Как сами по себе, так и в сравнении с завидной востребованностью, которую переживает в последние годы документальное кино в России. Государственный и ведомственный заказ на сегодняшние версии исторических событий, на актуализацию в памяти народной знаковых имен, культурных и научных достижений, фиксация и трактовка текущего момента - у наших северных соседей функционирует с размахом, едва ли не перекрывающим спрос на хронику в советские времена.

Нам же до недавнего времени оставалось лишь сетовать на недомыслие отечественных государственников, довольствующихся созданием виртуальных новостей и не разумеющих фундаментальной выгоды от вложения средств в полновесные документальные проекты. Однако в последнее время и у нас все чаще случаются прецеденты высочайшего обращения к документальному жанру. И то, что документалистику начинают рассматривать как необходимую часть политических технологий – это уже свидетельство некоего понимания, что технологии эти должны совершенствоваться в пользу общества. Под натиском ли политической нужды, или от насущной потребности в продвинутом пиаре, но процесс вложения средств в документальный жанр пошел. А значит, со временем и нашим документалистам будет кому предложить свои ум, честь и совесть. Подготовка украинско-польского парламентского заявления по случаю годовщины трагических событий на Волыни в годы Второй мировой войны продемонстрировала не только наличие в нашем обществе разных политических и исторических трактовок причин межэтнического конфликта шестидесятилетней давности. Но обнаружила и целинные просторы для документальных исторических исследований по этой теме, о чем «Детектор медіа» уже написала в минувший четверг в статье вашего автора «Эксгумация истории-2». При этом насколько адекватно и одновременно неоднозначно удается преподнести – и воспринять! - готовый исторический телевизионный продукт? Об этом и не только корреспондент «Детектор медіа» беседует с авторами документального фильма «Волынь. Знак беды» (эфир состоялся на Первом национальном) Александром Балабаном и Александром Радинским: - В титрах обоих ваших фильмов «УПА. Взгляд сквозь годы» и «Волынь. Знак беды» автором идеи значится известный политтехнолог Михаил Погребинский. Поскольку случаи подобного афишированного соавторства в современной документалистике достаточно редки, хотелось бы уточнить: в чем заключалась идея господина Погребинского?

- Михаил Борисович человек интеллигентный и склонный к просветительству. И идея фильма об УПА, и сериала о Волыни была продиктована тем, что, в общем-то, большинство украинского населения, прежде всего восточного, вообще ничего не знает ни про УПА, ни про ОУН, ни чем это отличается, ни про эти события… А современная политика заставляет людей задумываться, правильны ли какие-то шаги высшего руководства страны… Эта темы сейчас широко обсуждаются в Польше, на западной Украине, политики и историки говорят при этом достаточно субъективные вещи, а народ просто не знает, что это вообще было. Идея проекта заключалась в том, что телевидение, и в частности Первый национальный канал - как самый доступный источник информации - должно делать такие документальные фильмы, которые бы, прежде всего, преподносили зрителю объективную информацию, рассказывали историю. - То есть, идеологического направления вам задано не было?

- Нет, наша цель была – рассказать историю. Ведь есть люди, которые вообще не хотят, чтоб эта тема поднималась. Восприятие у каждого свое. Как сказал в нашем фильме Мотыка: украинцы говорят о Холмщине, а поляки говорят о Волыни. Точно так же и люди, которые смотрят фильм, воспринимают его каждый по-своему, исходя из собственных национальных, политических убеждений. Мы никого не лишили права на свою память, свою боль. И, естественно, что у всех могут быть претензии, потому что это конфликт, который имеет глубокие исторические корни. При создании фильма перед нами не ставилось никаких политических задач. Ни первый наш фильм, ни второй, созданные по инициативе Центра эффективной политики, не подвергались никакой политической корректировке ни со стороны автора идеи, ни со стороны экспертов-сотрудников. При этом мы уверены, что просветительский потенциал обоих фильмов не исчерпывается возможностями телевидения. Скажем, Министерство образования могло бы использовать их в качестве материала для изучения истории и в вузах, и в школах. Может, не для детей, но для учителей истории.

