Начало нового телесезона - информационный повод поговорить о том, как это было «в наше время». Была ли в новейшей истории украинских телеканалов истинная свобода слова, злокозненная цензура, как сделали карьеру нынешние телебоссы и могут ли представители нового поколения «со взором горящим» повторить их тогдашний взлет в условиях, когда уже не рушатся империи... Словом, в заочном заседании круглого стола «Профиля» участвуют (по возрасту) Евгений Киселев, ведущий программы «Большая политика» на телеканале «Интер», Николай Канишевский, бывший первый вице-президент НТКУ, в 2005-м расставшийся с телевидением, Александр Ткаченко, генеральный директор группы компаний «1+1», Николай Княжицкий, генеральный директор телеканала ТВі и Анна Безлюдная, генеральный продюсер телевизионного агентства «Профи ТВ».

Профиль: Как все начиналось? Как каждый из вас пришел на телевидение?

Евгений Киселев:

Я на телевидении оказался случайно. Как это ни парадоксально звучит, но я никогда всерьез не думал о телевизионной карьере, телевидение было от меня, серьезного 30-летнего журналиста-международника, бесконечно далеко. Но вдруг, случайно, один мой знакомый, которого много лет не видел, объявился в моей жизни с предложением перейти на телевидение. Тогда, в первых числах января 1987-го, я и пришел работать в программу «Время», был всего-навсего редактором международного отдела. По сути, был на подхвате, мальчиком на побегушках, и если бы мне кто-то сказал тогда: «А ты знаешь, ровно через пять лет ты будешь вести главную воскресную информационно-аналитическую программу страны», - я бы ответил: «Этого не может быть никогда». Потому что тогда политические обозреватели, которые вели такие передачи, как «Международная панорама», «Сегодня в мире», «Содружество», казались просто небожителями.

Николай Канишевский:

Я начинал работать еще при Советском Союзе, на радиостанции «Промінь» - тогда журналисты впервые заменяли дикторов. Потом получил опыт комсомольской работы. Никогда не буду стесняться говорить об этом, потому что в комсомоле я получил хороший бюрократический опыт: понял одну вещь - любая бумага, правильно запущенная винтиком-инструктором в бюрократическую машину, получит отзыв первого секретаря. Это на самом деле была школа кадров! А в 1989 году я перешел на телевидение и сразу же получил ставку и статус комментатора тогда единственного общегосударственного канала, в основной его программе «Актуальная камера». При этом предложили заняться темой сельского хозяйства, в котором я мало что понимал: в газетах все больше были тонны, километры, достижения... Но я откинул все тонны и километры, и любую тему пытался раскрыть через людей. К примеру, помню одни съемки. Начиналась жатва. Обеденный перерыв, комбайнеры злые. Я попросил их для съемки разуться, и стало ясно, что они либо босые, либо в драных носках. Вот я и начал сюжет с того, что люди, которые так тяжело работают, кормят всех нас, по сути, не имеют возможности купить носки...

Николай Княжицкий:

И я в 1989 году начал работать на украинском телевидении. Была перестройка, в России как раз появился «Взгляд», а у нас - «Молодежная студия «Гарт», и там работало много достаточно известных сегодня журналистов - Александр Ткаченко, Игорь Слисаренко, Владимир Нечипорук, нынешний генеральный продюсер Ukrainian Fashion Week. А я работал в информационной службе (она называлась редакцией информации), у нас была «Актуальная камера» - главные новости страны, поскольку канал был всего один, и была программа «Вечерний вестник». Вот мы с Анатолием Бондаренко и пробовали делать вечерние новости по-своему. В это время в Москве Эдуард Сагалаев, известный телевизионный менеджер, который возглавлял тогда информационную редакцию ОРТ в «Останкино», тоже создал телевизионную службу новостей, с абсолютно другим дыханием, очень прогрессивную, там тогда работали Татьяна Миткова, Юрий Ростов, Александр Гурнов, Дмитрий Киселев - это тоже было перестроечное телевидение в России.

Профиль: А цензура тогда была?

Евгений Киселев:

Как раз когда я пришел на телевидение, в январе 1987-го, состоялся специальный пленум ЦК КПСС, на котором было принято решение фактически упразднить цензуру, предоставить какую-то свободу СМИ...

