В начале 90-х Александр Гляделов работал газетным фотографом, но в 1996 году распрощался с редакциями, полностью посвятив себя документальной фотографии.

Уточним термины: в современной классификации фотожурналистика - это фоторассказ в прессе о текущих событиях, а вот документальная фотография - растянутое во времени, длительное фотографическое исследование общественных процессов или явлений.

Результатом ухода Гляделова в фотодокументалистику стали награды престижных соревнований профессиональных фотографов: гран-при «Укрпрессфото-97», приз Hasselblad конкурса европейской фотографии в г. Вивей (Швейцария,1998), приз Международного фонда документальной фотографии (США, 2001), приз «Moving Walls 2002» Института Открытого Общества (США). Александр - автор четырех фотокниг и тридцати персональных фотовыставок в разных странах мира.

Главные герои его повествований - обездоленные. Основные заказчики съемок - серьезные международные организации: «Врачи без границ», Глобальный Фонд, UNAIDS (агентство ООН по противодействию распространению ВИЧ/СПИД), UNICEF (Детский фонд ООН), Комитет Международного Красного Креста.

Первоначально с Александром планировалось интервью. Но, прослушав запись, я понял, что мои реплики в окончательном тексте выглядели бы также нелепо, как вопросы в катехизисе.  Так что результатом нашего разговора стал монолог Александра Гляделова, где первая глава...

... о Мбабане и швейцарских вокзалах

В 1997 году я первый раз съездил в Азербайджан в миссию организации «Врачи без границ», и с тех пор активно сотрудничаю c  ними. Эта  организация создавалась как принципиально новое объединение, оказывающая медицинскую помощь жертвам военных и гражданских конфликтов, эпидемий, стихийных бедствий.  В странах, образовавшихся после развала Советского Союза, начали осуществляться проекты, которые часто заменяют умершее здравоохранение, предоставляя элементарный доступ к медицинской  помощи. Основатели «Врачей без границ» обязались свидетельствовать о причинах страданий людей - кроме медиков в создании организации приняли участие журналисты. Времена меняются, меняется организация, но по-прежнему здесь активно используют фотографию, видео, появились мультимедиа. С 2005 года я больше работаю со швейцарской секцией, но еще и с бельгийцами,  французами, голландцами. Меня принято «использовать» для того, чтобы задокументировать, как идет проект, как лечат людей, почему именно там работают врачи. Большую часть бюджета «Врачей без границ» составляют частные пожертвования. Несмотря на кризис, состоятельные люди продолжают поддерживать организацию. И, безусловно, им нужно видеть результаты - поэтому выставки, в основном, проходят в странах, где базируются «Врачи...».

В ноябре-декабре 2008 года я снимал, как в Свазиленде «Врачи без границ» лечат туберкулез. А в прошлом, 2009 году, 24 марта одновременно с открытием выставки в Мбабане - столице этого Королевства, на всех железнодорожных вокзалах Швейцарии в течение всего дня на огромных экранах шел слайд-фильм, сделанный из моих снимков в Свазиленде.

Если говорить о моей профессии, то я документальный фотограф. Результат моей работы - это выставки.  В 2009 году у меня прошло в разных странах мира восемь фотовыставок.

зк. Захаров

Честно скажу, каких-то непамятных съемок, таких, чтобы сердце не тронуло, у меня не было. Но была съемка, после которой было ощущение, что потерял десять лет жизни. Зимой 2001 года снимал в тюрьмах Кемеровской области России как лечат туберкулез. Перепахало.

Фотографировал там, где  в сталинские времена находился Сиблаг, на севере Кемеровской области России. Снимал под Новокузнецком, в месте, где кроме двух зон и полутора улиц, на которых живут люди, работающие в этих зонах, больше ничего нет. Практически в первый день работы я стал свидетелем сцены, которая потрясла меня на всю жизнь. (У меня бывают жесткие дискуссии с учениками на мастер-классах, когда я показываю эти фото. Обязательно находятся молодые люди, которые возмущаются: мы же живем в такое сложное время, нужен позитив, а тут такая жестокость - зачем?).

