На него был приглашен тот самый депутат Рыбачук, который впервые обнародовал информацию о темниках (уже без кавычек), посредством которых Администрация Президента влияет на содержание самых массовых средств информации.



Олег Рыбачук выступал, фактически, в режиме пресс-конференции, которая, конечно же, не планировалась, но уж слишком большой дефицит информации о деятельности «Нашей Украины» ощущали журналисты.

Однако «Детектор медіа» на состоявшейся встрече наиболее интересными показались не столько ответы депутата, сколько вопросы журналистов. Они, на наш взгляд, засвидетельствовали принципиально новую в жизни отечественных медийщиков ситуацию: журналисты учатся работать в режиме информационной блокады, цензуры и невозможности свободного обмена мнениями.

Какие конкретно выводы напрашивались в ходе встречи в «Бабуине»?



1. Пресс-клубы могут стать альтернативными источниками информации в период жесткой цензуры со стороны власти.



У журналистов в период жесткой цензуры исчезает не только свобода слова, но и свобода мышления оказывается существенным образом ограниченной. Свобода мышления покоится на свободе слова. Журналист работает на рынке идей. И когда свобода слова ограничивается, то исчезает не только свобода оценок и выводов, исчезает свободный обмен идеями между разными людьми, свобода коллективной мыследеятельности.



Пресс-клуб – в частности, Центра медиа-реформ - создан для того, чтобы компенсировать недостаток общения журналистов и политиков друг с другом, которое в бесцензурный период обычно происходит через посредство СМИ. Если опыт пресс-клуба окажется удачным, то его, наверное, стоит учесть и после исчезновения цензуры, которое рано или поздно - но обязательно случится.

Прежде всего для того, чтобы писать, необходимо получать информацию. Однако если источники такой информации контролируются или самоцензурируются (например, информ-агентства), то у журналистов в ситуации информационного голода не всегда есть возможность получить информацию традиционными средствами. Вполне возможно, что вне официальных помещений, вне даже обычных для таких случаев конференц-залов информ-агентств, без предварительной аккредитации независимые пресс-клубы могли бы стать источниками альтернативной информации.

Кроме получения нецензурированной информации, в таких пресс-клубах стоило бы создавать не столько пресс-конференции, сколько атмосферу свободного обмена мнениями, то есть дискуссий. Наибольший интерес вызывают некоторые, обнаруживающиеся только в период жесткой цензуры и самоцензуры, попытки интерпретировать происходящее в рамках не традиционных подходов или упрощенных представлений, а долетающих сквозь цензурный фильтр метафор, лозунгов, посланий и идеологем от оппозиционных политиков.

2. У журналистов нет опыта работы в подполье: они не всегда умеют противостоять медиа-реальности, которая оказывается сильнее и поглощает их сознание.



Наибольшую опасность в период цензуры представляет как раз не отсутствие информации или управление ее содержанием извне, а отсутствие опыта в интерпретации предварительно искаженной и односторонней информации, которая все-таки передается СМИ. Имеющим опыт диссидентской молодости журналистам можно всего лишь припомнить используемые тогда умения читать между строк, понимать больше, чем сказано, делать выводы в своем кругу, а не пользоваться подсказанными СМИ. Но что делать тем, кто такого опыта еще не имеет?

В период жесткой цензуры изменяется не только содержание СМИ, изменяется формат подачи информации. Обратите внимание, что более всего именно дикторский формат на телевидении может быть цензурирован. Репортаж на уровне видеоряда цензурировать труднее. Еще труднее цензурировать экспертную оценку. Нынешние выступающие эксперты даже без предупреждения стараются говорить самодостаточные тезисы, которые трудно смонтировать и исказить их смысл. Однако именно выступления экспертов вылетели сегодня из эфира в первую очередь.

То же самое и с вопросами, которые ставят журналисты: они уже зависят от сформированных недавно подцензурных представлений. То есть сами журналисты оказываются в плену цензурированной медиа-реальности.