Да, у нас сидел сотрудник Главлита. Но с этого момента его функции остались лишь по искоренению страшной крамольной информации. А реально в условиях электронной журналистики очень часто невозможно было пройти все должные процедуры согласования. На телевидении стали появляться материалы, которые шли таким громадным потоком, что не оставалось времени на какое-то там согласование. Главный редактор или ответственный выпускающий принимал решение «даем - не даем», если же откладывать и ждать от руководства разрешения, возникнет информационная пробка. Так что даже в советские времена много делалось под честное слово, под личную ответственность главного редактора, его заместителя или дежурного заместителя главы Гостелерадио СССР, который дежурил в этот день по всему главному выпуску центрального телевидения. Энвер Мамедов, легенда советских телевизионных времен, человек удивительной биографии, который воевал во время Второй мировой войны в разведке, потом был переводчиком на Нюрнбергском процессе, в 70-80-е годы был первым заместителем председателя Гостелерадио СССР. Так вот, на этой неделе ему вручили высшую российскую телевизионную награду «ТЭФИ-2010» за вклад в развитие телевидения. Он, конечно, был цербером во многих вопросах, но и многие вещи пробивал и брал на себя ответственность за них. Случались проколы, когда что-то не нравилось Брежневу или Андропову, но никогда ничего хуже временного отстранения ведущих от эфира не случалось. Поэтому, когда я пришел работать, была, скорее, самоцензура, осуществляемая руководителями редакции. Иногда, очень редко, следовал какой-нибудь звонок, тогда главный редактор говорил: «Ребята, знаете, мы тут посоветовались и решили вам рекомендовать...» Эти устные распоряжения всегда облекались в кризисных ситуациях в форму мягкого дружеского совета, пожелания, никогда не было приказа «делайте так и потом доложите об исполнении».

Николай Канишевский:

Когда мы с Наташей Кондратюк пришли в эфир «Актуальной камеры», как раз в России был бум перестроечного телевидения, нам тоже хотелось делать что-то совершенно новое, свежее. И тогдашний руководитель Гостелерадио УССР Николай Охмакевич нам сказал однажды так: вы молодые, делайте, как вы считаете нужным, но не допускайте глупостей. Если это считается цензурой, то тогда она у нас была. Но я так не считаю. Мы знали, что мы - в эфире, мы несем ответственность за то, что сказано, и не позволяли себе глупостей. Если ты что-то говоришь, это должно быть подтверждено. Я никогда не подам руки редактору выпуска новостей, который выпустил в эфир сюжет про Наталью Кондратюк, в котором комментатор позволила себе сказать: «Умерла известная талантливая журналистка, у которой в последнее время материалы были односторонними». Я понимаю, почему редактор вписал эту фразу, - у нас свобода слова. Но вместе с тем, какие есть основания утверждать такое, делать такие выводы, однозначно высказываться?! Тогда не было модным говорить о свободе слова. Мы не говорили, мы делали - делали продукт, который бы нравился зрителям. Не было конфликтных программ, потому что установка была следующая: надо уважать всех. Ни в коем случае нельзя обижать людей.

Профиль: Тем временем у государства появился еще один канал, УТ-2, и на нем начала выходить, по сути, альтернативная программа новостей «Вікна»...

Николай Канишевский:

Это была весна 1993-го, когда у меня была шикарная карьера, с хорошими перспективами роста. Но я делаю такой шаг - иду в Центр творческого телевидения, и мы начинаем делать альтернативу государственному телевидению. Это инициатива Николая Княжицкого, финансирование Фонда Сороса, и деньги на сегодняшний день просто смешные - зарплата в $15-20.

Николай Княжицкий:

Тогда не было пиплметров, тогда были омнибусы - опросы телезрителей социологическими компаниями, тогда еще не было электронных исследований. Ежедневно выходила программа «Вікна», и она регулярно оказывалась лучшей среди тех, которые тогда выпускались. Позже с ней конкурировала «Післямова» Александра Ткаченко на УТ-1, и они делили первые места. 15 лет назад я, руководитель негосударственной компании «Интерньюс», получил лицензию на вещание на 50-м канале в городе Киеве, мы начали строить сеть, покупать местные региональные телекомпании, со временем получили дополнительные лицензии для расширения вещания, и уже созданный СТБ стал общенациональным каналом. У нас продолжали выходить «Вікна», где был хороший творческий коллектив, пока кому-то не захотелось наш канал забрать.

