- Пан Ежи, вы являете собой редкий пример успешного режиссёра как в игровом, так и в документальном кино, с которого начинали карьеру. В каком виде киноискусства чувствуете себя комфортнее?

- Думаю, что достоверными могут быть не направления киноискусства, а сами фильмы. Только они! И в неигровом, и в художественном кино можно врать. Многие из нас помнят, как в псевдодокументальных агитках действительность показывали совсем иной, нежели она была на самом деле. Аксиома, что существуют большая правда и маленькая правдёнка. Не в видах кинематографа, которым занимается тот или иной режиссёр, таится истина, а в нём самом - не профессионале, но человеке. В искусстве нет объективизма. Даже если мы поставим на улице 20 камер без режиссёра и оператора, кто-то ведь потом смонтирует отснятый материал! И монтажёр будет субъективен. Суть вопроса заключается в совести, в честности, в понимании своего гражданского долга. Почти забытых сегодня понятиях. Может быть, данные слова звучат в настоящий момент помпезно, но это именно так.

- И всё-таки, что вам интереснее снимать как профессионалу?

- Конечно, сегодня я бы уже не взялся за документальную картину (даже на очень важную для меня тему), где был бы вынужден подниматься на вершины гор, бегать по джунглям и так далее... Я ведь роль режиссёра играю уже почти 60 лет! Понимаете, что это означает? Такое количество времени могут лишь не сходить с театральных афиш названия спектаклей, в которых занят Богдан Ступка! (Смеётся.)

- Однако вы ушли из документалистики в игровое кино, когда ещё могли покорять и горы, и моря! Очевидно, причина приоритета всё-таки не в возрасте?

- Действительно, я окончил режиссёрский факультет ВГИКа и мечтал снимать художественные фильмы. Но мы стали заниматься неигровым кино. По двум причинам. Говорю во множественном лице потому, что все свои документальные работы, кроме одной, снял вместе с уже покойным Эдвардом Скужевским (польский режиссёр, однокурсник Гофмана. - Авт.). А всего на счету у нашего тандема 27 неигровых и 3 художественные ленты.

Причина первая. Мы почти 5 лет жили вне родины, потому что учились в Москве и приезжали в Польшу только на каникулы. Неигровое кино стало для нас школой жизни, наукой наблюдения, конденсацией полученных профессиональных навыков, практикой монтажа. Ведь в те годы документальные фильмы не должны были превышать 10-15 минут. И демонстрировались в кинотеатрах перед художественными картинами. Этим и обусловлен жёсткий хронометраж - нужно было уложиться во время, отведённое для сеанса. Следует сказать, что тогда зрители часто ходили в кино лишь для того, чтобы посмотреть коротенькие документальные фильмы. А с художественного уходили! (Смеётся.) Таким было значение неигрового кино. Его подъём можно исчислять с «чёрной серии» документальных проектов, которые мы с Эдвардом начали снимать в 1955 году. Так назвали наши картины журналисты. А по сути это были публицистические, острые, говорящие о серьёзных проблемах общества, работы. Темами фильмов стали хулиганство, бандитизм, алкоголизм, проституция, бездомность, на которые раньше было наложено табу. Это вторая причина того, что свою карьеру я начал с неигрового кино.

- Тогда почему, когда ваше имя уже стало известным и уважаемым в киномире, вы вдруг всё начинаете с белого листа?

- Мы с Эдвардом Скужевским пришли в кинематограф с намерением стать режиссёрами художественных фильмов. Кроме режиссёрского диплома, каждый из нас имел и актёрский. Может быть, потому и сегодня артисты хорошо понимают меня, а я - их. Взаимно любим друг друга. Но, конечно, не это стало главной причиной возращения в игровой кинематограф.

Стремительно набирало популярность телевидение. Как положительный момент: оно предоставило экран и неигровым фильмам. А с другой стороны, разбаловало документалистов: лимит на хронометраж, необходимость выражать свою мысль малым текстом, говорить сжато и сильно перестали существовать. На голубом экране возникли так называемые говорящие головы. То, что я и мои коллеги делали за 10 минут, теперь воплощалось в 45-минутных картинах, а то и больше. К тому же, появилась магнитная плёнка, экономить её не было необходимости. Настали другие времена - царствования телевидения. И работать в документальном кино нам стало неинтересно. Написали первый сценарий для игрового фильма и сняли его. Картина называлась «Гангстеры и филантропы». И пошло-поехало...

- Однако через несколько десятилетий вы вновь наступили на те же грабли, причём очередной виток возвращения к документальному кино был связан уже с нашей страной - это телефильм «Украина. Становление нации». Почему и зачем?

