Телеканал «Интер», 9 мая 2017 года. Что это было? Признаемся: никто не ожидал, что этот канал уделит внимание УПА, или борьбе украинцев против нацизма в рядах армий и движений сопротивления других стран, или хотя бы тому, что Вторая мировая война на территории Украины началась в сентябре 1939 года. Никто не надеялся, что «Интер» отойдёт от постсоветского дискурса празднования Дня Победы. Для канала «Интер» требования говорить об этом были бы невыполнимыми, невозможными. Так что не будем о нереальном: нельзя требовать того, что канал объективно, по природе своей не в состоянии дать.

Но даже если исходить из всего этого, даже если принять за объективный потолок для канала сугубо постсоветский дискурс Дня Победы, то все равно показанное каналом в этом году было чем-то особенным.

С раннего утра на канале был телемарафон «Наша Победа». Гости студии — эксперты и люди, пережившие войну, теперь уже немногочисленные. Включения корреспондентов из городов Украины — Киева, Одессы, Харькова, Днепра, Кривого Рога. Интересная, кстати, выходит география: в этом списке крупнейших городов отсутствовал Львов. И зрители должны были утвердиться в своём стереотипе: мол, «западенцы» День Победы не празднуют, они Победу якобы ненавидят. Предположим, что даже так — но удостовериться зрителям в этом не позволили: пусть бы тогда уже корреспондент в режиме репортажа об этом рассказал — пусть даже с осуждением и негодованием. Но нет, канал позволил зрителям самим дорисовать картину 9 мая во Львове и вообще в Западной Украине — в соответствии со своими стереотипами. Это было не просто умолчание — этим умолчанием Украину в очередной раз разделили на пресловутые «сорта», поделили на «наших» и «не наших» по географическому принципу.

Но если бы только это. В кадре случалось то, чего случаться было не должно — никак не должно. Ведя стендапы, корреспонденты читали тексты со шпаргалок! Прямо в кадре! Нет, не подсматривали цифры и имена — вычитывали в бумажках основные факты, часто общеизвестные или самые общие, запоминающиеся с одного раза. При этом запинались, оговаривались, ошибались. Волей-неволей закрадывалось подозрение: а сами ли они писали эти тексты, или же шпраргалки были спущены сверху? Но в любом случае, если уж считать День Победы чем-то основополагающим, тем, о чём нужно помнить и не забывать, то подсматривать самые основные факты в шпаргалках перед камерой — это крах всего. Это шарлатанство. Это фактически признание прямым тестом: вы, зрители, помнить должны, а мы, корреспонденты, можем не знать о той войне вообще ничего.

Корреспондентка, ведущая репортаж из Одессы: «Я побывала в городе у моря и узнала, какой была Одесса в годы войны». Вообще-то, узнать об этом следовало бы до поездки. О городах-героях за долгие годы написаны тонны литературы, в архивах — километры документальных кадров. И вряд ли сейчас, через 72 года после Победы, корреспондентка могла узнать на месте что-нибудь фундаментально новое — что-то такое, что никогда не публиковалось.

Из Харькова: «Какая обстановка в первой столице Украины сегодня». «Обстановка» — слово серьёзное, оно воспринимается как едва ли не беспорядки или их угроза. Сугубо российский метод внефактологического внушения страхов. «Мы прерываем наш марафон» — перед коротким включением с официальных мероприятий. По смыслу они — часть марафона, потому что тоже о Дне Победы. Но — «прерываем». Аудитории «ненавязчиво» внушили, что власть празднует нечто совсем другое, что она — «не с нами».

Но дело не только в шпаргалках и пропагандистских уловках. Этих корреспондентов, а особенно корреспонденток нужно было видеть и слышать. Милые улыбки на лицах, озорные лучики из глаз, игривые голоса — с таким выражением обычно рассказывают о новостях из светской хроники. «Это — праздник со слезами на глазах», да? Не было у корреспонденток ни праздника, ни слёз на глазах. Ни в выражениях лиц, ни в интонациях голоса — ни тени скорби, ни намёка на мысль, ни сопереживания, ни даже пафоса с гордостью за «дедывоевалей». Ничего. Тупо, непроницаемо, безнадёжно. Их самих День Победы не трогал ни в малейшей степени — не вызывал ни чувств, ни эмоций. «Посмотрите все, какая я хорошенькая», — вот это и был весь месседж. И эти люди хотели убедить зрителей в особом, едва дли не сакральном значении Победы?