- Однако остается ощущение эмоциональной недостаточности фильма в том, что касается выраженной авторской позиции… - Приходилось уже слышать упрек в том, что в фильме не обозначена собственно авторская позиция. Но мы этого и добивались. Это же документалистика. Нашу позицию, кстати говоря, озвучил Погребинский в предисловии к фильму. Она остается неизменной и в фильме «УПА. Погляд крізь роки», и в сериале «Волынь. Знак беды». Мы считаем, что убивать женщин, стариков и детей – безнравственно. Нет идеи, которая могла бы оправдать подобное. У нас нет других позиций. Что же касается сугубо исторического анализа ситуации, то, извините за грубое сравнение, это все равно, что мы сейчас будем высказывать свою позицию по поводу войны Алой и Белой розы. - Но война Алой и Белой розы не влияет на вполне конкретные политические события в сегодняшней Украине. А эта история – может влиять и влияет.

- Влияет только ложь. Меня, например, возмутила позиция Олега Тягнибока, которую он озвучил в студии программы «Наголос» с Михаилом Погребинским (Первый Национальный). Он упрекнул нас в том, что при помощи закадрового текста мы пытались манипулировать зрительским впечатлением, ориентируя его таким образом, что все человеческие жертвы в кадре – это поляки, ставшие жертвой этнических чисток отрядов УПА. Такое впечатление могло остаться у Тянибока только в том случае, если он не видел фильм целиком или вообще видел только его анонсы. Закадрового текста в нашем фильме нет вообще. Он появляется лишь в одном месте и это не авторский текст, а комментарий культуролога, о том, что в Украине в соответствующий исторический период беспредельничало большое количество разнообразных банд. И именно это обобщение проиллюстрировано видеоматериалом, который дает обобщающее представление о тех кошмарных событиях. Адам Мартынюк в полемике во время этой передачи обратил внимание на то, что очень многие вояки УПА были выходцами из немецкой полиции. И это действительно было так. Они сами говорят о том, что сознательно шли туда по разным причинам. Они шли добывать оружие и воинскую выучку, но ведь и что-то делать надо было. У нас, кстати, есть и более убийственные для репутации УПА материалы, которые мы просто не использовали. У нас есть их же свидетельства о том, как они сжигали дома украинцев, которые не хотели идти в УПА, не хотели отдавать на службу в УПА своих сыновей. У нас есть материалы о том, как любого украинца, который предупреждал соседа-поляка и отнюдь не колониста о том, что его могут убить, убивали. И у нас есть канадские про-уповские фотоматериалы, из которых явствует, что шуц- батальоны – вспомогательная полиция , немецкие полицейские формирования, создававшиеся из местного населения - изначально имели украинское название УПА, что это были параллельные структуры. То есть у нас есть материалы, которые мы просто сознательно не использовали…

- А почему вы их не использовали?

- Все не так просто. Можно выдергивать какие-то черные вещи, которые, попадая на разную почву, потом разрастаются непропорционально своему реальному значению. … Мы отбирали материал, чтобы выдержать адекватный исторический контекст, в воссоздании которого и заключалась концепция нашего фильма. Для нас было принципиально не создавать разоблачительный ажиотаж, а обозначить гораздо более важные вещи… У нас в фильме поляк говорит о том, что украинцы помогали польским семьям. И это мы ставим. А то, что за это убивали… И то, что в том же Пшибраже есть фамилии украинцев, похороненных рядом с поляками, которые были убиты именно за это… Что во Вроцлаве есть мемориальная плита украинцам, погибшим за то, что они помогали полякам… Мы это не акцентировали.

