В последнее время о них стали говорить больше обычного. «Фанаты войны», передовой - боевой - отряд «международки». Их рассказы о работе чем-то напоминают раннего Хемингуэя. Это особый образ жизни, особое отношение к профессии. И особое видение и профессии, и жизни.

Наш разговор с оператором Сергеем Тахмазовым начался с его рассказа о том, как съемочная группа «Интера» не попала в Ирак.





- Мы с Илларионом Павлюком месяц пытались получить иракскую визу, - рассказывает Сергей Тахмазов. - Нам посольство Ирака не отказало в визе, они нам говорили волшебное слово «завтра». Наконец, мы поняли, что «завтра» не наступит никогда, и у нас родилась не лишенная оснований мысль попасть в Ирак через Израиль. Израильское посольство в день, когда мы хотели улететь, сделало нам визу за полчаса. Последним самолетом, который летел через Будапешт, мы улетели в Израиль. 20 числа, в пять утра, мы прилетели в Израиль. И примерно в это же время началась война…

Ясно было, что в Ирак нам сейчас не попасть, и мы стали выяснять, кто, где находится. Друзья из «Рейтер» сказали, что все журналисты - в гостинице «Шератон». Там более чем удобные условия – с крыши видно, как будут перехватывать иракские налёты на город. И видны стартовые позиции противоракет системы «Пэтриот-2».

Когда стало понятно, что «кина» не будет, решили перебираться в Иорданию. Через неделю мы попали в Иорданию. Там съездили на иракскую границу. Увидели совершенно пустые лагеря беженцев. То есть, в лагере для беженцев из Ирака не было ни одного человека вообще. В лагере для людей из Судана и Сомали было 69 человек. Мы регулярно ходили в иракское посольство. Нам рекомендовали связаться с министерством информации в Багдаде, тогда оно еще не было разгромлено. Потому что только на основании их разрешения нам могли бы дать визу.

И когда уже казалось, что мы возьмем их измором, прозвучала фраза Буша о том, что наши украинские друзья присоединились к антииракской коалиции, теперь мы быстро доконаем Хусейна. Нам в недипломатической форме порекомендовали «съесть» наши паспорта и катиться куда подальше.

До этого мы еще пытались улететь в Курдистан, там сидит все московское и грузинское рейтеровские бюро. Была возможность улететь через Иран. Мы пошли в посольство Ирана, нам говорят: вы знаете, у нас начинается праздник, он будет длиться 14 дней. Я потом специально поинтересовался, оказывается, в Иране 168 выходных дней в году. Из них, кажется, 96 дней – обязательные выходные. Мы там просидели неделю. Там сейчас остался фотограф «Рейтер» Глеб Гаранич. Он встречал тело Тараса Процюка, когда его привезли из Багдада.

Сейчас Глеб звонил мне и сказал, что формируется конвой из журналистов порядка 50 машин для выезда в Багдад. По афганскому опыту я знаю, что колонны идут с интервалом в неделю. И во второй колонне мы рассчитываем все же уехать.

То есть в этот раз в Ирак мы не попали. Хотя мы созванивались с Тарасом, когда он был в Варшаве. Мы договаривались: кто раньше попадет в Багдад, начинает заниматься оргмоментами, застолблением точек, знакомствами… Он звонил мне, когда вылетал из Польши, я сказал, что у меня с визой большие проблемы, и мы попрощались до встречи в Багдаде, или в Варшаве, или в Киеве…



- Наверное, существует некая схема, согласно которой вы начинаете «ориентироваться на местности»?



- В первую очередь - это знакомство с местными коллегами. Выясняешь официальную позицию властей: что можно, что нельзя. Как правило, в этих странах много чего нельзя. Потом выясняешь, как эти запреты можно обходить. Потому что работать все равно нужно. И зритель не виноват, что кто-то там запрещает что-то снимать. Киев требует материала.

Нужно заниматься параллельно и обустройством себя самого, выяснением, что, чего, где и как может происходить. Нужно выяснить, какие могут возникнуть проблемы, как их решать. Обязательно нужно кооперироваться с другими коллегами. Потому что иначе работы не будет ни у кого. У нас не настолько развито телевидение, чтобы мощные каналы находились в жесткой конкуренции между собой. Испанцам, грекам, итальянцам мы вообще не конкуренты. Обычно все группируются, стараются держаться вместе.

