«Детектор медіа» продолжает серию интервью с крымскими журналистами о том, как изменилась их жизнь и условия работы после аннексии Крыма Россией. Ранее своими ощущениями с нами поделились издатель газеты «Кафа» из Феодосии Ирина Прокопюк, журналист-фрилансер Заир Акадыров, основатель Крымского открытого канала в интернете CrimeanOpenCh Осман Пашаев и редактор интернет-издания «15 минут» Ленур Юнусов. Теперь же мы пообщались с журналистами, покинувшими Крым - Ириной Седовой и Юлией Шестаковой.
Юлия Шестакова работала журналистом в медиацентре «IPC Феодосия» и других изданиях города Феодосия. В публикациях на портале Kafanews и сайте ipc-feodosia.org она старалась объективно информировать о крымских событиях. При этом сама журналистка поддерживала украинские настроения крымчан. Когда ей начали угрожать, Юлия с мужем приняли решение покинуть родной дом. Сначала они переехали к родственникам в Донецкую область, но и там продолжали ощущать себя в агрессивной среде. Недавно они переехали в Киев и уже нашли работу.
- Юлия, расскажите, как вы начали заниматься журналистской деятельностью? Почему взялись за сложные темы?
- Я родилась в Донецкой области. Закончила Луганский национальный университет имени Тараса Шевченко. После окончания университета уехала в Феодосию - до этого я там отдыхала, и мне понравился город. Когда стала искать работу, наткнулась на курсы операторов компьютерного набора в одном из училищ города. Решила их закончить. Меня спросили: «У вас есть образование?». Говорю: «Есть высшее. Украинская филология. Я преподаватель украинского языка и литературы». А училищу как раз оказался нужен такой преподаватель. И поэтому я у них преподавала украинский язык полтора года и параллельно училась компьютерному набору, а также проходила практику в этом направлении.
Однажды, проходя по улице, увидела редакцию газеты «Победа» - это коммунальная феодосийская газета. И подумала: почему бы не попробовать себя? Зашла в газету и сказала, что мне нужно пройти практику по компьютерному набору и спросила, не нужны ли им люди. Редактор сказала: «Нам нужен журналист». В итоге проходила практику как оператор компьютерного набора и одновременно стажировалась как журналист. После первой недели стажировки мой материал уже был напечатан.
У меня получалось неплохо - редактор предложила перейти работать в газету. Я согласилась. Работала корреспондентом. Писала всякую «развлекаловку», спортивные и культурные новости, но было и очень много социальных тем: бабушки и дедушки со своими извечными коммунальными проблемами. Постепенно редактор стала меня подпускать к более серьезным темам. Я начала ходить в исполком, встречаться с политиками и известными людьми.
- Вы общались с мэром Феодосии Александром Бартеневым, которого убили в июле прошлого года?
- Конечно. Бартенева я очень хорошо знала, потому что редактор часто отправляла меня освещать события, на которых он присутствовал. Мы с ним ездили по городу, он открывал какие-то площадки, проводил встречи с горожанами. Я делала и фоторепортажи, и интервью. Как человек он был приятный, а как у чиновника - грехи у него были. Позже я занималась расследованиями по этому поводу.
- Долго в газете продержались?
- Год я работала как журналист, а потом меня повысили до должности заместителя главного редактора. Чуть позже меня пригласили на работу в новый медиацентр, который открылся в Феодосии. Он занимался организацией пресс-конференций, круглых столов и на базе этого медиацентра был открыт независимый инфосайт. Нужно было писать городские, региональные новости. В новой организации я должна была еще работать в Центре журналистских расследований. Глобальных расследований я провести не успела, но было одно, которым я горжусь - «Спорное наследие Айвазовского».
Оно как раз касалось мэра Феодосии Александра Бартенева. Он из государственной собственности передал в коммунальную собственность часть зданий по соседству с картинной галереей Айвазовского. Там появилась гостиница «У сестры» и кафе «Яцек». Это здание в свое время Фонд государственного имущества Украины отдал в аренду Черноморскому флоту России. Но потом эти здания были незаконно переданы в коммунальную собственность и местному предпринимателю в субаренду. Этот человек там сделал кафе и гостиницу. Причем сохранил старый интерьер и уверял всех, что там жила сестра Айвазовского. На самом деле это здание не имеет никакого отношения к галерее Айвазовского. Просто городской голова хотел это здание перевести в коммунальную собственность, чтобы потом или продать, или что-то еще с ним сделать.