3. Чтобы разобраться с тем, в какой стране мы живем, нужно обращаться к экспертам. Скорее всего, мы оказались в полицейском государстве.



Мы сегодня определяем то, что с нами происходит, эмоционально, без предварительной оценки экспертов. А ведь все это уже было много-много раз в истории.

Хунта, диктатура, деспотия, авторитаризм — как только не называют нынешний режим власти. Все это не более, чем метафоры и эмоциональные характеристики. Между тем, ни на хунту, ни на деспотию, а тем более диктатуру, нынешний режим «не тянет». Думаю, что правильнее всего его называть полицейское государство. Попробуем это подтвердить.

Какие черты дают нам основания называть нынешнее состояние полицейским государством?



1. Прежде всего, мы находимся в ситуации, когда на фоне углубляющегося политического кризиса власть сворачивает открытый диалог с общественностью, заменяя ее срежиссированными «встречами с народом». Власть сознательно не отвечает на лавинообразно возникающие вопросы. Вместо этого демонстрируется «спокойная сила» — полицейские дубинки и щиты, вмешательство милиции в акции публичного протеста. Оппозиция не раз заявляла и подтверждала делом, что акции протеста являются мирными. Власть же неизменно демонстрирует подавляющее количественно присутствие специальных сил в полном снаряжении.

В такой ситуации кажется оправданным увеличение силовых ведомств, расширение их полномочий (например, недавняя инициатива власти по созданию нового министерства экономической безопасности, которое объединит налоговое ведомство, таможенную службу и подразделение МВД по борьбе с экономической преступностью).

2. Полное подчинение исполнительной властью - судебной власти. Судебная власть выполняет роль репрессирующего органа по отношению к оппозиции. Фактически судебная власть перестает выполнять свою конституционную роль по отношению к представителям исполнительной власти (центральной и местной).

3. Использование судебных органов в репрессивных целях против оппозиции. На многих из оппозиционных бизнесменов сегодня заведены уголовные дела. Эти дела и не расследуются, и не прекращаются — то есть люди «подвешены».

4. Преследование СМИ в судебном порядке (приостановление лицензий), увольнение неугодных журналистов, покупка-уничтожение отпечатанного тиража некоторых газет.

5. Использование налогового ведомства с целью давления на неугодных режиму. Эти факты известны многим депутатам, но именно эти факты не пропускает в СМИ цензура.

6. Возрастание роли специфических силовых ведомств и прокуратуры (органа обвинения). Кто еще три года назад из простых граждан помнил фамилию генерального прокурора? Сегодня же, к примеру, председатель Верховного Суда по-прежнему является непубличным, а генеральный прокурор (представитель органа государственного обвинения) — телезвезда, хотя по нашей же Конституции все должно быть наоборот. Не говоря уже о том, что в правовых государствах именно верховный судья является фигурой публичной, а не прокурор.

7. Цензура, вмешательство в работу редакций СМИ, что запрещено Конституцией Украины. А, значит, бездействие Конституционного Суда как органа власти.

4. Судебный процесс против власти по делу о цензуре опасен прежде всего для самих журналистов и руководителей СМИ



На заседании пресс-клуба я предложил депутату Олегу Рыбачуку (в качестве идеи) начать против него судебный процесс по факту введения общественности в заблуждение относительно «темников» как формы цензуры в Украине, которая запрещена по Конституции. Этот судебный процесс, на мой взгляд, дал бы возможность привлечь в качестве свидетелей руководителей СМИ. Судебный процесс позволил бы выяснить: или Рыбачук врет, или руководство АП действует неконституционно. Однако следует согласится с ответом депутата, который заметил, что у нас нет института защиты свидетелей, и из-за опасения руководителей СМИ за свою жизнь и жизнь их близких мы можем не получить достоверных свидетельств.

5. Нужно создавать не оппозиционный медиа-холдинг, а общественное телевидение и общественное радио.