Профиль: Но, собственно, в итоге и забрали...

Николай Княжицкий:

У нас была война за этот канал, потому что всегда существовала власть, которая хочет контролировать СМИ. А мы были независимыми, и, конечно, кому-то не нравилась наша позиция. Я даже не могу сказать, почему... Думаю, по политическим мотивам. Потом меня назначили буквально на несколько месяцев президентом Национальной телерадиокомпании Украины и концерна, куда входили телевышки и все системы распространения сигнала. И когда мы нашли там серьезные злоупотребления, сразу вышел указ президента о моем увольнении без какой-либо мотивации. Я вернулся на СТБ, убили нашего начальника службы безопасности, мне квартиру подрывали, и много других неприятных историй было вокруг нашего канала, в результате нам пришлось его отдать. Как только ты пытаешься построить независимое телевидение, его сразу стараются у тебя забрать. А независимое телевидение - это такое телевидение, чей собственник тоже независим от властей. А это очень сложно в нашей стране.

Студентом я был на практике на запорожском телевидении, и острую, перестроечную программу, которую я там сделал, показали по общеукраинскому телевидению, она имела какой-то резонанс. Потом, в те же перестроечные времена, я начал работать на республиканском телевидении в «Молодежной студии «Гарт». Тогда нам с Игорем Слисаренко, еще студентам института журналистики, доверили самостоятельно сделать целый выпуск. Как сейчас помню, из девяти сюжетов, которые мы подготовили, разрешили давать в эфир всего два - интервью с хирургом Николаем Амосовым и с футболистом Виктором Чановым. После вмешательства старших коллег разрешили еще три или четыре. Сюжеты о студенческой жизни, об украинской истории и другие руководство единственного на то время государственного канала отклонило. Цензурой в тогдашнем понимании был литотдел, он определял, какие материалы желательны, какие нет. Но время было странное, перестройка, и понятия, что можно, а что нельзя, были размыты - можно было что-то пробовать отстоять...

Профиль: Анна, вы пришли на телевидение позже остальных наших собеседников...

Анна Безлюдная:

Я пришла тогда же, в 1990-м, мне было 18 лет. Работала редактором в программе «Надвечір'я», потом была журналистом «Молодежной студии «Гарт» и даже вела несколько ее выпусков. Еще работала на УТ-3, по сути, прообразе коммерческого канала. А в 1994-м стала телевизионным продюсером агентства Associated Press в Украине. Конечно, работала и в других странах по необходимости: в России, в том числе в Чечне, в Казахстане. Уже за три года у меня был опыт информационной западной журналистики. Я получила там хорошую школу. Здесь ее на тот момент невозможно было получить - это было начало 90-х. Та система уже распалась, новая еще не работала. Украинская журналистика как таковая находилась еще в зародыше. Не знаю, мне повезло, или так и должно было быть, но я получила такой опыт. Я всегда любила и сейчас люблю новости, я постоянно отдаю предпочтение информации на телевидении, а не развлечениям. Это мне ближе и понятнее, и более важно.

Профиль: А как вы возглавили службу информации «Интера»: ни до ни после подобные посты не занимали в 25 лет...

Анна Безлюдная:

В 1997-м канал «Интер» был всего год как в эфире, большая часть программ ретранслировалась с ОРТ, было немного программ собственного производства и какое-то подобие службы новостей. Хотя назвать это «новостями» сложно - они вообще выходили в записи! Это был как раз период становления коммерческого украинского телевидения. Канал должен был развиваться. Мне было сделано предложение со стороны Александра Зинченко - не знаю, чем он руководствовался, помимо моего профессионального бэкграунда, кто ему посоветовал мою кандидатуру. Тогда он сказал: нам нужно построить службу информации, нужен шеф-редактор информационно-аналитической службы - тогда эта должность так называлась. Я ответила, что готова за это взяться. Мне необходимо три месяца и абсолютная свобода принятия решений - организационных, технологических, кадровых, вообще всех. Три месяца я принимаю решения, которые я считаю правильными, и не задавайте мне вопросов: если вас потом что-то не устроит, тогда поговорим. В итоге именно за этот срок новости на «Интере» и были созданы, и в скором времени стали лидером информационного пространства.

Профиль: Сегодня ваша компания занимается документальным кино: опять манит стезя первопроходца?