- И к чему привело ваше расследование?
- Когда я стала раскапывать все эти подробности, все эти моменты, документы, по которым и другие здания были переданы в коммунальную собственность, я написала мэру очень грамотный запрос - его мне помог составить юрист из Симферополя. Когда мэр получил этот запрос, он мне позвонил: «Юлечка, приди, нужно поговорить». Я поняла, что дело пахнет жареным.
Честно говоря, мне было немного страшновато, и когда я пришла к нему в кабинет, то поняла, что он очень не хочет, чтобы этот материал выходил, что он очень переживает и вообще не хочет, чтобы я этим занималась. Он давил на то, что мы с ним знакомы, что у нас неплохие отношения - реально, когда я была журналистом коммунальной газеты «Победа», я не могла ему задавать провокационных, острых вопросов. Поэтому он был несколько удивлен, что я стала под него «рыть». Он даже говорил: «Я же тебе не угрожаю», хотя именно этой фразой он намекал, что угрожает. Он вызвал в кабинет своего первого заместителя, который был раньше начальником милиции Феодосии, и они оба стали меня убеждать, что чиновники были правы, а я нет.
На мой запрос, как положено в течение 5 дней, он мне не ответил. Через 7 дней пришел ответ от его заместителя, что просит перенести ответ еще на месяц, так как у них очень много дел. В итоге пришел ответ через полтора месяца совсем не по сути. Но материал я всё равно написала - с фотографиями, с документами. После этого была большая пресс-конференция в Симферополе с участием заместителя мэра и другими людьми. Были национальные телеканалы, многие вспомнили про галерею Айвазовского. Дело оказалось шумным, но потом его замяли.
К сожалению, через некоторое время Александра Владимировича убили. По сей день дело не раскрыто. Меня даже допрашивали в милиции. Я буквально за один день до смерти общалась с ним по телефону - брала интервью относительно какого-то очередного строительства. Бартенев всегда отвечал на звонки, вел себя корректно, и интервью затянулось по телефону минут на сорок. Потом я узнала, что в него стреляли, что он не выжил. Следователи мне позвонили, я пришла на допрос. Они интересовались тем, о чем мы общались. Я всегда записываю все свои звонки. И я смогла им предоставить свою запись интервью.
- Юлия, но почему же вы все-таки уехали из Крыма? Работали бы и дальше...
- Аннексия Крыма всё изменила. Четыре года я прожила в Феодосии. Я вышла замуж за крымчанина. Мой муж тоже работал в местной газете - занимался версткой, дизайном. На момент, когда мы решили уехать, у меня уже был свой независимый сайт, который финансировался грантами. Я себе могла позволить писать то, что не могли себе позволить другие издания.
И я считаю, что из-за того, что я объективно освещала информацию о тех событиях, которые начинались - писала о том, как вошли российские войска, как оккупировали наших морских пехотинцев, о том, как вели себя казаки, когда они шашками размахивали - мне стали звонить непонятные люди и намекать, что мое издание лживое, неправдивое, что я должна всё это прекратить и писать о том, что Россия ведет нас в светлое будущее. Но я не вела никакой пропаганды - просто объективно освещала информацию, писала о том, что в Украину вошли войска сопредельного государства, о том, что их активно поддерживают местные жители, хотя были и те, которые не поддерживали. Они просто боялись выйти и заявить свою позицию. Но большинство все-таки было за вступление в Российскую Федерацию.
Когда я встречалась с казаками на митингах, да и просто с людьми - все были агрессивными. Когда люди видели фотоаппарат и диктофон, они летели на меня с кулаками. Они даже не спрашивали, из какого я издания, о чём буду писать. Для них главным было, чтобы информация просто никуда не попадала. Зато российские телеканалы, российские СМИ чувствовали себя как дома. То же самое сейчас происходит в Донецкой области. Российские журналисты дошли до того, что берут вместе с ФСБ-шниками интервью у пленных.
