Обличения со стороны Ксении Собчак... Поучения со стороны Ильи Азара... Что объединяет публичные выступления по «украинскому вопросу» многих российских демократов-оппозиционеров с кремлёвской пропагандой? Одна принципиальная черта: и те, и другие уверены, что лучше самих украинцев знают, что и как в Украине происходит, и поэтому вправе давать безапелляционные оценки, клеймить и пригвождать. Вправе препарировать факты и подменять их собственными фантазиями. И даже находясь в Украине в гостях, а то и найдя здесь убежище и защиту, многие из них выступают так, словно они и есть в Украине настоящие хозяева правды и истины (см. здесь же).

… Давно известно: вовремя сказанные нужные слова способны изменить ход истории. А вовремя не сказанные — соответственно, не изменить, а вернуть события в исходное состояние, каким бы невозможным это поначалу ни казалось. Так и случилось в России. И началось это давно — ещё с ельцинских, а точнее даже, с горбачёвских времён.

Рубеж 1980-х — 1990-х годов. Коммунистическая идеология в СССР терпит крах. Сам СССР ещё балансирует на грани краха, но возможность и даже вероятность его распада уже не кажется утопией. Торжествует «новое мышление». Советские войска одну за другой покидают восточноевропейские страны — Германию, Польшу, тогда ещё единую Чехословакию, Венгрию. И — недоумение, оно не только в частных разговорах, но и в публикациях вполне демократических изданий: как же так, мы эти страны освободили, а теперь должны забирать из них войска, теперь они наши войска выгоняют?

1990-е. Советского Союза уже нет. О Варшавском договоре и СЭВ уже стали забывать. Страны бывшего соцлагеря объявляют о стремлении вступить в НАТО. Россия — ельцинская Россия — мешает и препятствует им, как только может, российские СМИ изо всех сил поливают их грязью, обвиняют в предательстве и неблагодарности (хорошо знакомые и нам, украинцам, обвинения, не так ли?). А в российских демократических СМИ — тот же недоумённый вопрос: как же это так, мы же их освободили, а они теперь идут в НАТО? Мы же их освободили — а значит, теперь имеем полное право тащить и не пущать!

И оба раза не вспомнить никого — ни из российских демократических политиков, многие из которых и сегодня «рулят» российской демократией, ни из демократических журналистов, бывших тогда, на постперестроечной волне, всё ещё властителями дум, кто задал бы простенький вопрос: «Так мы эти страны освобождали или завоёвывали?» Потому что если освобождали — то вот они теперь, свободны, вольны поступать по собственному усмотрению, в том числе и вступать в НАТО. А если завоёвывали — то в таком случае вся концепция «Великой отечественной войны» как акта освобождения и спасения летит ко всем чертям.

Этот простенький вопрос публично так и не был задан. И россияне начали приучаться жить в мире двух основополагающих, но взаимоисключающих, противоречащих друг другу аксиом: с одной стороны, Россия освободила восточноевропейские страны, а с другой стороны, в силу этого они теперь — её, России, военный трофей, добыча, они по праву принадлежат ей, России. Вторая мировая война давно окончилась — но она не окончилась.

Распад СССР. Никогда не забудется, как трактовала беловежские соглашения вышедшая следующим же утром «Комсомольская правда», тогда ещё не успевшая пожелтеть и считавшаяся очень демократической. Она написала, что произошло «переименование страны» — из СССР в СНГ, только и всего.

А дальше... Все — все без исключения — российские демократические газеты стали давать новости о событиях в странах СНГ и Балтии на страницах не международных, а внутренних новостей. И все газеты, словно по молчаливому консенсусу (или, всё же, по команде?), стали называть страны СНГ и Балтии не странами, а республиками. То же самое касалось российского телевидения (тогда ещё в выпусках новостей внутренние и международные сообщения, по советской традиции, выходили строго отдельными блоками). Слово «страна» применялось только к самой России, а также к СНГ в целом, а при перечислении «республик» очень часто постсоветские страны соседствовали с российскими автономиями как нечто одностатусное.

И снова — не припоминается ни единого случая, чтобы кто-нибудь из российских демократов публично поставил вопрос: «Да что же вы делаете? Постсоветские страны — точно такие же страны, как и все остальные в этом мире!» Вот и выросло в России поколение людей, родившихся уже после 1991 года, но всё ещё живущих в «нашей стране — б. СССР» и делящих мир на две части — «у нас, в СНГ» и «там, за границей».

Сталин. После всего, что открылось и публично обсуждалось в перестроечные годы, казалось, что поклоняться ему теперь могут только совсем уж недалёкие люди, каковых совсем немного. Но... что в горбачёвские, что в ельцинские годы из дискурса осуждения сталинской политики было два изъятия — Вторая мировая война и Украина. Впрочем, ради справедливости, не только Украина, но и все другие постсоветские страны, кроме России. И эти изъятия были абсолютными: не припоминается ни одного публичного выступления российских демократических политиков, ни одной публикации в российских демократических СМИ, которые ставили бы под сомнение сталинскую национальную политику — кроме, разве что, совсем уж вопиющих примеров вроде массовых депортаций. Что же касается войны, то все разоблачения ограничивались убийством высшего командного состава перед войной и слишком большими жертвами, всё.

И снова не припоминается, чтобы хоть кто-нибудь из российских демократов поставил на публичное обсуждение вопрос: если уже признано, что постулаты сталинской пропаганды — лживые, то, вероятнее всего, такими же лживыми они были и в отношении Второй мировой войны, такими же лживыми были они и в отношении Украины. Нет — выходило, что Сталин был мерзавец редкостный, но во всём, что касается Украины, в том числе и Украины в годы войны, он был прав. Для России он был страшным кровавым преступником, а для Украины — мудрым благодетелем. Осуждение Сталина для российских демократов осталось выборочным. Вот и вышло, как с сорняками: оставь хоть один росток — и вскоре сорняк разрастётся до первоначальных, а то и ещё больших размеров.

