В российском Дагестане в 2000-х возник медиафеномен, который местные жители обсуждают до сих пор. Это газета «Черновик» — одно из самых свободных и критичных по отношению к властям СМИ того времени. Похищения и бессудные казни дагестанцев становились обычным делом, но коллектив махачкалинской газеты писал о всех громких случаях беспредела российских силовиков, не боялся конфликтовать с могущественными руководителями региональных управлений ФСБ и МВД. Попытки преследовать журналистов в судах по универсальному обвинению в экстремизме провалились. И тогда за дело взялись «эскадроны смерти», которым из Москвы был дан карт-бланш на безнаказанные убийства неугодных. Знаковыми личностями «Черновика» были главный редактор Надира Исаева, владелец газеты Хаджимурад Камалов и журналист Ахмеднаби Ахмеднабиев. Камалов и Ахмеднабиев (уже в период работы в издании «Кавказский узел») убиты, а убийцы до сих пор не найдены. Надира Исаева ушла из газеты и вскоре покинула Россию.

Работа коллектива во главе с Исаевой были отмечены международными премиями. Но в России международное признание работы журналиста — скорее отягчающее, чем облегчающее участь обстоятельство. Пять лет Надира Исаева — за пределами своей родины. Свободно говорящая по-английски, с высшим экономическим образованием мусульманка в хиджабе самим своим обликом разрушает исламофобские стереотипы, усердно распространяемые в России и за ее пределами. Уже четыре месяца Надира вместе с мужем, проповедником, публицистом и переводчиком Абулхалимом Абдулкаримовым находятся в Украине. О том, как после пятилетнего перерыва ей видится дагестанская журналистика, Надира Исаева рассказала «Детектору медиа».

— Надира, прошло пять лет с тех пор, как ты ушла из «Черновика». Газета тогда была на пике популярности в Дагестане. Коллективу удалось в суде отбиться от преследования силовиков. Ты уже не раз отвечала на вопрос о причинах ухода, поэтому я спрошу, как изменилась газета и медиарынок республики в целом? Ты следишь за тем, что там происходит?

— О причинах моего ухода надо говорить в более широкой перспективе, чем я говорила тогда. Лицом к лицу лица не увидать... Да, в судебном порядке газете удалось отбиться от преследования. В 2011 году, спустя почти три года после начала уголовного преследования, четверых сотрудников газеты оправдали. Но (!) незадолго до окончания суда, когда был очевиден его исход в пользу журналистов, начался новый этап выдавливания местных независимых СМИ из числа игроков на общественно-политическом поле Дагестана. Стартовала грязная анонимная, конечно же, информационная кампания по дискредитации меня, а также группы известных в Дагестане журналистов, общественных активистов и правозащитников. И она продолжается.

Затем последовали убийства. 15 декабря 2011 года был убит учредитель «Черновика» Хаджимурад Камалов, 9 июля 2013 года корреспондент «Кавказского узла» Ахмеднаби Ахмеднабиев. Угрозы в их адрес звучали на сайте, афиллированном со спецслужбами России. Ахмеднаби до своего убийства пережил покушение. Аппарат государственного насилия попустительствовал этим убийствам. По тому же покушению на Ахмеднаби прокуратура не возбудила уголовного дела. Фактически он остался один на один с террористами в погонах в ожидании своего убийства.

Не нужно говорить о Дагестане отдельно от ситуации на Северном Кавказе. Это приводит к ограниченнному понимаю процессов и в самой республике, и на Кавказе, и в России — как в региональном, так и в геополитическом контекстах.

Дагестан сравнительно недолго оставался островком благополучия в сфере СМИ на фоне серии убийств учредителей оппозиционных СМИ в Ингушетии, а также убийств правозащитников и выдавливания независимых СМИ из Чечни в 2008–2009 годах.

— Какое главное изменение в контенте «Черновика» после гибели Хаджимурата Камалова ты бы назвала?

