывающе новый век, и еще раньше, до наступления этого благополучия в частной жизни и обиходе ‒ поразительно огромное, как при Толстом и Гоголе, искусство. Предчувствие этого заслоняет мне всё остальное. Война имела безмерно освобождающее действие на мое самочувствие, здоровье, работоспособность. Чувство судьбы. Разумеется, все еще при дикостях цензуры и общего возобновившегося политического тона, ничего большего, сюжетного, вроде пьесы или романа, или рассуждений на общие темы, писать нельзя. Ну и пускай. Это всё промысел Божий, который в моем случае уберег меня от орденов и премий», ‒ писал в июне 1944-го Борис Пастернак в письме к Донату Лузанову.

«Нас ждут необыкновенные дни, ‒ говорила Анна Ахматова, ‒ вот увидите, мы будем писать о том, что считаем необходимым. Возможно, через пару лет меня назначат редактором ленинградской "Звезды". И я не откажусь».

К середине 1945 года стало ясно, что ничего подобного не случится. «К сожалению, некоторые наши писатели оказались не на высоте этих задач. Вместо того, чтобы представляя передовую часть советского общества, морально укреплять народ, звать его к победе, в труднейшие периоды войны они сами поддавались панике, малодушествовали. Одни, испугавшись трудностей, в 1941-42 годах опустили руки и ничего не писали. Так, К. Федин, Вс. Иванов, В. Луговской в эти годы не опубликовали ни одного художественного произведения, «отсиживались». Другие ‒ создавали такие произведения, которые усугубляли и без того тяжелые переживания советских людей. Н. Асеев, М. Зощенко, И. Сельвинский, К. Чуковский создали безыдейные, вредные произведения. В стихотворениях Асеева клеветнически изображался наш советский тыл, жизнь тружеников показывалась как "утробное существование", "азиатская дикость" и "бескультурье"» (Из докладной записки А. Еголина Г. Маленкову от 3 августа 1945 года.)

Почти через год ‒ 14 августа 1946 года ‒ рушатся надежды Ахматовой. выходит известное Постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград».

«... Грубой ошибкой "Звезды" является предоставление литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды советской литературе, ‒ отмечается в нём. ‒ Редакции "Звезды" известно, что Зощенко давно специализировался на писании пустых, бессодержательных и пошлых вещей, на проповеди гнилой безыдейности, пошлости и аполитичности, рассчитанных на то, чтобы дезориентировать нашу молодежь и отравить ее сознание.

... Журнал "Звезда" всячески популяризирует также произведения писательницы Ахматовой, литературная и общественно-политическая физиономия которой давным ‒ давно известна советской общественности. Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии. Ее стихотворения, пропитанные духом пессимизма и упадочничества, выражающие вкусы старой салонной поэзии, застывшей на позициях буржуазно-аристократического эстетства и декадентства, "искусстве для искусства", не желающей идти в ногу со своим народом наносят вред делу воспитания нашей молодежи и не могут быть терпимы в советской литературе...»

Главным редактором журнала «Звезда» назначают тов. Еголина А. М., того самого, что писал докладную записку Маленкову, с сохранением за ним должности заместителя начальника Управления пропаганды ЦК ВКП(б).

Но самой показательной была расправа с Борисом Пастернаком. 23 октября 1958 года выходит Постановление ЦК КПСС «О клеветническом романе Б. Пастернака». Речь шла о романе «Доктор Живаго», получившем Нобелевскую премию.

В постановлении требовалось «признать, что присуждение Нобелевской премии роману Пастернака, в котором клеветнически изображается Октябрьская социалистическая революция, советский народ, совершивший эту революцию, и строительство социализма в СССР, является враждебным по отношению к нашей стране актом и орудием международной реакции, направленным на разжигание холодной войны». Говорилось о том, что нужно «подготовить и опубликовать в "Правде" фельетон, в котором дать резкую оценку самого романа Пастернака, а также раскрыть смысл той враждебной кампании, которую ведет буржуазная печать в связи с присуждением Пастернаку Нобелевской премии».

Ставилась и такая задача: «Организовать и опубликовать выступление виднейших советских писателей, в котором оценить присуждение премии Пастернаку как стремление разжечь холодную войну».

«Трудящиеся гр. Москвы с глубоким возмущением осуждают предательские действия Б.Пастернака, направленные против советского народа, против мира и социализма, ‒ в архивах сохранилась информация и об откликах на исключение Б. Пастернака из членов Союза писателей СССР.