- Ох, вы знаете, нельзя немножко забеременеть! С Украиной я был связан всегда. Во-первых, ваша страна подарила мне любовь. Самую большую любовь всей моей жизни. Увы, уже покойную жену Валентину, которая сыграла огромную роль и в моей судьбе, и в моём творчестве. Она была литературоведом, переводчицей. Хотя по профессии, по сути, не работала: свою жизнь посвятила мне и тому, чем я занимаюсь. Валентина обладала просто-таки звериным чутьём на людей. Если говорила: «Дорогой, это сволочь!», через месяц, полгода, год выяснялось, что она была права. И наоборот: если человек оказывался нелёгким в общении, но настоящим, советовала не обращать внимания на его капризы. Прекрасно чувствовала и актёрский потенциал. Это ведь Валентина подсказала Анджею Вайде, чтобы он пригласил в ставший позднее киноклассикой фильм «Пепел» Даниэля Ольбрыхского. А меня просто заставила на роль Баси в картину «Пан Володыевский» взять Магду Завадскую. Результат вы знаете... Моя жена была небольшого роста, но характер!.. Дай боже! (Увы, её нет уже 13 лет, грусть стала светлой. Сегодня я женат, моя супруга раньше работала на телевидении, занималась бизнесом. Сейчас помогает мне.)

Здесь, в Украине, у меня родственники, друзья. Здесь я снимал фрагменты «Пана Володыевского», «Потопа» - недалеко, под Киевом, в Вишенках, самые большие батальные сцены. Был художественным руководителем фильма по произведению братьев Стругацких «Трудно быть богом», съёмки которого проходили в Украине и Баварии. И так далее.

Однако ваша страна небезразлична мне не только поэтому. История тесно переплела судьбы украинского и польского народов. И в хороших, и в плохих, и в трагических событиях. Потому существование большого независимого государства рядом с моей родиной - великое дело. Но «Украина. Становление нации» - не учебник истории. Для этого есть специалисты. Мой фильм - неравнодушный взгляд человека со стороны на великую европейскую державу.

- Вы закончили эту работу ещё в 2008 году, однако украинские зрители до сих пор её не видели...

- Это правда. Может, причиной тому финал? Фильм оканчивается Оранжевой революцией... Однако в настоящий момент я веду переговоры относительно показа картины по украинскому телевидению. Надеюсь, они завершатся положительно.

- Недавно прошедший, 41-й по счёту, кинофестиваль «Молодость» в четвёртый раз открывался премьерой вашего фильма - «Варшавская битва. 1920». Это первая польская картина, снятая в формате 3D, что вызвало немало скептических комментариев. Данный формат - дань моде?

- Можно сказать и так. Мысль снимать фильм в формате 3D пришла в голову оператору. Кино - искусство, напрямую связанное с техническими новшествами. Изначально кинематограф был «великим немым», затем появился звук, чуть позже - цвет. Со временем драматургическое действо стали поддерживать, усиливать его влияние на зрителя различные спецэффекты. Теперь - 3D. Этот формат даёт возможность вызвать дополнительный интерес зрителей к картине, потому грех не использовать его. Я принадлежу к режиссёрам, которые считают пустые кинозалы поражением. Для меня нет понятий «авторское» и «коммерческое» кино. Чепуха! Если рассуждать в этом направлении, то Чарли Чаплин был самым коммерческим художником в мире: на его фильмы публика валом валила. Глядя на игру гениального артиста, плакали и Эйзенштейн, и кухарка! Кино может быть либо плохим, либо хорошим. Всё остальное - придумки критиков. Потому, что бы там ни говорили, а за первые три недели проката «Варшавской битвы» в Польше картину посмотрело около миллиона зрителей! Они продолжают идти в кинотеатры. И их реакция для меня - самая важная оценка моей работы.

- Пан Ежи, не буду сейчас касаться исторической канвы сюжета - не настолько хорошо разбираюсь в нюансах польско-украинско-российских отношений начала прошлого века. Но существует выражение: бог в деталях. Если говорить о кинопроизведении, удалённом от сегодняшнего дня, здесь якобы мелочи особенно важны - любая небрежность режет глаз , вызывает недоверие к режиссёру. Простите, но в «Варшавской битве» я споткнулась о кое-какие детали. Например, мне показался утрированно современным типаж главной героини, которую играет замечательная актриса Гражина Шаполовская. Судя по фотографиям того времени, по хроникальным кадрам, что дошли до нас, женщины 20-х годов прошлого столетия выглядели несколько иначе...

- Но она ведь танцовщица, прима! Такая пани и не должна ассоциироваться с обычной женщиной. Она - идеал, предмет восхищения. Макияж же, прическа, одежда - всё соответствует стилю начала ХХ века.