Анна Безлюдная:

Документалистика - это особый жанр, который позволяет зафиксировать историю в ее реальном отображении, а новости не дают такой возможности. Новости просто фиксируют события, вот и все, а документалистика фиксирует тенденцию, позволяет создать образ. Это очень важный и интересный жанр. У нас в Украине по разным причинам, к сожалению, не развито документальное кино. В отличие от России, Польши, Великобритании, Германии, Франции... Именно документальные фильмы на европейских каналах пользуются особым вниманием зрителя, имеют высокие рейтинги. Моя компания производит сейчас документальные фильмы для российских телеканалов по той простой причине, что у нас нет этого рынка или он очень мал. Да, мы ведем сейчас переговоры насчет спецпроектов для украинских телеканалов, но это будет примерно десятая часть от всего, что мы производим.

Профиль: Как каждый из вас подбирал себе кадры, по какому принципу: не секрет, что одновременно с размножением каналов начался процесс, продолжающийся, вопреки кризису, до сих пор, а именно - переманивание сильнейших?..

Анна Безлюдная:

Мои критерии - профессионализм, ответственность, адекватность. Я не сторонник гениев, я предпочитаю ответственных и способных людей. Для телевидения такие люди больше подходят. Гении, наверное, живут в одиночку, а телевидение - это коллективный труд, поэтому у журналиста должны быть адекватность, системное мышление, умение правильно воспринимать и обрабатывать информацию - видеть суть. Это мое субъективное видение, и я отношусь к этому с долей иронии, но считаю, что журналист - человек с математическим складом ума. Быть просто коммуникабельным человеком недостаточно. Как-то я даже интересовалась, какие у моих сотрудников были оценки в школе по алгебре и геометрии. Как правило, более успешные журналисты были отличниками.

Николай Канишевский:

Очень простая формула. Это не должна была быть звезда, это должен был быть обычный человек, это во-первых. Во-вторых, это не должен был быть мой кум, мой родственник. А в-третьих, каждому человеку, который приходил ко мне в коллектив, я говорил: «Пробуем вместе поработать: если коллектив вас «всосет» - вы будете тут, если коллектив вас оттолкнет - никакие рекомендации вам не помогут». Для меня немаловажным был климат в коллективе. И до этого времени все вспоминают нашу хорошую атмосферу. Никто никого не подставлял, и редко кто может вспомнить, что я на кого-то кричал или кого-то унижал. Если кто-нибудь что-то не так ляпнул в эфире, то я говорил: «Ну, уже пошло в эфир, что поделаешь. Если ты это сознательно сделал, значит, ты не уважаешь меня. Если не сознательно - извинись, и все».

Александр Ткаченко:

Мне интересны профессионалы, которые готовы попробовать сделать больше, чем могут, прыгнуть выше головы, проявить все свои способности, у кого есть творческие амбиции и желание их реализовать в полной мере.

Профиль: А свобода слова? Действительно ли она была у нас целых пять лет - с 2005-го по 2010-й, а теперь если не исчезла, то исчезает?

Александр Ткаченко:

Считаю, что в 2004-2005 годах действительно произошел слом, и не вижу никакой возможности, никакой перспективы изменения ситуации. Страна живет в другом режиме общения прессы и телевидения со своими читателями и зрителями, и общение СМИ с властью тоже продолжается в устоявшемся режиме. Сейчас у нас, пожалуй, восточноевропейский вариант, «посторанжевый». Переходный период к полноценным стандартам Евросоюза в отношениях власти и СМИ.

Николай Княжицкий:

Идеальной свободы слова в принципе не бывает, попытки ограничения свободы слова делает любая власть в любой стране, вопрос в ее границе. Что касается свободы слова во времена правления Ющенко, можно сказать, что при Ющенко эта граница относительно ограничений была намного дальше, чем сейчас. Потому что, во-первых, существовала коррумпированная, но достаточно независимая судебная система, которая сейчас фактически уничтожена. То есть коррупция в ней осталась, а независимость исчезла. После принятия нового Закона о судоустройстве, передавшего большинство полномочий членам Высшего совета юстиции, независимой судебной системы в стране нет, парламентской оппозиции тоже нет, хотя при Ющенко она была. Поэтому при прежнем президенте было намного больше государственных институциональных сдерживающих механизмов для власти. В том числе и для него, чтобы ограничивать свободу слова.