— Газета «Черновик» славилась своей смелой критикой действий силовиков в Дагестане и на Кавказе в целом. Это именно то, за что она получил народное признание и признание со стороны мирового профессионального сообщества. Правозащитная тематика была ключевой для газеты. Собственные расследования коррупции, в том числе в правоохранительных органах, были коньком учредителя газеты Хаджимурада Камалова. А чем ещё может прославиться газета?!

Я не хочу обвинить оставшихся в Дагестане журналистов в трусости: МВД и ФСБ правят бал на Кавказе, а методы работы у них изуверские. Но я могу обвинить их в профессиональном бесчестии.

И ещё одно, неразрывно связанное с первым, изменение: из газеты ушла большая политика. Перестали рассуждать о самих себе, то есть о Дагестане, с позиций геополитики. Россия в своей политике на Кавказе как никогда ранее исходит из факторов и рисков геополитики. Основу её правящего класса составляют силовики. И они превентивно — в меру своего понимания и интересов — проводят военные операции за рубежом. Они внимательно следят за событиями на Ближнем Востоке, вторгаются в Сирию, воюют в Украине. Страхи правящего класса о расползании очагов войны на южные регионы страны диктуют ей сегодня террористические методы управления Кавказом. Журналистское же сообщество Дагестана, наоборот, самоустранилось от анализа и критики правящей элиты, переключившись на дичь помельче: региональных чиновников средней руки, против которых сейчас десятками заводят уголовные дела о коррупции и сажают в тюрьмы.

— За пять лет, которые прошли с тех пор, в Дагестане появились новые издания, которые заслуживают внимания читателя?

— Ни в Дагестане, ни в других республиках Кавказа в силу объективных обстоятельств не могли появиться новые проекты регионального уровня. В настоящее время одеяло кавказской журналистики тянет на себя кремлёвский проект «Кавказская политика». Ему дозволено критиковать отдельных глав республик или их крупных чиновников. Рамзан Кадыров, например, вне поля их критики.

Дагестанские «Черновик» и «Новое дело» могут позволить себе писать лишь о местечковой коррупции, а также отражать псевдообщественные мероприятия, вроде выездных заседаний совета по правам человека при президенте России. В период выборных кампаний или борьбы московских дагестанцев за относительно крупные имущественные активы они освещают их перипетии.

Но дагестанские журналисты, как и кавказские в целом, профессионально не готовы к работе в условиях открытых информационных пространств: они не имеют навыков работы со средствами digital media, не владеют иностранными языками, не ориентируются в западной и/или арабоязычной прессе и соцсетях, не в курсе трендов глобальной политики... Хотя бы на уровне руководства изданий. С экономической точки зрения также нет предпосылок для их существования.

Объединяет эти два уровня СМИ то, что они отстранились от систематического освещения и тем более критики репрессивно-карательной политики России на Кавказе.

В целом, по моим собственным наблюдениям, журналисты российских изданий негласно её поддерживают и солидарны с силовиками. Сами же дагестанские журналисты – после серий убийств, о которых мы упомянули в самом начале беседы, – парализованы страхом.

Силовики в лице ФСБ, МВД, армейских структур приняли на себя роль идеологов государства и пропагандистов. Они задают риторику о Кавказе для российских СМИ. По своему содержанию она шовинистско-расистская. Аппарат, обслуживающий её генерацию, внедрение в массовое сознание и поддержание, стоит огромных денег российскому бюджету и непрозрачен для общества. Небезызвестный сайт «Кавказпресс», канувший в лету, – лишь одно из видимых его проявлений, но характер его информационной политики позволяет сделать выводы о видении мира, ценностных ориентирах и целях корпорации насильников, действующих от имени государства.

На мой взгляд, целью информационной политики силовиков на Кавказе является полностью разрушить духовные ценности, на которых держится традиционное общество: религия, честь и достоинство человека, авторитет общественных лидеров и другие.

