Поначалу было подозрение, что литература станет фетишем нынешнего кинофестиваля. Дебютная лента писателя Алессандро Барикко «Лекция 21» участвовала в конкурсе. Еще один режиссер-дебютант, Мишель Уильбек, и вовсе приехал представлять экранизацию собственного романа «Возможность острова». Писатель Владимир Сорокин заседал в жюри и внимания вызывал не меньше, чем председатель жюри Абель Феррара. Вопрос литературы был поставлен ребром: «Карамазовы» Петра Зеленки, «Анна Каренина» Армена Ронова, «Идиот» Пьера Леона. Но вышло так, что тинейджеры и насилие потеснили литературу.

 

«Все умрут, а я останусь» Валерии Гай Германики, получивший актерский приз 2morrow, с какой стороны ни посмотри – примечательное кино. Мировая премьера состоялась в Каннах в программе Неделя кинокритики, к тому же картина была удостоена особого упоминания жюри дебютного конкурса Канн – «Золотая камера».

 

24-летняя Валерия Гай Германика, ученица Марины Разбежкиной, начинала как документалист, неигровые картины «Девочки», «Мальчики» тоже были о тинейджерах. «Все умрут, а я останусь» уже поторопились назвать игровым римейком «Девочек». Действительно есть кое-что общее: и среда обитания – спальный район Москвы, и девочки «нежного возраста», кризис взросления, и некоторая брутальность.

 

История о тинейджершах удивляет какой-то даже невинностью. Каждая из трех героинь стремится к совершенно нормальным для подростка вещам – коммуникации со сверстниками, первой любви и самоутверждению. Что до брутальности – а что вы хотели? Это поколение дочерей «Маленькой Веры».

 

Экранное бытописание во времена перестройки назывались «чернухой», а теперь это «новая искренность». Культурные и поведенческие стереотипы перешли в наследство. Уж чем богаты. Спрашивается, а что изменилось? Технологии. И пусть себе киноведы пописывают глупости, но сознание хорошего режиссера форматируют технологические возможности. Он ими мыслит.

 

В случае «Все умрут, а я останусь» угрюмый профессионал по-настоящему оценит, насколько это изощренное зрелище. Технологически такое кино делать сложно. Следует отдать должное оператору Алишеру Хамидходжаеву. Удаче фильм обязан и драматургам Александру Родионову и Юрию Клавдиеву. Сценарий по ходу работы переделывался под актрис: Полину Филоненко, Агнию Кузнецову, Ольгу Шувалову. И вот результат – гиперреализм. К слову, актуальная тенденция фестивалей А-класса. 

 

Кино Гай Германики заслуживает особого отношения еще и потому, что тут есть все то, что напрочь отсутствует в украинском кино (не говоря уже про телемуви), где операторы старательно делают красиво, актеры бубнят посредственные диалоги – и выходит фальшивое и претенциозное зрелище.

 

Что касается «Все умрут, а я останусь», то можно, конечно, придираться к мелочам вроде того, что актрисы старше своих героинь. Зато, в отличие от фильмов каких-нибудь братьев Дарден, навевающих скуку, «Все умрут» цепко держат внимание.

 

Сама режиссер скептично настроена относительно фильмов Ларри Кларка, сравнение с которым так и напрашивается. Хотя разницу между режиссерами видно невооруженным глазом: с одной стороны, американский дядька-фотограф, которого только ленивый не обозвал педофилом, а с другой – девушка, на первый взгляд, такая же «дискотечная», как ее героини. Общее между режиссерами – эпатаж обывателя. Кларк тут явный лидер. Но учитывая возраст и большие амбиции Валерии – у нее еще все впереди, и название фильма «Все умрут, а я останусь» в этом случае следует воспринимать как рекламный слоган режиссера. В общем, остается набраться терпения и ждать декабрьских результатов бокс-офиса российского проката (об украинском речь пока не идет).

 

В самой фестивальной программе «Все умрут, а я останусь» перекликается с «Классом» Лорана Канте – победителем Каннского МКФ, показанным во внеконкурсной программе. Разница и в культурах, но еще большая – в том, что герои по разные стороны от линии фронта. Гай Германика показывает мир подростков, Канте – реальность молодого учителя, который отчаянно старается найти способ пробиться к сознанию юных варваров.

 

Фильм-победитель 2morrow – «Джонни бешеный пес» Жана Стефана Совера – тоже о тинейджерах, но детях войны. Снятый в Либерии с подростками, для которых «калашников» – такая же привычная вещь, как для киевского школьника компьютер. Аутентичное кино, дети, играющие в фильме, имеют аналогичный жизненный опыт.