Анна Безлюдная:

Я бы так примитивно не подходила к вопросам свободы слова: вот она была, а вот пропала. Вопрос о свободе слова гораздо глубже, чем примитивные дискуссии, есть она или нет. Для начала я бы подумала об ответственности за каждое слово, о цене слова.

Свобода в любом случае - внутри человека. У меня всегда есть свобода выбора, и у каждого человека она есть. Если человек говорит, дескать, вот в такой ситуации у него нет выбора, пусть посмотрит на себя с другой стороны. Всегда есть выбор. О чем мы сейчас говорим? Есть желание власти каким-то образом освещать свои действия? Конечно, есть, оно присутствует у любой власти, так было всегда, и это нормально: люди нацелены на результат, на них огромная ответственность, и для них немаловажно создание некоего общественного понимания, если хотите - мнения. С моей точки зрения, свобода слова была и при Кучме, и при Ющенко, и сейчас она есть. Другое дело, если мы берем отрезок в пять лет с момента избрания президентом Ющенко. То небезразличие, которое тогда проявили украинцы к судьбе своей собственной страны, причем даже неважно, кого они поддерживали, - вот это дало ощущение, что у нас появилась свобода. И это небезразличие сейчас никуда не девается.

Евгений Киселев:

У меня ощущение, что страхи по поводу судьбы независимых украинских медиа, как говорится, сильно преувеличены. Давайте начнем с понятийного аппарата, давайте отделять понятия «свобода слова», «свобода прессы» и «редакционная политика» и отношения государства и СМИ. В Советском Союзе свободы слова не было, потому что за рассказанный на кухне анекдот могли вызвать в КГБ и провести там воспитательную беседу, показав запись разговора: вот это отсутствие свободы слова, когда человек боялся говорить, что думал. Свободе слова в этом понимании в Украине никто не угрожает, и, кстати, в России такая свобода слова тоже существует. Более того - в российском Интернете модными, продвинутыми считаются именно критические, оппозиционные настроения. На мой взгляд, это некоторая форма социального эскапизма. Раньше мы ворчали на кухне, а теперь - в Интернете. Причем Сеть уже влияет на настроения избирателей в отличие от того, как было пять или 10 лет назад. Хотя пользователей Интернета, которые заходят туда не для просмотра эротических картинок или поиска товаров, а за информацией и мнениями, становится все больше, все равно пока электоральное поведение граждан определяется телевидением. Пока Первый канал или НТВ не рассказали, что событие произошло, можно считать, что его вообще не было. И то же самое практически можно сказать об Украине. Хотя очень мало случаев, когда какие-то события в Украине замалчиваются на телевидении на 100%. Как правило, говорят обо всем, другое дело, что рассказывать могут под определенным углом зрения, могут давать неполную картину или не все существующие версии. Но все-таки за все время, а я живу и работаю в Киеве уже три года, мало припоминаю случаев, чтобы прошло какое-то из ряда вон выходящее событие, а телеканалы ни словом о нем не обмолвились.

Так вот, что касается Украины, я вижу, что власть явно преувеличивает угрозы со стороны СМИ, у нее есть синдром тревоги и даже страха, «вот что-то о нас скажут или расскажут, и будет нам беда»...

И точно так же некоторые из журналистов действительно путают редакционную политику, которая, в частности, выражается в жесткой редактуре начальника, с цензурой и ущемлением свободы слова. И я знаю журналистов, которые так реагируют на предложение доработки материала - уточнить даты и так далее... Это синдром всех молодых журналистов, которые компенсируют недостаток профессионализма такой вот агрессивной формой защиты - «вы ущемляете мою журналисткою свободу и независимость», и все тут. Да, я понимаю, что есть проблемы экономического свойства, корпоративных конфликтов между разными участниками рынка, но мне не нравится, когда их решение подменяется разговорами о свободе слова или свободе средств массовой информации. Когда понятием «свобода прессы» начинают манипулировать, я скорблю, как говорила моя покойная мама.

Профиль: Здесь собрались люди, которые должны помнить эпоху «темников»...

Александр Ткаченко

В это время я работал руководителем на Новом канале, мы видели «темники», но те, кто нас смотрел, могут подтвердить, что факт наличия «темников» мало сказывался на том, как именно мы освещали события, происходящие в государстве. Думаю, что к нам эти бумаги имели меньше всего отношения.