Это было 24 января 2001 года, на снимках человек по имени Владимир Захаров. Я приехал в этапное СИЗО оформить разрешение на съемку на следующую неделю. Дежурный  по тюрьме сказал, что могу не ждать до понедельника - вот начмед, он сейчас проведет экскурсию по тюрьме. И начмед, влюбленный в историю майор медицинской службы, который как раз помогал своей дочери-студентке делать дипломный проект по сибирскому пешему кандальному пути, с любовью к своей тюрьме повел мены на экскурсию. Вдруг мимо нас два котролера протащили человека в «народной одежде» - ушаночка, ватничек, сапоги. Я начал, естественно, движение за ними. Но начмед меня придержал и повел показывать камеры на втором этаже для туберкулезных подследственных. Я там отфотографировал, слышу крики снизу, матюки. Кричали контролеры, сотрудники тюрьмы: «Где этот фотограф? Что он там  решетки снимает, пусть идет лучше это поснимает». А мы уже спускались. И лежал этот человек на кушеточке, повторял свой адрес в Москве, помню, что Зубовский бульвар... Делал ему инъекции пожилой врач. Было очень холодно, ведь это Сибирь, тридцать градусов холода за стенами, у врача на теплую одежду сверху натянут халат, на голове - меховая шапка. А потом он отошел к окну, уткнулся в стекло. Подхожу сбоку, а он плачет. Мне сказали: «Снял? Довольно. Мы его сейчас переводим в колонию, где ты с понедельника работаешь, там его увидишь». В понедельник у меня была такая же экскурсия по колонии, тоже водил врач в военной форме. Я говорю ему: «Вот видел в пятницу заключенного Захарова. Мне сказали, что его к вам повезут, хочу посмотреть». Он молча глянул на меня, и завел в морг. Там лежал этот человек, выглядел он чудовищно. Врач сказал: «Ну вот, Саша, у него была туберкулома, но умер он от истощения на этапе». Был он весь какой-то, страшный, замученный. Но на теле не было следов грубого насилия. Просто он выглядел как человек из Аушвица, не дошедший до газовых печей.

Именно это  событие определило мое отношение к тому, чем сейчас занимаюсь, почему  до сих пор пытаюсь проникнуть на съемку в любую тюрьму, которая ранее находилась в Советском Союзе. Да и не только...

Александр Гляделов, из серии «Без маски». Кемеровская обл., Россия, 2001

Фотогеография

Для «Врачей без границ», других организаций я снимал во многих странах. Если по времени все выстроить, то это были Азербайджан, Армения, Украина, Россия (там снимал в Сибири тюрьму и Москве бездомных), Ингушетия, где я снимал беженцев из Чечни во время второй чеченской войны.  В 2002 году меня пригласили провести исследования в Москве о состоянии детской бездомности. Провел там четыре месяца. Нужно было изучить проблему, написать рапорт, а буду я снимать или нет - считалось моим личным делом. И, конечно, я снимал.

Работал в  Молдове, Кыргызстане, Узбекистане, Таджикистане, Туркмении, Грузии, Литве, Польше, Чехии, Франции, США, Швейцарии, Сомали, Кении, Южном Судане, Свазиленде.

Фотожурналистика и документальная фотография

Продолжаю снимать «Лейкой» на черно-белую пленку, сам занят всем технологическим процессом, одна из комнат моей киевской квартиры переоборудована под фотолабораторию. Зачастую приходится самому принимать участие в оформлении выставочных работ - есть определенные оформительские стандарты, принятые в мировой выставочной индустрии, их надо соблюдать.

С фотоаппаратом не расстаюсь, снимаю все, как нормальный фотограф, очень хочется быть вне жанра. Потому что не люблю, когда в тебя тыкают булавочкой, чтобы определить жанр - или социальная фотография, или документ, или фоторепортаж.