Единственное отличие - это я видел во время балканского конфликта в Македонии, в Косово и потом в Афганистане – это очень четкое разграничение между европейской и американской прессой: мы друг друга очень не любим.

В Афганистане даже имела место грандиозная драка между американской прессой и всей европейской. Просто, что называется, шли стенка на стенку. Ребятки с АВС начали заявлять, что они герои, а все остальные – это европейский сброд: «фак ю уроп, фак ё ченел». В конце концов, «терпець урвався».

Первыми поднялись испанцы. И в результате образовалась стенка на стенку примерно 50 на 70 человек. Афганцы перепугались и, встав между нами в цепь, стали стрелять из автоматов в воздух, чтоб как-то разнять. Во всем этом не принимали участия только японцы…

- Несмотря на тотальную кооперацию, из которой, если я правильно вас поняла, исключены только американские журналисты, у вас, наверное, есть и личный опыт добытого эксклюзива?



- В секторе Газа мы, чуть ли не единственные, снимали ночные тренировки боевиков из подразделения Танзим– это боевое крыло организации освобождения Палестины. Они показали, как отрабатываются боевые операции в городе. При этом мы опасались полиции, которая вообще-то должна такие вещи пресекать.

Нам даже дали интервью, конечно, в масках. Показали самодельные гранаты Ф-1. На мой вопрос, насколько они надежны, нам сказали: очень надежны, только две из десяти взрываются. Мы тут же с Илларионом Павлюком решили записать стенд-ап с такой гранатой. И шутили, что даже если она взорвется, нам уже будет все равно.

Вообще, в Палестине работать намного проще. Очень многие палестинцы учились у нас в Украине. И их сразу видно. Например, в конце января мы пошли купаться - вода + 18, воздух +31. И вдруг раздается голос: Сережа, ты что, с ума сошел? Я говорю, Мухаммед, иди - учи украинский… Они очень неплохо относятся и к России, и к Украине. И, по сути, каждый из них связан с разными слоями движения сопротивления. Так что какие-то выходы, допустим, на то же руководство организации Хамас, руководство Аль-Джихад аль-Ислами для нас обеспечиваются в значительной степени легче, чем, скажем, для западных СМИ. Например, между моментом, когда мы сказали, что хотим записать интервью с лидером исламского Джихада, и самим интервью прошло не более семи-восьми часов. То есть вечером мы попросили, а утром нам сказали, да, приезжайте по такому-то адресу.

- Как организовывается работа журналистов в зоне военного конфликта?

- Само собой разумеется, что каждая власть пытается отстаивать свою позицию, как-то ее аргументировать. И создает более или менее приемлемые условия для работы прессы. Например, в Израиле все было организованно блестяще. Огромнейший пресс-центр. Все прекрасно работает. Отлично работающий Интернет. Кажется, там был предоставлен военный канал. Всегда были готовы военные, которые возили, показывали стартовые площадки системы «Пэтриот-2».

Иордания из арабских стран – самая демократичная, несмотря на монархию. Вся организация работы заняла там часа два. При этом было вывешено расписание брифингов. Хотя интервью организовывались несколько сложнее. Есть вещи, которых иорданцы вслух никогда не заявят. Я сам лично снимал возле границы с Ираком, как стартовал с аэродрома штурмовик с полной бомбовой нагрузкой и полетел в сторону Багдада. У самой Иордании нет такой авиации на вооружении. У них в основном МИГи - 21-й и 25-й. То есть, на учения иорданской армии это было не похоже, тем более, что никто из официальных служб об этом не заявлял…

И еще - через неделю после начала войны единственную дорогу между Багдадом и Амманом контролировали австралийские войска…

Вообще же организация работы журналистов в зоне военного конфликта целиком зависит от страны, в которой все происходит. Самое глупое, что может сделать власть – это сказать, что нельзя все, а можно только это и это. И естественно, все то, что нельзя, начинает вызывать нездоровый интерес и провоцировать поиск возможностей, как все-таки это сделать.

Это своя достаточно замкнутая система, как правило, что касается военных командировок - лица одни и те же. «Клуб самоубийц» - он достаточно ограничен.



-Насколько правомерно выражение «фанаты войны»?



Фанаты не фанаты, но где-то так. Один раз это попробовав, подсаживаешься как на наркотик. Приехав из военной командировки - зайти в Верховный Совет или в Администрацию Президента – это ж можно со скуки просто удавиться. Настолько это несопоставимые вещи. Там присутствует какой-то драйв. И тебя начинает туда тянуть как наркомана. Наверное, нужно суметь вовремя остановиться. Если получится.