Николай Княжицкий:

Во времена «темников» я на телевидении не работал. В 2002-м я пошел на выборы и потом до 2006-2007 годов я не занимался этим. Почему ушел? Я был ведущим программы, телевидение было заполитизированно, и политическая ситуация была такой, что мне не хотелось становиться пропагандистом. Потому что я могу иметь те или иные политические взгляды, но работать и создавать могу только свободное телевидение, в других условиях мне некомфортно.

Анна Безлюдная:

Когда я работала в новостях, никаких «темников» не было. Понимаете, цензура и самоцензура - это нормально, точно так же, как бокал вина - это нормально, а два литра - это уже чересчур. Главное - грамотно определять допустимое количество. Так что, была ли тогда цензура, - конечно, была. Были ли «темники»? Нет.

Евгений Киселев:

«Темников» я не застал, я их только видел на Первом канале. Думаю, что это изначально российское изобретение, связанное с работой политтехнолога Марата Гельмана, который на центральном телевидении как раз и предложил технологическую форму, когда все предстоящие в стране события были расписаны в виде огромных простыней. Вот тут люди, причем на выбор, которых на эту тему можно интервьюировать, вот такие-то публикации в свете определенных событий, которые стоит цитировать и так далее. Там не было никакого зажима свободы слова, просто была технологическая разработка, рассчитанная оптимизировать работу большой информационной редакции, чтобы люди не рылись бессистемно в Интернете или не хватались за первую попавшуюся статью, а чтобы у журналиста был справочный материал. Собственно, украинские «темники» оказались жестче - списки тем, которые надо трогать, а которые следует игнорировать, списки людей, которых можно или нужно интервьюировать, и списки тех, кого интервьюировать не надо вообще, списки событий, куда надо посылать съемочные группы, списки со знаком «хотите, снимайте, хотите - нет» и перечень событий, о которых следует сделать вид, что их не было.

Интересно, что теперь в России вообще ничего подобного нет. Сейчас жесткий редакционный контроль делается по умолчанию, то есть сотрудник службы информации на телевидении ценится за то, что ему не нужно ничего объяснять, он все понимает, у него развито острое политическое чутье.

Профиль: Что касается цензуры сейчас, как именно она проявляется, где, собственно, складываются отношения государства и массмедиа?

Александр Ткаченко:

Прежде всего следует разделить понятия цензуры и препятствования выполнению журналистами своих профессиональных обязанностей, в том числе нападения на журналистов, - все подобные факты должны быть немедленно расследованы властью и получить широчайший резонанс. Что же касается дискуссии по поводу редакционной политики, свободы мало не бывает, и свободы слова в первую очередь. И тут надо отделять реальные факты ущемления этой свободы и желание поэксплуатировать эту тему, в каких бы то ни было интересах. Поэтому тут, скорее, я вижу дискуссию о стандартах журналистики, что мы понимаем под этим. А свободу слова мы поддерживали и будем поддерживать!

Евгений Киселев:

Господа, во-первых, всегда государство в сложных отношениях со СМИ, такова природа отношений государства и медиа. И не бывает идиллических отношений между властью и прессой. Далее: журналистика - противная, тяжелая, опасная профессия. Похищают, убивают не только в Украине или России, или какой-то другой постсоветской стране, очень часто журналисты погибают от разного рода злоумышленников и в западных развитых демократических странах. Еще: жизнь вообще борьба, а в журналистике - в квадрате, здесь нужно каждый день доказывать свою профпригодность. А это выражается, в том числе, в умении аргументированно выступать против власти, если она того заслуживает, публиковать критические материалы, слова складывать в предложения так, чтобы потом комар носа не подточил. Но я открываю многие тексты и замечаю, что их авторы совершенно не утруждают себя элементарной аргументацией, проверкой цифр, фактов, дат и подменяют критику своим личным отношением к героям. Я понимаю, что страна в некотором смысле на переломе, для части избирателей Янукович не приемлем в качестве президента, для другой части Тимошенко является средоточием всех зол. И журналисты априори выступают либо за, либо против Тимошенко или Януковича, просто потому, что пасьянс их симпатий вот так разложился. К сожалению, общественное мнение в Украине расколото, и только время может его изменить. Но у журналистов все-таки принципиально иная роль...