С той частью фотографии, основой которой являются события, факт, сейчас произошли очень серьёзные изменения. Эти изменения как раз в меньшей степени затронули документальную фотографию - к ней отошли серьёзные фотожурналисты, которым не нравится работать дальше в медиа. Фотограф может продолжать говорить, что он фотожурналист, но по его работам можно складывать документальный проект.

Для себя решил еще в 1996 году, что я никакой не фотожурналист, я занимаюсь документальной фотографией. Для меня это стало совершенно ясно, когда я делал по просьбе какой-то давно несуществующей киевской газеты материал об уличных детях. Познакомившись с первыми пацанами, понял, что это тема на много лет, что надо делать серьёзную фотографию, которая живет не один день на полосе газеты, и что это не фотожурналистика.

Александр Гляделов, из серии «Лишние». Киев-Одесса (Украина), Орловская обл. (Россия), 1996-2001.

Я был в ноябре на фестивале «Paris foto» - самый главный фестиваль фотогалерей, он проходит в «Carrousel du Louvre» - подземном пространстве под Лувром. В конце ноября каждого года проходит мировой смотр того, что происходит с фотографией, которая представлена исключительно в фотогалереях. Мою фотографию там представляла португальская галерея, в которой прошлой весной у меня была выставка. Обычно мои фотографии нравятся фотографам и молодым людям, которые только собираются стать фотографами. У меня был разговор с парнем, который учится фотографии в одной из фотошкол в Париже. Он признался, что сейчас живет и учится за счет тех денег, которые раньше заработал, собирается серьезно заняться фотосъемкой. И понимает, что ему еще можно попытаться сделать один шаг в фотографию и потом вернуться к прежней хлебной профессии рекламиста. Но если ты взрослый и ответственный человек, то сделаешь два шага - и вернуться назад уже не сможешь. Это будет совершенно другая жизнь. Ему было страшно принимать это решение.

Тогда, в 1996 году, мое решение буквально кристаллизовалось. Разумеется, раньше я попробовал себя как фотожурналист в разных украинских изданиях, меня пригласили в газету «Республика» (1992-93),  дав карт-бланш, разрешили делать все, что хочешь.

Фотография - это когда ты мыслишь образами, ты как бы проживаешь свою жизнь фотографиями, и это вариант не только чувства  и мысли. У меня мои фотографии, как и мои чувства, всегда опережают мысли, я не аналитический фотограф, я - фотограф живых чувств. Я считаю, что это очень важно. И это самый быстрый путь к пониманию человека, которому эта фотография адресована, которую он тоже чувствует. В любом случае это было мое экзистенциальное исследование. Я почувствовал какое-то даже освобождение, когда начал всем говорить в 1996 году - хватит, я не фотожурналист, это документальная фотография. Просто по форме она напоминает то, как могут себе позволить существовать и работать фотожурналисты.

О войне

Почему я был на войнах? Я всего четыре раза был там, где стреляют. В Приднестровье меня ранили в ногу. Был в Сомали, там стреляют регулярно, видел раненых, но при мне не было боевых действий. Просто был госпиталь, куда привозили раненых. Я искал какие-то ответы на свои вопросы. На них, может быть, ответы найти невозможно, но обязательно нужно искать, иначе просто тупик.

«Вылезти на самую высокую крышу и орать!»

Сталкивался в своей жизни с тем, что человек становится агрессивным и обязательно начинает донимать тебя дискуссиями, если не принимает того, чем занимаешься ты. Однажды я развешивал выставку в одной киевской галерее под двухчасовое нытье работника этой галереи. Он не мог  смириться с тем, что изображено на снимках, считал, что это показывать не нужно. А на фото - люди, практически умирающие от СПИДа.

Это была съемка из стационара Одесского центра СПИД в 2005-м году. Приехал, сделал какие-то картинки, вернулся в Киев. Мне перезвонили через две недели, и сказали, что из тех людей, которых я видел в отделении, в живых осталось только два человека. Сначала планировал совершенно другую выставку, даже начал ее печатать, и понял, что нет - об этом надо не то, что говорить, а орать. Вылезти на самую высокую крышу и орать! Я еще два раза ездил туда, делал картинки, потом чтобы не было их много, отобрал двадцать две и показал.