На вопрос журналистов о создании медиа-холдинга «Нашей Украины» Олег Рыбачук ответил, что речь идет не о каком-то похожем на олигархические СМИ холдинге, а о координации работы всех незаангажированных СМИ. С моей точки зрения, которую я изложил на встрече, оппозиция должна серьезно поддержать процесс разгосударствления НТКУ и формирования на ее базе Суспільного телебачення. А также - создание других каналов “громадського телебачення” (по закону это разные типы общественного телевидения), а также создание и развитие общественного радио. Не оппозиционный медиа-холдинг нужен, который, кстати, власть и не позволит создать, а общественное радио и телевидение. Последнее тоже, разумеется, будет находиться под прицелом власти – о чем уже практически засидетельствовал и опыт Громадського радио (проект А.Кривенко). Тем не менее, есть основания утверждать, что, во-первых, организаторы того же Громадського радио были не готовы, прежде всего юридически., к адекватному противостоянию властям. Во-вторых, в отношении каналов общественного вещания есть гораздо больше возможностей использовать гражданское давление неправительственных организаций – как отечественных, так и зарубежных, что абсолютно невозможно в случае попыток создания некоего оппозиционного медиа-холдинга .

6. Проблема Президента - не в продаже оружия в Ирак, которой, может, и не быть, так как подчиненные могли не выполнить его распоряжения, а в отдаче преступного приказа. Кстати, факт приказа не отрицается Президентом. Но все «единое информационное пространство страны» сводит всю проблему исключительно к «было – не было».



Теперь давайте помыслим дальше предложенной нам всеми национальными телеканалами и мейнстримовскими газетами (разумеется, кроме «Зеркала недели») интерпретации ситуации с поставкой оружия в Ирак.

Например, украинской власти выгодна постановка вопроса в интерпретации: «была ли поставка оружия в Ирак?». С другой стороны, США тоже, по-большому счету, интересует не столько сама проблема нашего Кучмы – и, судя по всему, отданного им преступного приказа - сколько то, не будут ли сбивать их самолеты, когда они полетят бомбить Ирак. Таким образом, мы, граждане Украины, попадаем в ситуацию управления медиа-реальностью чуждыми для нас интересами. Украинская власть, очевидно, знает о том, что распоряжение Президента, аутентичность которого доказана в США, не было выполнено его подчиненными. Поэтому власть заинтересована в доказательстве отсутствия «Кольчуг» в Ираке. Но граждан страны интересует другое: если был отдан преступный приказ, то если даже он не был выполнен подчиненными, было ли преступление? И как быть с другими преступными распоряжениями Президента, аутентичность которых частично доказана «Бек-Тек»?

Общественность интересует не то, было ли выполнено конкретно это преступное распоряжение Президента, а отдавались ли вообще это и другие преступные распоряжения, и можно ли начать судебный процесс против Президента Украины по зафиксированному на пленках факту его преступных распоряжений, многие из которых, как известно, могли быть выполнены? И если отечественная судебная система не в состоянии принять такой иск к рассмотрению, то возможно ли обращение в европейский суд с таким иском? Заметьте, речь в данном случае не идет о том или ином способе незаконных действий, а о простой процедуре подачи судебного иска на высшее должностное лицо…

Все эти действительно важные для общества и общественности проблемы – в отличие от многих для нас «чужих» проблем – являются абсолютно, тотально закрытыми для обсуждения во всех крупных национальных медиа. И, возможно, именно пресс-клубы могут в нынешней ситуации оказаться единственным островком свободы слова. Центр медиа-реформ - начал. Кто следующий? В том числе – и в смысле создания новых форм СВОБОДНОЙ, НЕЦЕНЗУРИРУЕМОЙ коммуникации - как альтернативы ПОЛИЦЕЙСКОМУ государству.

Читайте також:

Відбулася презентація Центру медіареформ

Могилянський прес-клуб запрошує всіх бажаючих на чергове засідання. Тема для обговорення: "Що таке незалежні ЗМІ і що треба зробити, щоб вони з"явилися в сучасній Україні?"