Говорили о войне на территории Украины, о героях-украинцах, о героях, освобождавших Украину. Но... среди включений всё чаще стали появляться Мурманск, Смоленск, Брест. О связи этих включений с Украиной не говорили — только по некоторым фамилиям, да и то не всегда, можно было предположить украинское происхождение некоторых из героев, о которых рассказывали. Рассказали о герое-осетине Хаджимурзе Мильдикове, показали репортаж из Владикавказа. В этом случае даже предположительной связи с Украиной не было никакой: Мильдиков не родился в Украине, не жил в ней и не воевал на её территории.

Скажете, война была общей? Если рассматривать Вторую мировую войну, а не Великую отечественную, как её называли на протяжении всего марафона, то она была общепланетарной. Мировой. Но редакторы «Интера» сознательно очерчивали её границами театра военных действий советской армии. Нас словно погружали в СССР, на наших глазах словно возводили железный занавес — и для информации, и для памяти. Был репортаж из Праги — но касался он советской армии и только её. Естественно, в синхронах армия нередко фигурировала как русская.

А Мильдиков, будучи один (все до одного его боевые побратимы погибли), убил в бою более ста нацистов. Вот здесь и возникло предположение, почему о нём рассказывали. Если поклонение Победе считать религией (а именно по канонам религии российская пропаганда и её последователи это поклонение и выстраивают), то Мильдиков в этой религии — даже не святой, а настоящий чудотворец. А святые-чудотворцы географической локализации не имеют. И вот ещё что. Судя по рассказу, подвиг Мильдикова — это вовсе не новооткрытый факт. Когда я учился в школе, нам очень хорошо вдалбливали пантеон героев той войны — Матросов, Гастелло, Космодемьянская, Девятаев, панфиловцы, многие-многие другие. О самых славных героях войны очень часто — сейчас даже трудно вообразить, насколько часто — писали газеты, говорили по телевизору. О Мильдикове и его, согласитесь, неординарном подвиге в советские годы я не слышал ни разу. Не хочу быть неправильно понятым, не хочу бросать тень сомнения, но на размышления наводит.

Репортаж из Брестской крепости. На экране — кадр из советского кинофильма: измученный пытками воин гордо говорит: «Я — русский солдат». «Мы все — русские, мы все — Россия», — этот месседж пытались внушить зрителям. Потому что зачем вообще в журналистском репортаже кадр из художественного фильма? Единственный, кстати, замеченный вашим автором.

О партизанском движении, с перечислением имён пионеров-героев. «Мы побывали в Белоруссии и нашли потомков Марата Казея. О партизанском движении в Белоруссии — наш сюжет». Между прочим, Казей погиб, когда ему было 14 лет — неужели успел обзавестись «потомками»? А то так ведь в следующий раз в рядах «бессмертного полка» окажется немало «внуков Марата Казея»!

Такой лобовой пропаганды, как в этом марафоне, не приходилось встречать давно. Постоянно звучали в разных вариациях несколько месседжей. Раз за разом, буквально каждые несколько минут — по принципу «капля и камень добит». Один из них: акция «Бессмертный полк» проходит «во многих странах мира»; «“Бессмертный полк” — под таким названием эта акция проходит в большинстве стран мира» (обратите внимание: уже «в большинстве»!). Дальше — уже «по всему миру». Это бесконечно повторяемое «во многих странах мира» должно было убедить зрителей, что Украина «шагает не в ногу» — ведь у нас акцию пришлось назвать иначе, «Никто не забыт, ничто не забыто» — о чём постоянно и напоминали ведущие. Как и постоянно намекали на то, что власть от этой акции не в восторге.

В студии — гость, представленный как военный историк Александр Мармашов. Говорил он, среди прочего, и вполне дельные вещи. О том, например, что Великая отечественная война — это составная часть Второй мировой, несколько раз это подчёркивал. О том, почему в Западной Европе отмечают Победу 8 мая, а у нас 9 мая — из-за разницы в берлинском и московском времени. Вот только московское время — это у него и было «у нас». Сказал он даже совсем, как для «Интера», неожиданное, говоря о Бабьем Яре: рядом с ним находился «советский концлагерь, который отвечал всем стандартам немецких концлагерей. Это был лагерь уничтожения».

И вот спросили ведущие у Мармашова: «В каких странах проходит акция “Бессмертный полк”?». И только стал он что-то отвечать, не сказав по сути ещё ничего, как ведущие, извинившись, прервали его: «В День Победы во всех православных храмах звучит особая молитва о погибших... Предстоятель Украинской православной церкви митрополит Онуфрий...». Других церквей, кстати, так ни разу и не упомянули — словно, кроме УПЦ (МП), их и нет. Подумалось: что ж, репортаж о событии — в приоритете; жаль, что гость так и не смог ответить. Но оказалось, что это не репортаж! Включение длилось от силы минут пять и точно могло быть сдвинуто на несколько секунд, пока Мармашов ответил бы! А к вопросу о том, в каких именно «многих странах мира» проходит акция «Бессмертный полк», так больше и не вернулись. Мелко, грубо и... рассчитано на людей, привычных к пропагандистским манипуляциям? Не различающих их?