А вообще-то тему о людях, больных СПИДом, я начал снимать еще в 1997 году.   

Александр Гляделов, из серии «Здесь и сейчас». Одесса (Украина), 1998-2005.

Объективная субъективность

Часто люди считают, что познав секреты и тайны композиции, они уже фотографы. На самом деле, они не знают, что им надо. По моим наблюдениям, в Украине молодые люди  не знают, как сформулировать свой личный интерес. Они боятся задать вопрос (и в первую очередь себе) -  зачем это нужно, что из этого получится, что такое жизнь, кто я в этой жизни. Ведь если эти вопросы вербализировать, они звучат крайне просто. На них ответов или нет, или ответы трудно получить самому человеку, но не задавать их нельзя.

Фотография - это удивительное занятие, она перебрасывает различные мостики в совершенно разные поля науки, культуры, антропологии. То, что раньше считалось зачастую хорошей фотожурналистикой, сейчас считается документальной фотографией. Тут есть экономические причины - отсеивание авторов по финансовым возможностям, потому что во всем мире жизнь стала дороже, немыслимо дороже, даже если взять 15-20 лет назад. Часть фотографов продолжает предпочитать классические материалы, я не один, такие люди есть. Стоимость материалов выросла в разы, и сама возможность перемещения в пространстве, возможность где-то жить тоже стали дороже.

Конечно, документальная фотография визуально тоже меняется, но она, в данном случае, развивает то, что было ей присуще раньше - погруженность автора в тему исследования, его заинтересованность, его яркую субъективность. В свое время американский фотограф Юджин Смит говорил, что не верит в объективность фотографа, что настоящий фотограф должен быть субъективным, только тогда он сможет рассказать правду. И сейчас элементы этого есть в фотожурналистике.

Главная суть документальной фотографии в соотношении места и времени с тем, что изображено. Людям всегда интересны рассказы о жизни других людей и их возможность соотнести эти рассказы со своей жизнью. Это как пьесы Чехова. Почему к Чехову непреходящий интерес во всем мире? Потому что в его произведениях люди просто сидят и обедают, а в этот момент в обыденном, казалось бы, разговоре решаются вопросы их жизни и смерти. И человек в любой части земного шара может это понять. Такие рассказы со сцены никогда не устареют. И это присуще хорошему фотографическому документальному рассказу. Проблема восприятия здесь, где мы живем, в том, что сама документальность не является тем, что исследуется с точки зрения методологии, ее никто не преподает, никто не изучает.

Мои коллеги

В Украине есть фотографы, которые занимаются документальной фотографией. Приятно, что в большинстве своем это молодые ребята.  Аня Войтенко, братья Черничкины, Саша Течинский. Есть очень хороший фотограф Даниил Филипповский. Он принципиально не бросает работу, которая его кормит, чтобы заниматься свободно фотографией. Пришло новое поколение фотографов, хотя их все-таки очень мало по сравнению с другими столичными городами.

Из тех, кто постарше, интересен Саша Чекменев. У него много смелых работ, он с радостью принимает советы по редактированию. Я никогда не видел, как он снимает, документальный ли это метод, но он сделал великолепную серию про Донбасс. Такого Донбасса уже нет.

Хотя снимаю на пленку, но я совершенно не противник цифровой фотографии. Но те, кто обучает у нас молодых фотографов, не учат их тому, что изображение можно разместить не только на мониторе компьютера, а и на фотобумаге. Они совершенно не представляют ситуацию, что ты вдруг можешь оказаться настолько интересным фотографом, что тебе предложат сделать выставку, напечатать книгу. А это совершенно другое. И молодые фотографы в этих технологиях ничего не понимают.

Кыргызский Денисов

В прошлом году меня очень задела одна история в Кыргызстане.

Я работал в колонии под Бишкеком. Снимал, как больные заключенные принимали медикаменты, делал снимки с выездного заседания комиссии по условно-досрочному освобождению. Не все из осужденных, но большинство, чьи документы были поданы, получили условно-досрочное освобождение. Я снял, как они выходят из колонии, как с ними прощаются, как им помогают добраться домой.