Николай Канишевский:

Если взять последние 10 лет, то первые пять из них были очень сложными. Я сейчас могу сказать, что действительно были какие-то элементы политического цензурирования. Вторая половина этого десятилетия - каждый говорит, что хочет. Но в этот период я почувствовал другую цензуру - доллара. Если зритель умный, то он каждый материал может оценивать: сколько и кто за него заплатил. И цензура политическая, и цензура доллара - все плохо одинаково. Вот недавно была ситуация: смотрю я политическое шоу на одном канале, и речь заходит о судах между Пятым каналом, TBi и группой «Интер». Уважаемый мною политический обозреватель, очень талантливый журналист отстаивает позицию TBi, поскольку он там работает, и рассказывает мне, что гнетут свободу слова. Я себе прикидываю: а если бы ты работал вместо Евгения Киселева на «Интере», неужели бы сейчас отстаивал позицию TBi?! Это борьба. Но журналисты все-таки имеют возможность выйти в эфир, объяснить свою позицию. А простой человек не имеет такой возможности, и его мнение о его проблемах остается при нем. Мне кажется, тема свободы слова в Украине обостряется искусственно: это просто кому-то выгодно.

Профиль: Николай, а все-таки, не жалеешь ли ты пять лет спустя, что полностью расстался с телевидением?

Николай Канишевский:

Я так скажу: уходил с поста первого вице-президента НТКУ, когда в государстве сменилась власть - так у нас положено. У меня уже накопилась усталость, нервы все были в узлах, потому что быть «прокладкой» между Администрацией и коллективом во время Оранжевой революции и не испортить себе репутацию - это было очень сложно. Утешал себя тем, что я вовремя ушел с телевидения. По крайней мере мне, как некоторым моим коллегам, не плевали в экран. А через два года я понял, что меня уже не узнают на улицах, я уже стал нормальным человеком. Поправил свое здоровье, понял, как зарабатывать копейку не на телевидении. И все-таки, какими бы ни были у меня сегодня амбиции, никогда в жизни не пойду ни в один кабинет, ни к одному клерку, не буду бить себя в грудь и рассказывать, что я - бывшая звезда, а меня тут забыли. Все будут бывшими.

Профиль: Как бы то ни было, каждому из участников нашей беседы, пусть и гипотетически, приходится решать, к примеру, ставить ли в эфир сюжет о падении венка на президента государства...

Анна Безлюдная:

У меня школа информационной журналистики западная. Для меня не стоит вопрос «власть - не власть», «оппозиция - не оппозиция»... Политика ли это, спорт или культура, если есть событие, то оно есть. Главный вопрос для меня - есть ли, собственно, событие, важно ли оно или не важно?! Считаю, что концентрироваться всегда нужно на сути, а не на форме. Объясню почему: если, допустим, встречаются президенты двух стран, то, о чем они договаривались и последствия этой встречи, ее контекст - намного важнее, чем какое-то происшествие. Ну, во время возложения упал от ветра венок, президент его подхватил, ну и что?! Конечно же, легче показать падение венка, чем вникнуть в суть переговоров, принятых решений, почитать что-то, подумать, подготовиться. Мой вывод из всей этой истории: у наших журналистов зачастую крайне низкая требовательность к самим себе.

Александр Ткаченко:

Все, что является фактом, является фактом. Другое дело - как мы его преподносим. Если в историях, связанных с конфузами, неожиданностями, содержится элемент оскорбления по отношению к любому человеку, вне зависимости от его поста в государстве, это как минимум должно вызывать вопросы у людей, которые ставят это в эфир. Два известных случая: ролик Юлии Тимошенко «Пропало все» - журналисты получили эту реплику героини из технического тракта ее выступления. Да, было бы это в прямом эфире - это проблема премьер-министра. Но если это было до прямого эфира, надо было серьезно подумать, стоит ли ее обнародовать. То же и с венком: если бы президент вручал букет труженице тракторного завода, и случилось нечто подобное - один разговор, это курьез, но если в ненастную погоду и на мемориале погибшим воинам - уже свою роль играет этический момент. В итоге мы показали ситуацию с венком, но - на фотографии.

Профиль: В сущности, новости телеканала «1+1» критики называют желтыми...