То же самое касалось отношений России с Западом: политика ельцинской России сводилась, в общем-то, к одному: вы, мол, Запад, в своё общество нас примите, да ещё помощь нам подайте, а вот право стучать ботинком по столу и сморкаться за столом в два пальца за нами оставьте, это, мол, наше святое (слово «скрепы» вошло в обиход позже). Хоть кто-нибудь из российских демократов (если не считать политически маргинальной Валерии Новодворской) указывал на, мягко говоря, неадекватность такой позиции? Нет, не указывал. Да, тогда у России не было сил и средств, чтобы стучать по столу не только с трибун, телеэкранов и газетных страниц. Они появились уже позже — как закономерный результат.

Российские демократические политики и журналисты так и не исключили из своего публичного лексикона словосочетание «великая держава» — даже в 1990-е годы, когда оно звучало не то что смешно, а жалко. Восстановление «величия» во что бы то ни стало — вот какую первоочередную цель они тем самым внушали российскому обществу. «Величия» со всеми его архаичными атрибутами. Хотя на уровне повседневного общения те же российские демократы наверняка с осторожностью относились бы к человеку, который на каждом шагу повторял бы: «Я — великий». А в отношении своей страны абсолютно такая же ситуация не казалась им чем-то необычным.

Именно в популярных изданиях, считавшихся демократическими, стали печататься карты Европы, якобы разделённой на сферы влияния — помню, что Португалия почему-то оказывалась в американской, а Испания — кажется, в британской. Сферы влияния «великих держав» преподносились как вполне актуальное и сегодня явление. И ни один российский демократ не спросил: а в чём это «влияние» выражается? Именно демократические СМИ России навязчиво вдалбливали аудитории, что США защищают американцев по всему миру и якобы бросят хоть всю армию на освобождение любого гражданина США, арестованного в какой угодно стране — и не имеет значения, обоснованно или нет. Никто так и не уточнил, что США защищают своих граждан прежде всего у себя дома — от произвола собственного государства. Оплакивая распад СССР, российские демократические издания наперебой публиковали сравнение: мол, если бы какой-нибудь штат заявил о выходе из состава США, федеральные власти тут же отдали бы армии приказ разбомбить столицу этого штата, а то и его весь — и так во всех странах Запада. Никто из демократов не уточнил: сравнения с чисто гипотетическими ситуациями крайне некорректны, а вот вопрос о независимости Квебека от Канады действительно дискутируется, и никто никого до сих пор не разбомбил. Российские демократические СМИ публиковали материалы о национальной политике, приводя примеры то уничтожения индейцев в США, то ещё чего-нибудь из глубокой истории. Ни один российский демократ публично не поинтересовался: так что же, новая демократическая Россия должна стать такой, какой была Америка двухсотлетней давности?

Именно в среде руководства российских демократов родился термин «демократическая империя» — без тени иронии, на полном серьёзе, как желаемая цель развития. Перевести на нормальный язык это словосочетание можно единственным образом: для России — демократия, для «всяких там нерусских» — жёсткая и жестокая империя. Дело только в том, что внутренняя и внешняя политика не могут существовать в разных системах ценностей, они дополняют, а скорее, усугубляют друг друга — вполне по принципу порочного круга. И если попытаться совместить демократию с империей, с самого начала понятно, какая составляющая в итоге победит.

Когда в 2000 году к власти в России пришёл Путин, российское общество уже было вполне подготовлено к тем идеям, которые он вскоре начал воплощать. Подготовлено теми, кто и до сих пор считает себя российскими демократами и либералами. Российскими демократическими СМИ, большинство из которых слишком уж легко и незаметно вскоре деградировали до кремлёвско-пропагандистских. А тут ещё рост мировых цен на нефть и газ случился.

И это был конец для самих российских демократов. Потому что они так и не предложили россиянам никаких новых идей о месте и роли России в мире. Не предложили россиянам никаких иных ценностей, кроме старых имперских. А крах СССР так и остался для них не торжеством свободы, а катастрофой, последствия которой желательно бы устранить. И так, за очень малыми исключениями, до сих пор. Для российского общества они стали «тем же Путиным, только слабым и неудачливым». А вся последующая их деятельность трактовалась этим обществом как банальная борьба за власть и передел сфер влияния. Все их либерально-демократические заморочки на фоне их же собственной великодержавной имперскости всё больше выглядели обычной непоследовательностью, бессистемностью идеологии — и, если хотите, демагогией. И ребрендинга российские демократы, по большому счёту, не провели до сих пор — даже российская агрессия против Украины не заставила их это сделать: в этой агрессии они видят преступление лично Путина, а не порочность концепции «демократической империи». Вот потому новым лидером оппозиции в России стал идеологически очень неоднозначный Навальный — он просто стал новым лицом, он не был связан со старыми «демократическими имперцами».

И теперь, с высоты лет, история постсоветской России выглядит так: после краха СССР Россия сразу же начала его, СССР, ребрендинг и восстановление. Ельцин и демократы при этом расчищали авгиевы конюшни, а только лишь черновая работа была закончена — на белом коне явился невесть откуда взявшийся Путин. Толпа, готовая бросать в воздух чепчики, демократами была уже подготовлена и стояла в ожидании своего героя.

Фото: автогурман.com