А удивляет другое. Третья серия нашего фильма достаточно подробно рассказывает о переселении 44-46 годов, об операции «Висла» и о том, как убивали 17 тысяч украинцев на Холмщине. Более того, эти монологи, даже в ущерб композиционной структуре фильма, занимают куда больше экранного времени, чем монологи поляков. И удивляет, что при обсуждении фильма в программе «Наголос» Олег Тягнибок, в отличие от коммуниста Адама Мартынюка, который использовал материал фильма для подкрепления собственной политической позиции, не обратил внимание на то, что в фильме достаточно материала, свидетельствующего о том, что в этом тяжелом межэтническом конфликте украинцы пострадали отнюдь не в меньшей степени, чем поляки. А ведь многие из пострадавших до сих пор живы, они не получили никаких компенсаций, и наш парламент, депутаты которого как раз и принимали участие в телевизионном обсуждении фильма, несколько месяцев назад отклонил предложение о парламентских слушаниях, касающихся этой проблемы. То есть существуют политики, в представлении которых может быть политически выгодно забыть о собственных жертвах, лишь бы не вспоминать о преступлениях… Наша точка зрения, может быть, антигуманная в какой-то степени - мы настолько привыкли оплакивать свою несчастную долю, что, в конце концов, могли бы просто гордиться тем, что в нашей истории не только во времена Богдана Хмельницкого были эпизоды, когда национальная идея заставляла и наш народ брать в руки оружие. Рядовые участники тех событий говорят об этом открыто. Как убежденные коммунисты не стесняются говорить о своем прошлом и пытаются анализировать его с точки зрения тогдашней политической и исторической логики, точно так же и ветераны УПА и сегодня защищают свою позицию, свои убеждения и свою веру.

Вояк Армии Крайовой Жупанский говорит в нашем фильме о том, что у них нет никаких глобальных претензий. Что на других украинских территориях, тоже когда-то принадлежавших Польше – Житомир, Винница – никогда не пострадал ни один поляк. Это был кровавый, но локальный конфликт и тому есть очень много причин. Еще при царской России именно на Волыни было большое количество еврейских погромов. Там исторически был очень силен черносотенный элемент. И уже позднее на фоне абсолютной неграмотности населения несколько радикальных партий пользовались неконтролируемым идеологическим влиянием. Ведь только в дивизию СС «Галичина» было подано 38 тысяч заявлений. Немцы отобрали 8 тысяч. Куда пошли остальные? - Как вам работалось в польских архивах, как вообще вас принимали в Польше?

- Нас принимали очень не плохо. Нам помогал департамент международных связей польского телевидения. Очень помогало наше посольство в Польше. Мы общались с самыми разными представителями польской общественности. И встречали самое доброжелательное отношение. Для себя мы, конечно, отмечали, что, например, крайне правые радикальные элементы, общаясь с нами, возможно, надеялись, что таким образом шире будет представлена их позиция относительного того, какие памятники нужно ставить в Украине, а какие не нужно. И, понятно, что такие вещи приходилось «фильтровать». Мы сознательно ориентировались, прежде всего, на точки зрения чудом уцелевших свидетелей и участников тех событий, уроженцев Волыни, ветеранов 27 волынской пехотной дивизии Армии Крайовой. Но, честно говоря, таких резких слов, как иногда употребляют у нас, мы не слышали от польских ученых, историков, публицистов. Интересно еще и другое. У нас в Украине складывается впечатление, что в Польше просто царит некая антиукраинская истерия. Что, мол, поляки требуют немедленных извинений и покаяний от Украины. Но мы сами были свидетелями того, что польские настроения в этом вопросе носят очень взвешенный и трезвый характер. Парадоксальность ситуации еще и в том, что наши нынешние так называемые радикалы боятся правды об этой истории больше, чем ее непосредственные участники. Ведь ветераны ОУН и УПА – достаточно хорошо организованы. Мы это наблюдали и в процессе работы над фильмом «УПА – погляд крізь роки», и в работе над фильмом «Волынь. Знак беды». У них существует хорошо организованная сеть ветеранских объединений, они этого не скрывают. И эти люди не боятся говорить правду. Более того. Они говорят о том, что к ним мало кто обращается за этой правдой. Они говорят о том, что к ним не обращаются ни историки, ни телевидение. И мы сами убедились в том, что некоторые историки, пишущие об этом периоде, сами не видели ни одного живого ОУНовца. Между тем эти люди живы, и они готовы свидетельствовать. Они не боятся и не стыдятся своих убеждений. Точно так же - и воевавшие поляки. Получается колоссальная вещь: люди, которые творили историю, хотели бы быть услышанными. Те же, которые на этой истории пытаются создавать политический капитал, –лавируют.