- А военная форма? Согласитесь, ведь на войне, где смерть, кровь, грязь, нереально увидеть свежевыглаженные гимнастёрки! Вам подобные бытовые подробности были не особенно важны?

- У меня есть фотографии того времени: никто из офицеров Красной Армии не был неряшливо одет - ни Тухачевский, ни комиссары. Тем более поляки. Я опирался на эти документальные свидетельства.

- Слышала, что вы собирались снимать фильм о своём детстве, о Сибири, где несколько лет жила на поселении ваша семья. Не раздумали воплотить эту идею в жизнь?

- Здесь у меня возникли сложности. Никак не складывался сценарий. Может быть, потому что я принимал эту историю чересчур близко к сердцу, не мог отстраниться от ситуации? Позже мне предлагали сценарий на подобную тему, действие в нём также происходит в Сибири, но я отказался. Если без подробностей: мне не хотелось работать с продюсером картины, с которым пересекался раньше. Посмотрим, что у них получится. Конечно, мне будет трудно судить объективно об этом фильме, поскольку слишком хорошо помню переживания тех лет...

- Отказались вы и от экранизации книги украинского писателя Василя Шкляра «Залишенець. Чорний ворон». Можно узнать, по какой причине?

- Вы же читали книгу?.. Я тоже. Она мне не понравилась, мягко говоря. Я всегда плохо относился к советской власти, но никогда - к русскому народу. Шкляр написал откровенно националистическое ксенофобское произведение. Мне это неинтересно.

- Пан Ежи, я слышала, что вгиковцы бывшими не бывают, поддерживают друг с другом отношения на протяжении всей жизни. Приезжая в Москву, встречаетесь с кем-то из однокурсников?

- Увы, большинства коллег, с кем я начинал карьеру в кинематографе и кто состоялся как профессионал, уже нет. Моими близкими друзьями были: прекрасный литовский режиссёр Витаутас Жалакявичюс, режиссёр Женя Карелов, невероятно талантливый человек, который, к сожалению, очень рано умер, утонул в Пицунде. Нет и потрясающего оператора Паши Лебешева, моего настоящего дружбана... С теми же, у кого творческая биография не сложилась, довольно трудно общаться. Граница «успех - неуспех» в искусстве очень сильно чувствуется, к сожалению.

- Вы ощущаете зависть собратьев по цеху?

- Конечно. Это нормально. Такие чувства свойственны человеку. Наш курс был самым большим в истории ВГИКа - 37 человек, и самым многонациональным: 7 румын, два поляка, чех, монгол, а также представители всех республик Советского Союза. И человек 5-6 русских ребят. А поскольку по окончании института мы должны были получить и режиссёрский, и актёрский диплом, до второго курса включительно нам было запрещено привлекать в свои постановки артистов со стороны. И каждый играл в 4-5-6 отрывках...

- Кстати, ваша вторая профессия вам нравилась?

- Очень! Но проблема заключалась в том, что актёрские отрывки мы репетировали после лекций. ВГИК в те времена не имел своего общежития, студенты жили на другом конце Москвы, репетиции зачастую заканчивались очень поздно, и мы ночевали по гардеробам. Наш первый мастер Михаил Чиаурели (потом был Иван Пырьев) говорил: «Перво-наперво будущий режиссёр должен быть устойчив и психически, и физически. Иначе ему нечего искать в этой профессии».

- Кто-то выделялся на курсе в те времена?

- Нет. Абсолютно! У нас учились ребята, талантливые во всех отношениях - прекрасно играли на рояле, рисовали, фотографировали, пели, танцевали. Были весьма одарёнными, но не смогли сконцентрироваться на чём-то одном и со временем куда-то пропали...

- Вспоминаю замечательный фильм Петра Тодоровского «Такая чудная игра», действие которого происходит как раз во вгиковском общежитии. Там действительно царила такая необыкновенная атмосфера, которую воспроизвёл Пётр Ефимович?

- Всё это было позже, когда появилось собственно общежитие ВГИКа. Вначале ведь мы обитали на улице Текстильщиков на Соколе, затем - в Алексеевском студгородке, в бараках, которые были построены в начале 30-х годов на 4-5 лет. Но, как всё временное, эти постройки оказались вечными - мы там прожили замечательные дни: конечно же, танцевали (что там тогда было?), да, польку-мазурку и подобные танцы... Потом привезли из Польши первые пластинки нашего джаз-оркестра Тельмера. Они произвели поистине революционный эффект! Короче, могу сказать одно: скучно не было! (Смеётся.)

Фото - donbass.ua