Так, поначалу «Кавказпресс» выливал помои исключительно в адрес салафитской среды и представителей вооружённого исламского подполья. Под соусом информационной войны с терроризмом анонимные авторы сайта оскорбляли религиозные чувства мусульман самым отвратительным образом.

Следующими мишенями дискредитационных кампаний издания стали коррумпированные региональные чиновники.

Дело не в том, что эти чиновники достойны сочувствия, а в том, что они – суть хвост рыбы, гниющей, как известно с головы. Они – закономерный продукт «кремлевской цивилизации», выпестованный ею за десятилетия, и даже столетия. О кремлевской коррупции сайт как-то скромно умалчивал. Это, во-первых. Во-вторых, тот намеренно пошлый язык, с ненормативной лексикой и забористым юмором на уровне «ниже пояса» уничтожал репутационно тех, кого общество воспринимало как власть (пусть даже и весьма нечестивую). В-третьих, общество, консервативное в своей основе, развращается посредством такой риторики.

«Кавказпресс», как я его вижу, был площадкой для слива компромата на чиновников и предпринимателей, которых хотели отжать силовики. Его контент отражал процесс вытеснения из всех сфер собственно кавказской региональной элиты (хотя это слово неуместно в отношении коррумпированной бюрократии) и предпринимателей. Думаю, этот процесс завершился, и проект утратил свою актуальность для его бенефициаров.

Крайний шовинизм, граничащий с расизмом, правящей в России элиты по отношению к кавказцам очевиден. В информационном пространстве, в электронных СМИ, в сериалах, фильмах, в различных шоу кавказцев, в частности, дагестанцев выставляют дебилами. Поддакивают этому расизму дагестанские активисты, журналисты, представители шоу-бизнеса, всплывшие на поверхность общественной жизни только потому, что естественные, реальные лидеры убиты, вытеснены из публичной сферы, выехали за пределы страны.

Смешно видеть бывшего журналиста «Черновика», заявлявшего о себе, что он атеист, либерал и бизнесмен, а ныне чиновника, ответственного за информационное сопровождение гбавы республики, сидящим за одним столом с заместителем муфтия Дагестана, а вместе с ними двумя третий – ветеран войны в Афганистане на стороне СССР с характерным лицом человека из криминальной среды, который вдруг стал членом Общественной палаты республики и возглавил региональное отделение партии...

Журналисты «Черновика» гордятся тем, что получают премию из рук премьер-министра страны-колонизатора России Дмитрия Медведева – свидетельство либо их скудоумия, либо алчности.

В Тунисе после народного восстания 2011 года многие журналисты, служившие опорой диктаторского режима Бен Али, вдруг стали заявлять о себе, будто бы они находились в оппозиции и преследовались режимом... Явление приобрело такой размах, что журналисты-диссиденты составили чёрный список пособников свергнутого диктатора, дабы исключить их дальнейшее присутствие в цеху. Полагаю, что время чёрных списков «пехотинцев» дагестанской журналистики ещё впереди.

Даже правозащита в России стала фактором унижения мусульман-кавказцев. Федеральные государственные «правозащитники» – частые гости в регионе. Собирают всевозможные круглые столы, на которых им местные жители жалуются на преследования по религиозному признаку...

Другой мощный информационный ресурс унижения достоинства в частности дагестанцев, о котором я не могу не упомянуть, – шоу-бизнес.

Посмотрите «юмористические» ролики группы бывших дагестанских КВН-щиков «Горцы от ума» в YouTube. Они изображают дагестанцев идиотами с одной извилиной в голове и ненормированной русской речью. У роликов сотни тысяч, даже миллионы просмотров. «Горцы от ума» словно сговорились с сайтом «Кавказпресс» в мировом виртуальном пространстве формировать о своих сородичах мнение как о дебилах. Только если «Кавказпресс» – издание федеральное, подконтрольное спецслужбам России, то «Горцы от ума» – продукт местных «деятелей культуры». Вообще-то, людей, делающих из своего народа посмешище, принято считать национал-предателями.