 

К игровому дебюту 40-летний Совер приступил уже будучи опытным кинематографистом, сняв несколько неигровых фильмов и проработав ассистентом у непоследних во французском кино режиссеров – Гаспара Ноэ, Сирила Коллара, Летиции Массон.

 

По масштабности «Джонни», возможно, и уступит бразильскому «Городу Бога» Фернандо Мейрелеша, но по сложности постановки 40-летний Совер даст фору любому. Он год подбирал детей на главные роли, еще год ушел на съемки.

 

«Джонни – бешеный пес» – история выживания ребенка, который одновременно и жертва, и палач. Совер не дает ответов, лишь ставит вопросы: «До какой степени можно углубляться в изучение насилия, чтобы показ его на экране не превратился в самоцель? Насилие на войне чудовищно. Для меня важно было остаться в рамках “насилия ради выживания”, ведь это психологическое явление, а не просто жажда крови. К примеру, мне не хотелось затрагивать вопрос каннибализма. С нашей точки зрения, эти факты настолько трудно понять, что тема эта слишком сложна для экранного разговора. Нам нужно было постараться не вызвать у зрителя отвращения, реакции отторжения. Определенные вещи оказалось невозможно показать. Нужно окунуться в пучину войны, чтобы понять, откуда они берутся».

 

Зрителю предлагается оценить результат антропологического эксперимента, проводящегося над Африкой в течение нескольких десятилетий странами – производителями оружия, и Украиной в том числе. Лучшая целевая аудитория для «Джонни» – министр обороны с семьей: детьми и внуками.

 

Исследование насилия занимает Эндрю Доминика, американского режиссера австралийско-новозеландского происхождения. В прошлом году на Венецианском МКФ была показана картина Доминика «Как трусливый Робер Форд убил Джесси Джеймса», которая получила также пару номинаций на «Оскар».

 

В программе 2morrow была показана дебютная работа Доминика «Взгляд изнутри». Казалось бы, для анализа фильмов Доминика следует брать в союзники Ницше, Достоевского, Ломброзо. Но в том-то и дело, что их недостаточно. Гангстер Марк Рид (Эрик Бана) – герой «Взгляда изнутри» – хочет большего: славы, стать легендой австралийской преступности. Или, как принято говорить сегодня, стать медийным лицом.

 

Эндрю Доминик провел «курс молодого бойца» – мастер-класс. Обстоятельства так складываются, Доминик снимает по одному фильму в 7 лет, хотя его кино – самой высокой пробы. И попробуй не поверь после этого в заговор посредственностей.

 

На фоне такой вот тяжелой артиллерии бледно смотрятся рефлексии на тему «Братьев Карамазовых» Петра Зеленки. Зеленка на сегодняшний день – самый известный чешский режиссер. Кстати, два года назад во время недели чешского кино, представлявший свой фильм «Хроники обыкновенного безумия».

 

На этот раз в чешско-польской постановке Зеленка обратился к русской классике. «Карамазовы» не являются классической экранизацией романа Достоевского. Структура фильма сложносочиненная – труппа чешских актеров репетирует спектакль «Кармазовы» на территории польского сталелитейного завода, принадлежащего Лакшми Митталу. Будем считать, что это вполне швейковской юмор, – реакция на современный европейский театр, в котором режиссеры и грантодатели одержимы «актуальностью».

 

Проклятые вопросы русской литературы с реальностью связаны фигурой польского рабочего, наблюдающего за репетицией спектакля. У рабочего в канун репетиции сын получил увечье на территории завода. Как эксперимент с литературой и кинодраматургией – довольно любопытный ход, также как и поиски условности, способной связать роман, спектакль и кино. Но мотивация героя-рабочего вызывает недоумение. Не происходит ничего такого, что могло бы заставить взрослого мужчину смотреть репетицию, вместо того чтобы находиться в больнице у своего ребенка. И поэтому «Карамазовы» попадают под определение «необязательного кино». А роман Федора Михайловича остается непокоренной вершиной.

 

«Лекция 21» писателя и обладателя докторской степени по эстетике Алессандро Барикко связана тоже с одним из «хитов» европейской культуры – Девятой симфонией Бетховена. «Лекция 21» выстроена как разоблачение мифа, хотя на самом все с точностью до наоборот. Английский профессор изучает переоцененные произведения искусства и в частности Девятую симфонию.