В последнее время мне стали прямо говорить по телефону - если не прекращу писать, всё это плохо закончится. В социальных сетях на меня вылили столько грязи... Последнюю неделю перед отъездом я не выходила из дома вообще.
Я знаю, что девочки из газеты «Кафа» ходили на мероприятия с охраной. Если я куда-то собиралась, мне тоже редактор этой газеты, в которой я подрабатывала, предлагала охрану и машину. Но я не выходила из дома - звонила по телефону офицерам из морской пехоты в часть, звонила казакам - то есть брала интервью по телефону. Когда дело уже шло к референдуму, Российская Федерация приняла закон о СМИ. Там, в частности, есть пункт, что те журналисты, которые публикуют материалы, «порочащие честь и достоинство России», будут расцениваться как сепаратисты и террористы и будут нести уголовную ответственность.
Мой муж после этого очень заволновался, учитывая, что я независимый журналист. Он прекрасно понимал, что я однозначно не стала бы работать российским журналистом. Мои личные убеждения не совпадали с теми, которые витали в тот момент в феодосийском воздухе. Поэтому 9 марта, накануне референдума, который прошел 16 марта (но результаты были понятны заранее), буквально за 10 минут, за обедом, мы приняли решение, что надо уезжать.
- Поняли, что шансов нет?
- Разумеется. Оставаться было просто небезопасно.
Мы собрали вещи, купили билеты и уехали в Донецкую область к моим родственникам.
Состояние у меня было, прямо скажем, не очень. Когда происходили трагические события в Киеве, я не могла спасть по ночам, плакала. Мы даже в какой-то момент хотели ехать на Майдан. Муж очень хотел ехать в Киев, поддерживать страну, вплоть до того, что брать палку в руки и отбиваться от «Беркута».
Ккак журналист я считала своим долгом писать о том, что происходит в Феодосии. Но когда уже встал вопрос об опасности для жизни, мы уехали. Инициатором был муж.
Когда мы приехали, неделю отходили от шока - всё было, как в тумане: поезд, сумки, которые мы забросали вещами за полчаса, пограничники.
Через неделю я пошла устраиваться на работу - я не могу сидеть без дела и сидеть у родственников на шее. Мы поехали в Донецк, где я столкнулась с очень неприятными вещами. Кода я приходила к работодателю и показывала резюме, в котором было указано, что работала в Крыму, в Феодосии, то задавался вопрос: «А почему вы уехали? Там же теперь все замечательно. Там теперь Россия». Когда я пыталась объяснять свою позицию, то слышала: «Извините, вы нам не подходите». Я сбилась со счета, сколько раз мне это сказали. То же самое было и мужа, когда он искал работу. Поэтому мы оказались в Киеве.
- Как вы устроились?
- У меня есть знакомые журналисты, активисты, волонтеры. И я заранее бросила информацию с просьбой, чтобы мне помогли найти временное жилье. Я была очень удивлена, когда мне стали буквально ежеминутно звонить, писать. Помощь поступала очень активно, причем от людей, которых я не знаю. Мне было удивительно и даже неловко, что столько людей озадачились моими проблемами. Однажды позвонила девочка-волонтер и сообщила, что есть мужчина, который хочет нас принять. Он оказался врачом и сказал: «Живите, сколько вам нужно, пока не встанете на ноги. Квартира двухкомнатная, будете жить с моей мамой». Мы приняли это предложение, и вот уже несколько дней находимся в Киеве, живем в Дарницком районе и уже нашли работу.
- Каким образом у вас сформировались проукраинские взгляды? Вы ведь выросли в Донецкой области, жили в Крыму, где процветала российская пропаганда...
- Я всегда считала себя украинкой, но никогда у меня не было такого явного патриотизма. Он проснулся во время событий на Майдане, когда я начала во всё это вникать и об этом писать. Я стараюсь объективно оценивать события. И когда наблюдала за событиями в Киеве и других городах, понимала, что люди стоят не за деньги, а за идею. Я очень сильно переживала, хотя и находилась в другом городе. В Крыму тоже были люди, которые поддержали Майдан, но сейчас большинство из них уехало - с семьями, с детьми: среди них и украинцы, и татары, и даже россияне, которые были за Украину.