— СМИ в Дагестане — это, прежде всего, инструмент пропаганды или бизнес?

— Эти две функции распределены между частными и государственными СМИ. Монополия на пропаганду принадлежит сектору государственных СМИ, в том числе и анонимных, подконтрольных силовикам. Под предлогом особой значимости пропаганды для госбезопасности России силовики паразитируют на бюджетных миллиардах. Местные же, негосударственные СМИ, чтобы выжить, вынуждены завуалировано коммерциализировать свой контент, приближая его к стандартам, принятым в пиар-отрасли.

— Северный Кавказ вообще и Дагестан в частности — территория беспредела силовиков. Но к пыткам и бессудным казням в последнее время прибавились закрытия мечетей. То есть количество людей, подвергающихся давлению, резко увеличилось. Находит ли это отражения в СМИ? Являются ли СМИ в Дагестане индикатором возможных социальных потрясений?

— И да, и нет. Отражение в СМИ они находят постольку, поскольку по ним проводятся заседания круглых столов по инициативе и при участии членов правозащитного и околоправозащитного сообщества. Непосредственно же описывать факты беспредела силовиков в текущей своей работе, как очевидно из контента изданий, дагестанские журналисты избегают.

— Украинскому читателю может быть непонятно, почему мы в разговоре о СМИ Дагестана так много внимания уделяем религии. Как бы ты это объяснила? Почему это важно, когда речь идет о твоей малой родине?

— СМИ отражают парадигму общественного сознания. Самоидентификация народов Кавказа неразрывно связана с исламом. С точки зрения православной метрополии — это фактор раскола империи. С позиции самого региона ислам — консолидирующий фактор. Под знамёнами исламского джихада кавказцы в прошлом объединялись для отражения военной агрессии Российской империи. Российские власти опасаются рецидива.

— В Украине о преступлениях российских силовиков на Кавказе заговорили после начала агрессии Кремля в Крыму и на Донбассе. Раньше как-то не очень интересовал украинцев этот регион. А среди твоих земляков и в тех странах, где тебе приходилось жить в последние годы, понимают, что здесь у нас происходит? Откуда люди получают информацию о событиях в Украине и насколько она достоверна, по-твоему?

— В Украине обратили внимание на Кавказ в контексте собственного кровавого опыта столкновения с русской машиной террора и увидели, наконец, что Кавказ — это её тренировочный военный лагерь, плацдарм, на котором отрабатываются методы имперского насилия и подавления.

Почти три года я жила в среде вынужденных переселенцев с Кавказа, проживающих в Турции. Это среда мусульман-салафитов. Есть некая отрешенность, обоюдонаправленная изолированность этого сообщества от внешнего мира. На мой взгляд, симпатии этих людей к украинцам наблюдались в период пика столкновений с пророссийскими вооружёнными формированиями, когда приходили новости о десятках, а то сотнях убитых российских контрактников, особенно из числа кадыровских опричников. Всё те же, кто бесчинствует на Кавказе. Когда же стало очевидным, что процесс перешёл в вялотекущую стадию, что на него влияют какие-то политические закулисные переговоры, градус интереса к нему резко снизился, если даже не сошёл на нет. Кавказцы хорошо знают свою многовековую историю противостояния  Российской империей. Действенных и влиятельных союзников за пределами региона у них никогда не было.

На родине у себя, в Дагестане, я не была уже почти пять лет, поэтому могу судить только по рассказам своих знакомых. Российское телевидение зомбирует население и его сознанием легко манипулировать. Поэтому, думаю, не ошибусь, если скажу, что в массе своей дагестанцы, как россияне, поддерживают военную интервенцию Кремля в Украину.

— Приходится встречать такое определение — «православный журналист». То есть человек декларирует, что в работе руководствуется своей религией. А возможен феномен «мусульманской журналистики» на постсоветском пространстве? И что нужно для того, чтобы она не стала объектом манипуляций политиков?

