— Всё очень просто: я прочёл роман Пелевина достаточно поздно, году в 2001-м, и тогда же «увидел» фильм, который очень захотел снять. С тех пор я пытаюсь воплотить это видение в некую реальность. Уже почти воплотил.

— Съёмочный период затянулся очень сильно по многим причинам, в основном по финансовым. «Generation П» — воистину независимое кино, оно не финансировалось ни государством, ни телевидением. Хотя один из ведущих телеканалов хотел войти в проект, я сразу понял, что это будет совсем другой фильм, в котором будет утверждаться кастинг, сценарий и формат, и пришлось отказаться от их участия. В итоге съёмки заняли три с половиной года. Мне очень повезло с ключевыми участниками процесса — это оператор-постановщик Алексей Родионов и моя супруга Джина, которая является сценаристом и сопродюсером.

— Замечательное. Мы встретились в Москве и довольно легко нашли общий язык. Понимаете, его книги — это некое откровение, он — учитель, человек, который объяснил мне очень многое, в том числе и в романе «Generation П». И я надеюсь, что поделюсь этим знанием с ещё более широким кругом людей.

— Нет. На начальной стадии мы тесно пообщались на эту тему, и поначалу у Виктора была вполне предсказуемая реакция: «Это неэкранизируемо». Но так как он самый умный человек на планете, он очень быстро понял мою мысль и поддержал. (Улыбается.)

— Путём труда, скажем так. Эта роль, наверное, в корне отличается от всего, что Володя играл до этого, и мне долгое время сложно было до него донести смысл того, что происходит. Но сейчас у нас есть отличный результат. Володя замечательно сыграл в картине, а количество дублей остаётся известным только некой внутренней команде.

— Правда. Зачастую режиссёру не столь важно знать, чего он хочет от актёра, а важнее знать, чего он не хочет. И в этом поиске рождается истина.

— Принципиально — ничем, но в России этика и культура работы, как мне кажется, исказились. Хотя есть исключения, актёры здесь главным образом зарабатывают деньги, а не пытаются сыграть нечто, что останется в вечности. Они давно на это всё плюнули, и им абсолютно всё равно. Но в конечном итоге это не их вина, а вина тех текстов, которые их заставляют произносить, тех условий, которые им диктуют продюсеры, когда качество не является главной задачей. Некая халтура стала доминировать, и это часть кризиса в российском кинематографе.

— Мне нравятся все фильмы Алексея Балабанова, я с удовольствием их смотрю. «Кочегар» — шедевральная вещь. Ничего другого магического, волшебного я не видел, к сожалению.

— Знаете, все актёры без исключения приходили на пробы, мы с ними работали, и я максимально честно пытался понять, насколько этот человек может воплотить данную роль, что он в неё привнесёт, насколько её раскроет, насколько будет в ней интересен. Это был абсолютный, откровенный, искренний поиск актёра.

Изначально мы договорились с Костей Хабенским, чтобы он сыграл Вавилена Татарского, но когда мы запускались, Костя сказал, что его попросили сняться в главной роли в фильме «Адмиралъ», — и в этот момент я потерял Костю Хабенского. Ещё мы подписали договор на Азадовского с Федей Бондарчуком, который тоже искренне хотел сыграть эту роль (в итоге Леонида Азадовского в фильме сыграл Михаил Ефремов. — BBC). Он ждал нас, но потом продюсеры забрали его на съёмки фильма «Обитаемый остров» — и тогда я потерял Федю. Так что конечный результат — это мистическая вещь, его можно контролировать только до определённой степени.

— С Парфёновым всё было однозначно. Он летописец, а мне нужен был некий эпилог, потому что конец романа — это эпилог. В кино мне нужно было перевести это в язык, понятный зрителю, и никто, кроме Парфёнова, не мог бы выполнить эту задачу в сюжете так эффективно.

— Очень сложный вопрос, потому что они совмещаются во мне абсолютно равноценно. Я чувствую себя американцем в России и русским в Америке. И в фильме этот конфликт ценностей — старых советских и новых западных — для меня близок и понятен.

— Я впервые вернулся в тогда ещё Советский Союз в 91-м году. Я успел поймать коллапс империи.

— Думаю, сейчас происходит осознание глобальной значимости этого периода для России. Когда живёшь во время революции, ещё не осознаёшь, к чему ведут все эти процессы. А сейчас можно всё оценить, посмотреть назад, и это осознание очень актуально.

— Наверное, мы всё ещё доживаем некую эпоху гламура, достаточно аполитичную. Но мне кажется, эта эпоха скоро закончится.

— Вот сейчас начались революции в арабских странах, я не знаю, что будет дальше. Очень сложно предсказать такие явления, знаете. Но мне кажется, эта информационная революция, которая витала в воздухе уже давно, достигла своего пика и сейчас в России, так сказать, беременная ситуация. Скоро она разрешится.

— Я считаю, что всё искусство должно иметь социальный и политический контекст, иначе это просто декоративная пустышка. Если посмотреть на любое искусство вне контекста времени, оно теряет смысл. Так что «Generation П» — очень современная история. Все вопросы виртуальной политики, которые Пелевин задал тогда, актуальны по сей день.

— Мне кажется, Вавиленов Татарских достаточно много в нашей повседневной жизни. А вообще этот роман уходит в утопию. Грань между реальностью и фантазией стирается, и в этом одна из задач фильма. Ведь в конце концов Вавилен Татарский становится земным мужем богини Иштар. У него очень серьёзная ответственность, из этой масонской ложи просто так не выйти. И вопрос «Кто же за этим всем стоит?» становится главным.

— У нас его нет! Понимаете, продакт-плейсмент — это крупный план логотипа или бренда в кадре, например когда банка кока-колы стоит на столе во время разговора двух героев. А когда главный герой в конце фильма становится полубогом и говорит своей секретарше заменить всю пепси-колу в буфете на кока-колу — это не продакт-плейсмент, а метафора всего пути, который он прошёл. Это кино было бы немыслимо без участия ведущих брендов. Они играют сюжетообразующую роль.

— Да, в Москве. Правда, у нас была одна-единственная экспедиция в Кострому. Нам нужно было снимать мухоморы, а наш график не совсем совпал с урожаем мухоморов в Подмосковье. Поэтому мы кинули клич по всей стране, и выяснилось, что если мы через неделю окажемся в Костроме, то успеем. И я должен сказать, костромские леса были полны роскошных мухоморов.

— Они вкусные, кстати. Но опасные, никому нельзя давать. Поэтому когда настал судьбоносный момент, где мой главный герой должен был реально съесть мухомор в кадре, то я вынужден был показать Володе Епифанцеву пример перед всей съёмочной группой...

— Правда? Я не знал. (Смеётся.) Это был такой камикадзе-момент. Терять уже нечего, надо прыгать с крыши.