Заключенный Сергей Денисов был освобожден очень больным, он сильно страдал, физические боли испытывал непрерывно. И получилось так, что мы с волонтерами «Врачей без границ»  на своем автомобиле перевезли его из колонии в городскую туберкулезную больницу в Бишкеке. Но там, ссылаясь якобы на отсутствие свободных коек, отказывались его принимать. Узнав об этой ситуации, я зашел в кабинет дежурного врача и просто молча стоял. Через какое-то время врач дал команду положить нашего больного в палату интенсивной терапии. Сергей на моих снимках постоянно плавал в боли. Его лечили в колонии от туберкулеза, но в тублечебнице начали сомневаться в диагнозе. Денисову назначили крайне тяжелую процедуру - одновременно с откачиванием жидкости из плевральной области надо было взять на цитологический анализ ткань. И я это все снимал. Четыре часа мы ждали, пока ему это сделают.

Потом я сделал в Бишкеке в Национальном художественном  музее выставку, где одним из главных героев был этот тяжело больной бывший заключенный. И вдруг на вернисаже неожиданно для себя вижу моего Денисова в зале. Кто-то привез его из больницы на машине. Он постоял немножко у своих фотографий, потом присел на корточки, его угостили едой какой-то. Я уже никогда не забуду то, что он  произнес как бы в воздух: «Если я останусь после этого в живых, я, наверное, стану другим человеком». И видно было, что это не по поводу мучений, которые он испытал. Может быть, в первый раз к нему нормально отнеслись совершенно незнакомые люди, они бились за его судьбу. Сергей это все видел. И с точки зрения невероятно битого жизнью человека по-новому посмотрел на жизнь. Не знаю, что он сделал, за что осужден, в чем он виноват.

Меня приглашают в сентябре в Бишкек провести для местных фотографов мастер-класс. Хочу выяснить, жив ли этот человек, чем эта история закончилось. Там оставался какой-то процент вероятности, что у него не онкологическое заболевание.                  

Александр Гляделов, из серии «Вдох - выдох». Бишкек (Кыргызстан), 2009.

Просто чья-то история

Мне как-то попался текст человека, который в 1946 году просто за хулиганство, какой-то мелкий криминал, попал в заключение. И оказался удивительным мужиком, яростно отстаивающим собственную честь. В итоге, из лагеря в лагерь, он доехал до Колымы, был среди уголовников. Потом вместе с осужденными за плен советскими офицерами участвовал в одном из колымских восстаний. Несколько восставших, в том числе и он, были пойманы. Каким-то чудом о нем узнали за рубежом. Там поднялась волна протестов, и этот заключенный оказался единственным, кого не расстреляли. Но он, естественно, получил по полной - 25 лет лагерей, это был тогда максимум. Отсидел весь срок с добавками. Он описывает пересылки, восстание, избиения, карцеры. Его били уголовники и сотрудники лагерей. Политические не трогали, потому что он стал легендарной личностью.

Читаю и сравниваю: в этом году я в школу пошел - он сидит за восстание в Гулаге, вот я стал пионером - он в карцере, меня приняли в комсомольцы - он вышел из лагеря. Он досиживал там со знаменитыми диссидентами и это все описал. И начинаешь на собственную прожитую жизнь смотреть совершенно по-другому. Человек сел в тюрьму за то, за что могли дать год или полтора от силы, а все, что было потом - отчаянная борьба за собственное достоинство, которое он никому не позволял унижать. Он всю жизнь просидел в этой тюрьме, в стране, которая официально декларировала совершенно другие ценности. И становится стыдно, что я не был диссидентом, не выходил на манифестации. Я чувствую свою вину перед этим человеком за то, что он сидел ни за что, когда я был уже гражданином с паспортом. Я чувствую свою вину за то, что Стуса замучили в тюрьме, когда остальных уже выпустили. Просто поэтому.