Говорите, День Победы — для вас самих же священная дата? Святая? Тогда как же вы можете опошлять эту дату манипуляциями, а то и откровенной ложью? Это ведь святотатство выходит! Даже не фарисейство — осквернение святынь!

Ещё одним рефреном всего марафона были назойливо повторяющиеся реплики о том, что количество людей, принимающих участие в акции «Никто не забыт, ничто не забыто», из года в год растёт, и в этом году людей намного больше, чем в прошлом: «Количество людей увеличивается... Людей всё больше и больше». Назывались даже цифры — 15 и 10 тысяч соответственно. Вот только... Общих планов очень долго не было — только крупные и средние. Лишь позже несколько раз показали улицу Мазепы, запруженную людьми от площади Славы до Арсенальной. Возможно, я придираюсь, но ни разу не удалось заметить плавного перехода от общего плана к средним: общие — отдельно, средние и крупные — отдельно. Были ли общие планы сняты в этот раз, в этом году? И пусть «Интер» простит мне мою подозрительность: любой психолог скажет вам, что навязчивое и явно чрезмерное вдалбливание некоего факта (в данном случае — «людей очень много») случается тогда, когда аудиторию, неуклюже переигрывая, пытаются заставить поверить в то, чего на самом деле нет.

«Мы видим главу колонны, мы видим ветеранов». На экране — довольно крупный план «главы колонны»: один человек и вправду очень преклонного возраста, остальные — в военной форме, на вид им в лучшем случае по 70...

И третий навязчивый рефрен: «Очень много детей, которые идут с портретами своих дедов, своих прадедов». Это вот «дети и молодёжь с портретами своих дедов» (прадедов чаще всего не упоминали) повторялось каждые несколько минут, до полной навязчивости. Были два синхрона — мальчика и девочки 11-12 лет. Один: «Мой дедушка прошёл от Краснодона до Праги». Другой: «Мой дедушка воевал с самого начала войны». А теперь включим здравый смысл. Эти подростки родились самое раннее в 2005 году. Предположим, на момент окончания войны их дедам было по двадцать. Могли ли их внуки родиться через 60 лет? В общем-то, да: если сами ветераны стали отцами в сорок, и их дети тоже стали родителями в сорок. Такое может быть — но много ли таких случаев? Являются ли они правилом? А ведь выискивать наудачу подходящие случаи в плотно стоящей толпе — совсем не просто, если не сказать: нереально!

Вот здесь и стало совершенно очевидным: лозунг «Деды воевали» — вовсе не образное выражение. Он преднамеренно сформулирован так, чтобы стирать у аудитории ощущение времени, ощущение того, сколько поколений назад была та война. Чтобы аудитория верила: та война была совсем недавно, память о ней — ещё совсем свежа.

Мармашов об акции «Бессмертный полк»: «С самого начала это была народная акция». Умолчал историк об одном: эту поначалу действительно народную акцию Кремль давно уже прибрал к рукам, навязал ей своё «мудрое руководство» и этим лишил её первоначальной искренности, напичкав официозностью. Мармашов, недовольно: «Иногда просят снять символику, с которой приходят». Совершенно прозрачно о том, о какой именно символике речь.

Две пожилые женщины с медалями и разукрашенным огромным портретом маршала Жукова. Их показывают крупным планом, говорят, что они — сёстры и бывают с этим портретом каждое 9 мая. Крупный план длится невероятно долго. Комментарии: «Саме завдяки його таланту полководця було здійснено дуже багато важливих кроків задля Перемоги». Мармашов: «Говорят, что мы победили большой кровью. Но кто победил-то? Мы победили! Наши маршалы, наши солдаты, наш народ. В этом и величие нашей Победы». Обратили внимание на иерархический порядок перечисления? Оказывается, главные победители — это «наши маршалы», вот так вот. И не хватает на вершине этой иерархии первого лица, усатого лица — правда же? Но намёк на него — вполне есть. Ещё Мармашов о «большой крови»: «Надо себя не уважать, свой народ, свою страну». Всё понятно: вот если бы в той войне погибли вообще все — это и было бы то, что надо, это и была бы победа, величайшая из великих. Люди — расходный материал, да. В конце историк говорил: «Всем, кто пытается переписать историю: история не знает сослагательного наклонения, она какая была, такая и была». Типичная для роспропаганды подмена понятий: объективная история отождествляется с весьма препарированным её пропагандистским изложением, которое, оказывается, «нельзя переписывать».