-С точки зрения потребителя информации, какова реальная цена всей этой работы? Не являются ли подобные журналистские игры в войну в какой-то степени самоцелью, спортивным состязанием? Какова доля работы конкретного телеканала, конкретной съемочной группы в общем информационном потоке?



Я думаю, то, что удается снимать каждому из нас, на самом деле не может снять никто другой. Как, например, на македонской войне, когда очень озлобленное местное население во время комендантского часа при попытке снимать закладывало журналистов властям, которые потом отбирали технику, высылали из страны.

А мне было проще, потому что я много времени провел на Балканах, язык более-менее знаю. Когда народ начинал орать: «не снимай, не снимай!» – я говорил: за что, брат? Я ж с Украины. В ответ, как правило, слышал: а, это свой, это со мной!

Потом друг коменданта Тетова меня познакомил с комендантом города, он нас позвал поужинать, ужин продлился до ночи. Потом он нам предложил: идемте, поснимаем. Я спросил: а можно? Он говорит: я хозяин в этом городе. И мы единственные сняли ночную войну в Тетово, этого вообще в принципе никто не снимал. И никто бы этого снять не мог, на самом деле. Умение войти в контакт, хотя бы относительное владение языком, порой оказываются очень важны. Например, в том же Аммане очень пригодилось то, что Илларион Павлюк учит арабский язык. Это принципиально, потому что даже пару слов, сказанных на арабском языке - для них это очень важно. Они на глазах добреют. И просто начинают тебе помогать.

- Очевидно, при наличии постоянных корпунктов пользоваться содействием местного населения было бы проще?

Ну, не все сразу. Это очень большие деньги. Сейчас у «Интера» корпункт в Москве, в Вашингтоне, открывается корпункт в Берлине. Я думаю, дойдет очередь и до корпункта на Ближнем Востоке. Это точка достаточно важная, актуальная. Особенно с учетом того, что русский язык в Израиле, например, практически третий государственный… Там в любом месте можно выйти на улицу и по-русски обратиться за помощью: как пройти, где находишься, обязательно человека три – четыре из прохожих тут же откликнутся и помогут.



-Командируя съемочную группу в зону военного конфликта, канал задает приоритетное направление подачи информации?



Если, скажем так, точка не очень горячая, а так, горяченькая, мы еще в Киеве решаем, какие темы принципиально важные и начинаем их отрабатывать. А если начинается война, там уже, в основном, действуешь только по ситуации. Потому что предугадать, как что будет развиваться - практически невозможно.

Хотя я все-таки свято уверен, что ни одна картинка не стоит жизни человека. Это мое твердое убеждение. А то, что произошло с Тарасом, это просто полный идиотизм. Я видел эти кадры по ТВ Франс-3: это не то, чтобы ехал танк и стрелял. А танк целился - целился и прицельно выстрелил – вот и все.



-Насколько разнятся ситуативные задачи у журналистов разных стран? Присутствует ли выраженный национальный интерес в линии журналистского поиска?



Конечно, присутствует. Допустим, те же британские, американские каналы, им ничего не стоит послать три-четыре группы месяцев на пять – и, конечно, они отрабатывают все. И ситуацию геополитическую, и интересы своей страны, возможные последствия в регионе. И - само собой - событийные съемки, это все они отрабатывают комплексно.

По моему личному мнению, на этой войне лучше всего отработал британский канал Skynews. ВВС, которому было отдано «право первой ночи» - просто опозорились. Из американских лучше всех показал себя Foxnews. Хотя, конечно, и они тоже проиграли арабским телеканалам. Потому что Аль-Джазира и Абу-Даби отработали выше всяких похвал. Правда, ценой многих жизней своих сотрудников.

Все зависит от мощности канала. Потому что мы тоже пытаемся объять необъятное, но не всегда получается: нельзя разорваться. Пробуем. Когда получается, когда – не очень. Сделать сюжет о геополитике, о том, допустим, что будет в отношениях Украины и Иордании, Ближнего востока и Украины, событийная съемка в одном месте, съемка на границе – в другом – это не маленькие расстояния. Между Амманом и границей – 350 км. То есть реально – утром снять все там, записать, «перегнаться», взять машину, прыгнуть в нее, полететь на границу, собрать материал, обработать, выйти в прямой эфир – тяжеловато. В этом отношении мы, безусловно, проигрываем западным каналам. Причина банальная – нет денег.



