Спасаюсь музыкой и словом. Увы, редко. Последнее яркое впечатление — «Сто поезій» Рильке в переводе с немецкого Моисея Фишбейна. Я всегда любил Рильке, и до тюрьмы, и в тюрьме (имел великое, невероятное счастье сидеть в одной камере с его переводчиком на украинский Стусом), и сейчас, в эпоху Киркорова и Билозир.

 

Впервые увидел имя Фишбейна во «Всесвіті». В камере-одиночке со мною было несколько книг и журнал. В нем — потрясшие меня стихи Пауля Целана в переводе Фишбейна. Одиночество четырехмесячного наказания помещением камерного типа стало сладким, до сих пор памятным: со мною заговорил Целан. Тогда — по-украински.

 

Сорок лет. Расстояние между густым голосом Стуса и прекрасной книгой переводов Фишбейна. Другая страна, другие реалии. И та же реакция — молчание, равнодушие. Тогда, в 1972 году — жесткое, силовое замалчивание в тоталитарной стране. Сейчас — скорбное равнодушие бескультурья. Бесконечные ламентации о состоянии украинской культуры, десятки рецензий о псевдотекстах модных барышень, радостное подхихикивание прозаикам-матерщинникам (это ж надо, такие смелые, почти герои!). И ничего, совершенно ничего о книге Рильке-Фишбейна. Увы, все прежнее. Был Пикуль, теперь и у нас, независимых свои пикули и пикулята. Скучные, бесталанно-эпатажные. Им, пикулятам, Рильке не нужен, даже так — опасен. Как Моцарт Поплавскому.

 

Я — только читатель. И только в этом качестве уже несколько недель задаю себе вопрос: почему нет реакции на это яркое литературное событие? Рильке — это Европа, та основательная и мудрая, к которой мы только лишь готовимся. Если нас примут, разумеется. Книга Фишбейна — еще один шаг к ее, Европы, культуре. Еще одно доказательство: мы вправе жить в этом клубе. Но... нет реакции на книгу. Или выдохлась, вымерла украинская интеллигенция? Ах, какие яркие эмоции она демонстрирует по поводу Вадима Колесниченко с Дмитрием Табачником. Жива, следовательно. Но не об украинских переводах Рильке — это чужое, неинтересное.

 

Теологи знают, богоборцы — совсем не атеисты. Неистовые борцы с Всевышним, они тем самым признают его существование. Нет ли здесь аналогии с нашей, украинской ситуацией? Жаркие украинофилы и их антиподы очень нужны друг другу, более того, представляют собой две стороны одного феномена. Еще один образ великого Рильке пришел в украинскую культуру. Знает ли об этом сама культура?