В многочисленных высказываниях рабочие, инженеры, деятели науки и культуры единодушно одобряют постановление. Характерным является высказывание аппаратчика Дорхимзавода т. Молокова, который в беседе с товарищами заявил: «Когда я узнал из "Литературной газеты" об унизительном и мерзком поступке Пастернака, у меня не было слов, которыми бы я мог выразить свое возмущение. Этот поступок растленного и разложившегося человека, который оклеветал народ, выкормивший его. Пастернак достоин самого сурового наказания, он хуже, чем враг. Это гнойник, а гнойники рвут с корнем».

Молодая прядильщица фабрики им. Фрунзе, комсомолка Варя Бобракова заявила: «Решение Президиума Союза писателей об исключении Пастернака из членов Союза советских писателей правильное, и мы, рабочая молодежь, его горячо одобряем. Стихи Пастернака знают немногие, а те, кто их читал, мало что в них понял. Мы от всего сердца говорим: "Сорняк ‒ с поля вон"!

Огромное возмущение вызвал предательский поступок Б. Пастернака в коллективе студентов и преподавателей Литературного института им. Горького. Письмо подписали все студенты.

Готовится письмо писателей в "Литгазету" с выражением осуждения Пастернака, это письмо подписали уже свыше 150 московских литераторов».

На борьбу с Пастернаком были брошены все республиканские писательские организации. В центральном доме работников искусств собрались заклеймить Пастернака деятели театра, музыки и кино.

«Сработал хронический, неизлечимый страх советской интеллигенции перед властью, непредсказуемой, лишенной всяких нравственных правил», ‒ так писал Даниил Гранин в книге «Причуды моей памяти».

А теперь еще раз вернемся в 2014 год. Всегда ли знают «подписанты», что они поддерживают? Помните ключевое слово? «Организовать и опубликовать». «Деятели культуры России - в поддержку позиции Президента по Украине и Крыму», ‒ так называется обращение, которое подписали больше ста деятелей культуры ‒ народные художники и артисты, директора музеев и библиотек и театров, ректоры и руководители хоров. В этом списке нет разве что комсомолки Вари Бобраковой, которая не читала Пастернака.

«В дни, когда решается судьба Крыма и наших соотечественников, ‒ говорится в обращении, ‒ деятели культуры России не могут быть равнодушными наблюдателями с холодным сердцем. Наша общая история и общие корни, наша культура и ее духовные истоки, наши фундаментальные ценности и язык объединили нас навсегда. Мы хотим, чтобы общность наших народов и наших культур имела прочное будущее. Вот почему мы твердо заявляем о поддержке позиции Президента Российской Федерации по Украине и Крыму».

Ключевые слова: «наши ценности и язык объединили нас навсегда». А ничего, что у нас уже давно другое государство? Такое ощущение, что и советские «одобряющие» письма, и нынешние обращения пишет один и тот же человек. Сколько же ему лет? Почему он до сих пор жив?

Надо сказать, что всегда есть те, кто против. Их меньше ‒ но они есть. Письмо против Пастернака не сразу подписали, «проявили колебания» два студента литературного института ‒ Панкратов и Харабаров, отказался подписать переводчик Россельс, член КПСС. В России не подписали обращения к Путину Лия Ахеджакова, Олег Басилашвили, Армен Джигарханян, Валентин Гафт, Андрей Макаревич, Марк Захаров и многие другие. Может быть, все они тоже против Толстого, Достоевского, Пушкина, Тургенева и русского языка?

Удивительная история произошла с этим языком. Весь мир, который слушал нас на разных языках, понял, что произошло в Украине, а многим из тех, кто говорит на русском ‒ ничего невозможно объяснить. «Пятая колонна. Чужие среди нас» ‒ семиметровый плакат с таким названием появился 11 апреля напротив редакции «Эха Москвы» на Новом Арбате, на фасаде Московского дома книги. На баннере изображены Андрей Макаревич, Юрий Шевчук, Алексей Навальный, Борис Немцов и Илья Пономарев. Их изображения соседствуют с героями киносаги «Чужие», потому что наподобие инопланетян «обслуживают интересы других цивилизаций», ‒ так поясняют в «Главплакате».

«Мы или молчим, или рычим друг на друга, или сажаем друг друга в тюрьму». Всеволод Иванов. Июнь 1942-го. Семьдесят два года назад.