Оставаться было нереально. Я была напугана слишком активными пророссийскими активистами. Меня могли украсть, избить. В Симферополе же были прецеденты. И еще - было очень тяжело морально в обществе, которое считает тебя врагом. Если ты не за Россию, значит ты - враг. Это ужасно. И на те же грабли я второй раз наступила в Донецке. Даже моя бабушка по маминой линии мне сказала: «С тобой всё понятно. Ты - за фашистов». В этом регионе лучше не высказывать вслух то, что ты за Украину.
В Донецке я видела, как сепаратисты бросали камни и коктейли Молотова в машины автомайдана с украинскими флагами. Это было как раз напротив Донецкой ОГА. Я проходила рядом и увидела, как люди разбегаются, как атакуют автомобиль, который не успел проскочить. В глазах этих людей, которые были в масках, была такая ярость... Откуда такой негатив к украинской символике? Я не могу этого понять, но это очень страшно.
По Феодосии патрулировали казаки и вычисляли, как они говорили, подозрительных людей, «бандеровцев». Я спрашивала их: «А как вы будете вычислять "бандеровцев"? На лбу же у них не написано?» Они отвечали: «Так у них же язык специфический, украинский». Я возмутилась: «Я - учительница украинского языка, и если я сейчас буду говорить на украинском, вы меня убьете?» Украинец - значит «бандеровец». В Донецкой области я уже ни с кем не спорила, потому что поняла - бесполезно доказывать, что в Киеве нет фашистов и «бандеровцев», а Западная Украина - это не «бандерштат». Российские каналы всех зомбируют, а наши украинские каналы в этой информационной войне проигрывают.
- Как ваши коллеги отреагировали на ваш отъезд?
- Все отнеслись с пониманием и поддержали, хотя я не всем говорила, что уезжаю. Только тем, кому могла доверять, потому что страшно было даже на вокзале. Я из ноутбука удалила всё, что было связано с украинской символикой. Я знаю, что многих проверяли, но нам повезло - нас не стали досматривать. Пограничники просто прошли по вагону. А вот у других моих знакомых перетряхнули все вещи.
Те, кто остался сейчас в Крыму и не поменял паспорт, могут иметь серьезные проблемы. Одному моему знакомому фотографу сказали, когда он решил отказаться от российского гражданства: «Доживаешь тут три месяца и уезжай в Украину, живи там». Может, так говорят не всем, но ему так сказали. Однозначно, у людей с украинскими паспортами будут проблемы с регистрацией. Поэтому многие люди вынуждены были получить российские паспорта, в том числе крымские татары.
- Какое у вас сейчас настроение?
- Конечно, было очень обидно уезжать. Когда всё в один миг разрушилось, это очень тяжело. Но сейчас я чувствую себя в безопасности. Когда мы в Киеве видим флаги Украины, которые висят на балконах, людей, которые спокойно говорят на украинском, ходят в вышиванках, и им за это никто ничего не делает, мы чувствуем себя дома.
Когда мы приехали в Киев, сразу пошли на Майдан, на улицу Институтскую. Там жива энергия Небесной сотни, и слезы сами по себе льются. События на Майдане показали, что украинцы самые сильные, самые свободолюбивые люди в мире. Я не политолог, не эксперт, но правда так считаю. Сколько лет люди терпели, смотрели на эти золотые батоны, на коррупционные схемы и всё-таки добились ухода этой власти. Да, может ещё не всё сделано, процесс ещё не завершен, но всё ещё будет. Майдан стоит, и если надо, я тоже туда пойду. Сейчас мой долг побыстрее найти работу и информировать людей.
- Планируете вернуться, если в Киеве не приживетесь?
- Смысл? Я понимаю, что не смогу там работать, как журналист. А я в этом плане человек принципиальный. Что я буду там делать? Торговать сувенирами на рынке? Продавать на пляже пирожки? А писать то, что противоречит моим убеждениям, я не могу. Но мой муж уверен, что Крым вернется. Он говорит, что Путин не вечный, мировое сообщество аннексию не признает, а значит - Крым украинский.
Фото - Максима Лисового
