Не секрет, что журналисты и фотографы периодически сталкиваются с недружелюбным отношением к себе со стороны участников майдана и антимайдана. И просочившиеся и в СМИ случаи - с журналистом сайта From-ua.com Виктором Гаценко журналистом канала «112» Андреем Дрофой, с Богданом Кутеповым («Громадське ТБ») - отнюдь не исчерпывающи. Независимый медиа-профсоюз Украины делал специальное заявление с призывом к протестующим не мешать работе журналистов. На неформальном уровне, как известно «Детектор медіа», проходили встречи между комендантами майдана и журналистами с целью наладить взаимопонимание между охраной, сотниками, участниками майдана и прессой.

В свою очередь, «Детектор медіа» вчера опубликовала видеосюжет о данной проблеме. Сегодня же мы рекомендуем читателям прочесть комментарий практикующего психолога о том, почему зона майдана является повышенной конфликтной зоной для СМИ и какими усилиями ее можно сделать более комфортной для всех.

Какими мы стали

Нормальные люди в ненормальных условиях

«Повстанцы»

«Повстанцы» - это в большинстве своем нормальные люди, попавшие в ненормальные обстоятельства. То, что для многих начиналось как мирная акция, переросло в хроническое противостояние с элементами военного времени.

Люди «попали» в ситуацию, когда стали заложниками своих предыдущих действий, а обратного пути уже нет. Все участники хорошо понимают, что находятся «вне закона». Человек может быть пойман, избит, убит, выкраден, покалечен. Многие «засветились» дома, ходят слухи о том, что на вокзалах отлавливают людей прямо с поезда, увозят. Даже на Западной Украине.

Из-за недостатка информации извне (а это так - у большинства доступа к интернету нет) и в условиях, когда ты не можешь выйти в город, когда вынужден находиться в периметре майдана, когда нет никакой приватности - справа и слева на полу спят люди, когда ты оторван от всего привычного (даже еда, запахи, душ, туалет, освещение, шум - всё непривычное и чужое), когда ты постоянно либо в толпе, либо потерян, не можешь ни на секунду отключиться от происходящего, спишь урывками, волей-неволей психика сдает. Не говоря уже о физическом здоровье. Не говоря о физиологии.

При этом состояние мобилизации всех сил при угрозе штурма и реальной опасности для жизни сменяется паузой и неопределенностью - можно ли расслабиться? Расслабиться и вернуться в «нормальность» невозможно. Повышенный уровень готовности (бежать или драться) всё равно сохраняется.

Подозрительность, поиск «провокаторов», желание решить всё побыстрее - нет сил уже терпеть. Агрессия, которая не находит выхода на конкретном объекте (врагах), переносится на своих. Недоверие к политическим лидерам подрывает мотивацию. Если около месяца назад все были готовы «стоять до конца», то сейчас настроение «пора уже решать или домой». Но домой страшно. А решить невозможно.

Взрослые здоровые люди одновременно и мобилизованы, и беспомощны. Психическое напряжение не реализуется в действии. И это хроническое состояние постоянного пребывания в условиях угрозы жизни.

Анархия и самоорганизация

«Повстанцы» изначально - это добровольцы. Нет ничего, что принуждало бы их оставаться в условиях угрозы жизни, кроме собственных убеждений. Но убеждения - самые разные - в деталях. У каждого есть собственная концепция, что и как нужно делать, и есть обстоятельства, общие для всех. Появляется дисциплина, которая сосуществует с хаосом. У каждого вопрос - «подписывался» я на то, что мне говорят делать, или нет. Если я сбегу - подумают, что трус. Я предам общее дело. Если не сбегу - каким распоряжениям подчиняться? Делать, как все, или думать своей головой? Я хожу на дежурства на баррикады или мою пол в коридорах? Сменят ли меня на морозе через 2 часа, или буду стоять 5 часов и никто не придет, а пост бросить нельзя? Есть ли у меня бронежилет и каска?

Получаются «ножницы» - я пришел как доброволец, а остаюсь и должен подчиняться дисциплине и приказам - и тут добровольности нет. «Нормальный» ли у меня сотник? Кто я в этой иерархии? К какой группе я принадлежу? Кто «свои», а кто «не свои»? Какие правила? Они одинаковые для всех, или есть «привилегии»? Есть «система» и кто я в ней? Я сам распоряжаюсь собой и действую на свое усмотрение, либо делаю, что говорят, хотя это может быть и не совпадает с моими представлениями о правильном и неправильном? И самый главный вопрос - кому доверять?

И как принимать решения?

В любой непонятной ситуации - спасай себя и «своих». Всё, что не вписывается в рутину - опасно. Любой человек «извне» - потенциальная опасность. Если выбирать между своей жизнью и здоровьем и возможностью быть «засвеченным» в сюжете, в интервью или просто оказаться в ситуации, когда ты не под прикрытием анонимности в толпе - выбирается собственная безопасность (кто как ее понимает).

Журналисты

Очень много журналистов пострадало во время событий. И хотя журналисты в большинстве своем - одиночки и конкурируют между собой, но цеховая и групповая солидарность очень сильная. И нужно продолжать работать, делать новости, писать и снимать, фотографировать.

Нужно понять, что журналисты сами травмированы событиями, которые произошли с коллегами, также очень хорошо понимают, что работают в условиях опасности для жизни. Мобилизацию и необходимость подавлять инстинкт самосохранения (который просто кричит - здесь опасно) для продолжения профессиональной деятельности никто не отменял, даже если журналист работает не на «передовой».

Если появляются препятствия для профессиональной деятельности со стороны «повстанцев» - они воспринимаются намного более болезненно. Мало того, что «репрессивный режим» преследует журналистов, но «эти люди с палками» поступают так же, ведут себя точно так же, точно так же препятствуют свободе прессы. Не пропускают, не дают доступ в определенные места, выдвигают правила. Какие могут быть правила?

В условиях «затишья» сюжетов меньше. Что освещать? О чём писать? Здесь мотивация журналистов в полном освещении событий находится в коренном противоречии с мотивацией «повстанцев» остаться анонимным, избежать «засветки», сохранить свободу, иметь возможность не участвовать в том, что расценивается как угроза.

У журналистов возможна профессиональная деформация - недооценка состояния людей и определенное «потребительство» - «там остались только те, кто хочет, чтобы их снимали». НИКТО НЕ ХОЧЕТ. И будет искать любые возможности избежать этого.

Журналист воспринимается как человек, потенциально нарушающий «границы» - он пришлый, он «неизвестно кто и неизвестно что напишет». «Он суется, куда его не просят».

Выход - соблюдение журналистам правил, личные контакты с «повстанцами». Договоренность заранее - не только, например, с волонтерами, но и с охраной. Проговорить стоит, и не один раз. Делать и приближаться медленно - заранее рассказать, что будет делать журналист, не делать неожиданных вещей. Вообще понимать, что любого «чужака» будут воспринимать с трудом. И здесь ничего личного.

Стоило бы порасспрашивать коллег, которые не попадают в конфликты - как они себя ведут, как завоевали доверие. Что именно они делают - организационно и технически. У журналистов по сравнению с «повстанцами» есть большое преимущество - после работы они могут пойти домой.

Фото - www.unian.ua