 

Барикко объяснил свою позицию: «Структуру фильма я бы назвал акробатической. Когда я пишу книги, мне нравится переплетать истории, думаю, это особое умение, в котором можно достичь невероятных высот. В кино заниматься такой акробатикой несколько сложнее, не знаешь, насколько далеко зритель готов за тобой пойти, по крайней мере, я этого не знал. Так что “Лекция 21”, вероятно, чуть более акробатическое произведение, чем обычное кино. Но мне так больше нравится».

 

Нескромно, зато честно. Музыке и мифам истории музыки, мало кто из режиссеров пожелал посвятить столько внимания. Кинофестиваль – не лучшее место для восприятия сложного по структуре фильма.

Культ кино возможен не только как поклонение фильмам, но и режиссерам. И если кто-то заслуживает фан-клуба в современном артхаусе, то это канадский режиссер Гай Мэддин. Это кино авторское, в старомодном смысле этого слова – каждый новый фильм уникален и вместе с тем стилистически связан с предыдущими. «Мой Винипег» – мистификация и признание родному городу, то ли в любви, то ли в ненависти. Мэддин искусно использует хронику и стилизует изображение под немое кино.

 

Гай Мэддин оригинален, но является частью кинематографической традиции. Сюда же, как ностальгию по киноавангарду, можно зачислить и Нину Менкес со стильной черно-белой картиной «Фантомная любовь». Впрочем, если американский режиссер берется за хроники безумия или пограничных состояний сознания, как в «Фантомной любви», то без Дэвида Линча обойтись не может. В сущности, эпигонство, как по нынешним временам, является не недостатком, а признаком образования и наличия кинематографической культуры.

 

Писатель Мишель Уильбек, дебютировавший в большом кино, в свое время учился в киношколе. Опыт съемок короткометражек у него имелся. Можно только гадать, как бы сложилась его судьба, если б он закончил киношколу. Но теперь экранизация «Возможности острова» способна вызывать довольно ехидную ухмылку.

 

Несмотря на постановочную тщательность, остаётся стойкое впечатление, что фильм остался в начале 60-х. Тогда еще можно было сойти за интеллектуала, выдавая аллегории. Созерцая постапокалиптичный экранный мир Уильбека, в котором единственный выживший N-й клон-мужчина идет на встречу с единственной выжившей женщиной, начинаешь подозревать, что Уильбек, возможно, прикидывается мизантропом и циничной сволочью? Но в любом случае, Уильбеку в ипостаси режиссера поклонники его романов скучать не позволят. В кулуарах фестиваля восторженных отзывов было не меньше, чем язвительных реплик злопыхателей.

 

Вот ведь парадокс, фильму-дебюту певицы Мадонны «Грязь и мудрость» достанется гораздо больше. Хотя это до такой степени непретенциозное девичье кино, что его критиковать просто нелепо. Тут скорее испытываешь некоторое разочарование – ждешь бенефиса солиста «Гоголь Борделло» Евгения Гудзя, собственно, на его харизме кино и держится. Но зачем-то уйма экранного времени уходит на непримечательные будни милых, но невыразительных девушек: аптекарши и балеринки-стриптизерши. С другой стороны, если бы в Украине выпускники двух киношкол научились делать столь непринужденно мелкобуржуазное кино, то можно было с уверенностью смотреть в будущее.

 

Завзятый поклонник артхауса сочтет, что кинофестиваль «Завтра» вполне себе аттракцион, хоть и не столь затейливый, как ожидалось, но виду точно не подаст. Снобизм? Отнюдь, арт-кино пинать – все равно что бить лежачего, как-то недостойно интеллигентного человека. Как бы там ни было, составить представление о современном артхаусе по программе 2moorrow можно вполне.

 

Но так и тянет стать в позу наивного человека и, отсмотрев тщательно, даже эстетски подобранную программу сказать: современный артхаус в массе своей вызывает чувство глубокого неудовлетворения. Это если выражаться политкорректно.

 

Кинематограф нынче – не только европейский, но даже тот, что пободрее будет, азиатский или латиноамериканский – потерялся между мейнстримом и артхаусом. И это даже оптимиста-синефила способно превратить в нытика: жанровым инструментарием режиссеры не владеют, при этом киноязык и идеология обескураживают банальностью.

 

И если исходить из правил, установленных самими же организаторами 2morrow, то в ближайшем будущем мало что изменится: доминировать будет качественное скучное кино. Короче говоря, все не так плохо, как могло бы быть, но не так хорошо, как хотелось бы.