Вдруг зазвучало: «Столкновение!.. Закрывают глаза, закрывают лица». На экране — несколько молодых людей, что-то говорящих старушкам с портретом Жукова. У некоторых — подняты воротники, закрывающие подбородки, но и всё: ни единой балаклавы. И никакого насилия в кадре. Не верь глазам своим? Или всё же не верь ушам?

И вот вопрос. «Бессмертный полк» — акция, поначалу задуманная как такой себе парад ветеранов, ушедших из жизни: «Они остаются среди нас». Акция, поначалу даже трогательная и призванная символизировать память — но быстренько присвоенная Кремлём, вдохнувшим в неё официозно-пропагандистский холод с неизменными массовостью и обязаловкой. И выхолостившим всё личное, не по разнарядке. Просто память, личная и индивидуальная, не под мудрым руководством — она ведь опасна, она неизвестно куда может завести. Вот отсюда и две сестры с портретом Жукова крупным планом, и так несколько раз. Если бы вместо портретов «каких-то там ветеранов», близких и дорогих людей, все, как один, несли портреты Жукова, а ещё лучше Сталина — вот это было бы как раз то, что надо, вот к этому всё мероприятие и стремится.

Я помню и тридцатилетие, и сорокалетие Победы. Помню времена, когда 9 мая на улицах городов было много, очень много пожилых людей с орденами и медалями, с букетами цветов — кто в военном, кто в гражданском. Так вот: вовсе не парады ветеранов были самыми запоминающимися эпизодами тех праздников. Встречи, разговоры, воспоминания — далеко не только тех, кто воевал вместе. Группки ветеранов, собиравшихся везде: кто улыбался — счастливо или ностальгически, кто плакал, не стесняясь, а чаще то и другое одновременно: такое не сыграет ни один актёр. День Победы был прежде всего глубоко личным праздником, и как ни старалась советская идеологическая машина огосударствить его, даже у неё, тоталитарной, это не получилось — пока ветеранов было много, пока именно они были лицом Дня Победы. Зато получилось у нынешней российской пропаганды и её последователей.

И если смысл акции «Бессмертный полк» — это память, то уместно ли выносить память на всеобщее обозрение, делать её публичной, обезличивать и растворять в рядах тысяч памятей других людей? Уместно ли разбавлять эту память государственными атрибутами страны-агрессора — да и вообще чем угодно официозным? Портретами хоть маршала Жукова, хоть кого бы то ни было, помимо близких людей? Совместимы ли они вообще — память о близких и массовость? Совместимы ли память о близких и бряцание оружием — или же первое служит только предлогом для второго?

Вот и День Победы на «Интере» оставлял такой же осадок: Победа в данном случае была только предлогом, а цель находилась где-то совсем в другом месте.

Концерт в вечернем эфире. Как и ожидалось, это были советские песни о войне, исполненные современными артистами. Иногда хорошо, иногда так себе, нередко — с претензией на «самовыражение» на грани самолюбования, когда от привычной песни, от её духа и ауры остаются рожки да ножки. Монологи ведущих, содержание которых более-менее искусственно притянуто к теме текста песни, которая должна прозвучать, — традиционная для интеровских телеконцертов фишка.

И вот здесь уже Украины как отдельной страны не осталось совсем. Здесь уже полностью торжествовал СССР: герои и события, о которых говорили ведущие, часто либо вообще никак не были связаны с Украиной, либо о такой связи можно было догадаться по фамилиям героев — но ведущие об этой связи не упоминали. Большинство монологов ведущих оставили впечатление пафосно-механических: оставалось ощущение, что они изображали проникновенность, но именно изображали, и не более того.

А вот песни... Для думающих зрителей — тех, которых не смогли заболтать ведущие со своими заученными мантрами, — эти песни были очень показательными. По одной причине: в них не было ничего от «дедывоевали», совсем ничего. В них было всё, что угодно, но не было и тени «великодержавной гордости». Это были песни либо трагические («Баллада о красках»), либо же в дискурсе «мир во время войны» («Однажды вечером»), то есть песни, в которых пелось о мирных эпизодах, об обычных человеческих чувствах — как будто в данном месте в данный момент войны и нет, как будто она где-то далеко, как будто она — что-то нереальное. Не благодаря войне, но вопреки ей, наперекор ей, невзирая на неё. Тем самым эти песни подчёркивали: война — не предмет гордости, она — страшная аномалия, которая вызывает единственное желание: хотя бы на минуту выбросить её из головы, забыть о ней.

А ведь в советские времена было совсем немало пафосно-официозных песен о той войне! Барабанно-торжественных! Но пережили время вовсе не они. И это — подсказка нынешнему российскому агитпропу и его украинским последователям: великодержавная пропаганда осядет, словно пена; как и всё искусственное, она не имеет перспектив.

Фото: «Интер»