-Качество картинки, это понятно… Но смысловой объем картинка приобретает с текстом. Насколько плотно вы работаете с журналистом?



Очень плотно. Мы – одно целое. Опять таки, можно с журналистом ругаться – не ругаться, но зритель-то не виноват. Есть задача – хорошо сделанный продукт. Это первое условие. Все остальное: почему не получилось - это уже потом, и это никому не интересно. Я раньше работал с Андрюшей Цаплиенко. Я езжу по военным точкам с Илларионом Павлюком. У нас очень хорошая сработанность. Мы друг друга понимаем с полувзгляда, даже говорить не надо. Плюс очень много помогает общение с широким кругом коллег. Всех повидать можно как раз вот в таких местах. Все между собой общаются, тусуются, идеи рождаются общие. Реально, если новость одна, - все будут по большому счету примерно одинаково о ней говорить. Ну а без хорошего взаимодействия оператора и журналиста - просто не будет ничего. Ведь мы находимся в одной лодке. Мы все делаем вместе, все вместе решаем - и проблемы быта, и организационные проблемы… По-другому невозможно…



-Если я правильно понимаю, реально защитить интересы журналиста в целом, и его жизнь в частности телеканал может, по сути, только вложением средств в его обеспечение…



Конечно, вложением средств и внятной позицией государственной власти, ее готовностью защищать своих журналистов на любой территории… Испанцы сразу после гибели своего корреспондента потребовали объяснений и компенсаций от Америки. Премьер-министру, не выразившему возмущения по поводу трагедии, испанские журналисты объявили бойкот. А наши власти и думали долго, и не высказались толком… Правда, все же потребовали расследования…



-Журналисты гибнут часто?



Смотря, какая война. Допустим, в Македонии, по-моему, погиб только один журналист. А вот в Ираке гибнет много. Отчасти и потому, что, судя по всему, американцы применяли кассетные бомбы - они ведь тоже всей правды не говорят. Я не верю ни одному американскому телеканалу. Все мои остатки иллюзий по поводу отражения ними международных событий у меня улетучились в Косово. Там от американцев приходили люди и четко определяли, о чем мы должны говорить сегодня. Потом приходили албанские проводники, садились по машинам и развозили на объекты, которые четко иллюстрировали: вот - бедные албанцы, кровожадные сербы. Все очень целенаправленно…

Кто работает классно, без реальных цензурных ограничений – это европейская пресса – немецкая, французская, португальская, испанская. Россия – в зависимости от ситуации. Когда мы сидели в Омане, ребятам был звонок, не буду говорить, какой канал. И порекомендовали теперь говорить не «англо-американская коалиция», а – «оккупационные войска». В связи с новой политикой их президента. Это вызвало большое возмущение у российских коллег. Одни просто очень далеко послали пожелание из Москвы. А другие – отказались делать материал. То есть какое-то сопротивление было.

По моему, «Интер» – это единственный канал, который целенаправленно застраховал сотрудников службы информации. Мы все застрахованы, в том числе у нас у всех военная страховка, которая действительна в любой точке мира, включая театр боевых действий.

Конечно, пока не хватает некоторых вещей. У тех же ВВС, «Рейтер» – бронированные машины. И понятно, что в ближайшее время этого не сможет себе позволить ни один украинский и даже российский телеканал. Такая машина стоит около миллиона долларов – бронированный лендровер-дискавери. Они их либо перегоняют посуху, либо перебрасывают транспортными Боингами.

Например, тот же EBU, через который все перегоняются – они в Амман 747-м Боингом перебросили спутниковый передатчик. Через них ведется вся передача материала, с ними заключаются договора. Они есть в принципе в любой точке. По-моему, перед началом войны их депортировали из Ирака. Я звонил Бруно Бекману, это один из топ-менеджеров, и Бруно был очень расстроен, потому что иракцы отобрали у них всю технику при выезде. Хотя они были готовы сидеть там и дальше.

Богатые каналы приезжают со своими передатчиками. Им не нужны услуги EBU. Но в любом случае везде есть контора «Рейтер» и от них всегда можно перегнаться. У меня там много друзей… И вообще, недружелюбных людей я там просто не встречал.



-Как ваша семья, ваши близкие воспринимают вашу профессию?

У меня жена тоже работает на телевидении, поэтому относится с пониманием. Дочери годик и три месяца. Поэтому она пока понимает только: папа уехал, папа приехал…