— Если говорить о личностях, то для меня журналист-мусульманин — Ахмеднаби Ахмеднабиев. Бывают люди, в присутствии которых становишься серьёзным. Аура у них такая. Однажды мы попали на один и тот же рейс в Москву. По прилету я видела, как Ахмеднаби нервно ходил из одного конца зала аэропорта в другой, не находя места, пригодного для намаза, а время истекало. Тогда я ещё не молилась и не понимала его нервозности: ну пропустит разок — ситуация же не располагает, никто и не узнает... Я готова была найти ему оправдание, а он продолжал быть ответственным в ситуации, когда между ним, между его совестью и Господом не было других свидетелей. В его работе репортера, новостника и обозревателя чувствовалась та же ответственность. Перед Господом. Часто встречались журналисты, у которых реальная сущность не совпадала с героическим образом, сформированнм ими же самими посредством декларативных публикаций. В публикациях Ахмеднаби был таким же, каким и в жизни.

Как журналист-мусульманин он взялся освещать самые опасные темы: похищения мусульман, их бессудные казни, беспредел силовиков. Как журналист-мусульманин он продолжал исполнять свою миссию, несмотря на угрозы расправы и покушение, до тех пор, пока не был убит.

На мой взгляд, судьба Ахмеднаби и есть ответ на твой вопрос о возможности быть журналистом-мусульманином на постсоветском пространстве, так как в целом во всех бывших республиках СССР с преимущественно мусульманским населением идут жесткие репрессии против мусульман.

Надо различать понятия «журналистика мусульман» и «исламская журналистика». Первая связана с тем, что эту работу делает мусульманин. В настоящее время в среде мусульман русскоязычного сегмента сети есть пара относительно крупных проектов. В основном они представляют собой агрегаторы новостей со всего мира. Главный критерий отбора информации — все, что связано с исламом и жизнью мусульман в мире. Минусы таких сайтов: опора на вторичные и даже третичные источники информации и высокая вероятность публикации недостоверной информации. Новости публикуются на них хаотически, отсутствует строгая рубрикация. После их прочтения у меня в голове не остаётся пищи для размышления и анализа, они не формируют сознание мусульман. По своей сути такого рода информационные площадки не являются каким-то уникальным исламским явлением.

Что касается собственно исламской журналистики, то здесь уже вопрос заходит в плоскость, в которой я некомпетентна: что такое журналистика и каковы её нормативные основы в исламском обществе.

— Ты ушла из профессии окончательно или все-таки возвращение возможно? При каких условиях и в какой стране ты можешь вернуться в журналистику?

— Журналистика охватывает много жанров, форм и технических средств. Я начинала как экономический обозреватель в «Черновике» и проработала в этом качестве чуть более полугода. Стаж главного редактора у меня четыре года. У меня не так много собственных публикаций за период моего главредства. Работа главреда совершенно иная, чем работа журналиста. Я тяжело пишу новости, авторские колонки, статьи, но зато я могу увидеть тренды, из них заключить, о чем актуально писать, мне проще обьяснить другому, как спланировать статью или новость, как собирать под нее материал, как его подавать, и побудить его этот материал писать. Для реализации такого потенциала нужна соответствующая институциональная среда. «Черновик» мне её предоставил. Но вынужденная эмиграция лишает человека многих преимуществ оседлости.

С другой стороны, труд главного редактора — каторжный. Требует максимальной самоотдачи и не оставляет времени на личную жизнь. В какой-то момент он начинает тормозить интеллектуальное развитие и самообразование из-за дефицита времени.

А самое тяжёлое, что происходило со мной — конфликт с собой. Последний год, а может, полтора, я работала уже на каком-то автопилоте и при внутреннем сопротивлении этой работе. Чиновники, муниципальные и региональные, а также правоохранители — в Дагестане это сплошь вчерашние бандиты, у которых руки по локоть в крови, и, естественно, они взяточники. Журналист по роду своей деятельности поддерживает с ними связи, узнает от них инсайдерскую информацию... Масса аргументов в пользу этих контактов с точки зрения профессии... Эффективность СМИ как инструмента влияния в Дагестане резко упала примерно с 2010 г. Соотношение «затраты — результат», — в этом конкретном случае затратами для меня был психологический стресс от вала негативной информации и негативных людей, а результат — положительный эффект, которого добивались журналисты газеты, восстанавливая чьи-то нарушенные права, сдерживая произвол силовиков, — так вот, это соотношение стало отрицательным.

Я периодически просматриваю посты журналистов российских изданий. В них между строк прочитываю знакомое мне чувство моральной усталости и тупиковости. Как-то в своей ленте в Фейсбуке увидела пост репортера журнала «Русский репортёр» — а это одно из престижнейших изданий в России — Шуры Буртина. Он давал объявление о том, что на своём микроавтобусе готов за плату возить людей. То есть журналистику он оставил и посчитал, что в России честнее будет водителем зарабатывать себе на жизнь. Надеюсь, он стоек в этом своём решении.

Много размышляла над пользой и вредом журналистики для Дагестана, Кавказа в целом в условиях колониального режима. Во многом «Черновик» питал московских чиновников и силовиков информацией о ситуации в республике, о ярких личностях, о характере общественных настроений, об исламизации сознания населения. Что в итоге? А то, что я описала выше: зачистка общественного пространства, убийства и дискредитации действенных активистов, жуткий террор против салафитской общины и выведение в публичное пространство сомнительных, недалёких личностей.

Ясно ведь, что в Дагестане царит террор силовиков, дремучая коррупция и нравственная деградация населения. Посвящать себя журналистике как фиксации отдельных случаев этих явлений считаю занятием непродуктивным.

Я назвала только некоторые из множества аспектов журналистики в современных реалиях, над которыми я размышляла и продолжаю размышлять. Не факт, что я захочу вернуться в профессию, так как привыкла сердцем выбирать себе род деятельности.

На мой взгляд, Дагестану сейчас не журналистика нужна как таковая, она — производная парадигмы общественного сознания. А её нет, она не сформулирована и не принята обществом в качестве идейного базиса. Пока Кавказом правит метрополия, он будет деградировать. К сожалению, местное население на данном этапе политически аморфное, как никогда ранее в истории.

Ментально и географически, благодаря российской пропаганде и репрессиям, Дагестан расколот. Есть как бы два Дагестана: один – светский, про-российский сервильный, второй – среда мусульман, многие из которых если ещё не эмигрировали из страны, то хотели бы это сделать. Проблемы и беды первого Дагестана меня не трогают. Например, на столицу Махачкалу техногенные беды навалились разом: после ливня затопило канализационными стоками улицы, она завалена мусором, как какая-нибудь деревня в Пакистане, участились вспышки кишечных инфекций от питьевой воды и госпитализации, часты отключения света...

«Черновик» лет восемь назад прогнозировал коллапс системы ЖКХ Махачкалы.

Профессионально и лично меня заботит среда мусульман-эмигрантов в Турции, Египте, Европе, в ближнем зарубежье. В ней проблемы совершенно иного порядка, они переплетены с глобальными процессами на Ближнем Востоке. Русскоговорящие мусульмане неожиданно оказались в водовороте исторических событий на Ближнем Востоке и в Египте. Но они не созрели для их адекватной оценки и оценки своей роли в них. Отсюда эти массовые «исходы» в ИГИШ и последующие горькие разочарования и потери, осознание собственной незначительности в масштабе событий...

Вижу целесообразным для себя анализировать и освещать события из этой системы координат, но в целях безопасности я не готова озвучивать конкретно свои профессиональные планы.

Фото: скріншот з YouTube