Александр Ткаченко:

Мы считаем, что это достоинство новостей, а не их недостаток. Наши новости, как показывают рейтинги, интересуют людей, находят живой отклик у аудитории «18-54», и мы будем эту тенденцию развивать. Потому что именно такие новости, как сейчас, интересуют наибольшее количество зрителей. Мы уже полтора-два года развиваемся именно в этом направлении, я, наверно, скорее назвал бы его инфотейнментом, а не «желтыми новостями», хотя и желтые тоже хорошо. Считаю, что у нас достижений здесь немало, и мы продолжаем наращивать аудиторию на новостях.

Николай Княжицкий:

На сегодняшний день украинское телевидение - качественное, интересное и разнообразное, но наши журналисты являются частью нашего общества, а какие наши люди - видно по тому, за кого они голосуют, и в нашей ситуации... Знаете, какая страна, такие теракты, и такое телевидение. Измениться что-то может только с ростом политической культуры и ростом профессионального уровня журналистов в частности. Но с ними это должно происходить немного быстрее, чем с гражданами страны, журналисты должны осознать свой долг, а их долг не хвалить власть, а критиковать ее, стоять на своей позиции, делать интересные программы. У нас много таких журналистов, но чем больше их будет, тем скорее будет развиваться украинский телевизионный рынок и гражданское общество.

Профиль: А как сегодня обстоят дела с каналом ТВi, который вы уже три года возглавляете? Лишение его новых лицензий на вещание стало резонансным конфликтом новой украинской власти и медиаобщественности...

Николай Княжицкий:

Сегодняшняя ситуация с ТВi: консенсуса можно достичь, если власть будет придерживаться закона, а не нарушать его. Мы же не хотим быть провластными или оппозиционными, мы просто хотим делать медиабизнес, а для этого нужно говорить правду и действительно быть независимыми, не ходить на поклон к властям. Это очень сложный баланс, потому что у нас в обществе, у людей, которые правят государством, нет понимания этого. К сожалению. Еще насчет нынешней цензуры: каждый решает сам за себя - кто-то увольняется, кто-то остается, кто-то начинает отстаивать свои права. Можно объединяться, существует объединение «Стоп, цензура!», есть другие общественные инициативы. Люди вправе это делать, и в гражданском обществе люди всегда объединяются в отстаивании своих прав. А соблюдение журналистских стандартов и журналистский профессионализм необходимы, но это не имеет к самоцензуре никакого отношения, это противоположные явления.

Профиль: Отпадет ли проблема сама собой, если появится общественное телевидение, в котором содержание вещания будет зависеть от запроса всех без исключения политических сил и общественных движений страны?

Николай Княжицкий:

Общественное телевидение - вопрос политический, его можно создать, когда есть общее желание политиков разных взглядов в необходимости его создания, пока такой воли нет - и диалогов между ними по этому поводу тоже нет, и говорить о том, будет ли оно создано, еще рано. И что будет происходить на телевидении - очень зависит от того, как сложится ситуация в политике, поскольку наше телевидение очень заполитизированное, его воспринимают как основной ресурс для промывания мозгов населению. А это плохо, понимаете, еще и потому, что собственники больших каналов будут делать все возможное для того, чтобы качественного общественного телевидения не было. Потому что если у него будут хорошие рейтинги, оно будет забирать зрителя, и если оно будет независимым, станут верить ему, а не им, и тогда власть не будет зависеть от этих медиасобственников так, как зависит сейчас, отдавая им требуемые преференции.

 

Анна Безлюдная:

Теоретически общественное телевидение может быть, оно теоретически же будет отображать запросы и взгляды общества, и, следовательно, сможет быть достаточно объективным по отношению к точкам зрения, скажем, частных телеканалов в той или иной ситуации. Но практически это сделать невозможно, по крайней мере в ближайшем будущем, при нынешнем нашем кадровом потенциале. Для этого должен по-другому быть структурирован рынок, уровень профессионалов на порядок выше, отбор кадров жестче, да и телеканалов должно быть меньше.

 

Александр Ткаченко:

Я за общественное телевидение, потому что считаю, что у общества должны быть некие стандарты, в том числе и журналистики. Поэтому появление общественного телевидения будет иметь положительное значение как для индустрии, так и для общественности. Впрочем, как последние пять лет ничего не мешало его появлению, так и сейчас не мешает.

Евгений Киселев:

Что касается общественного телевидения, это красивая легенда. Много ли назовете стран, где есть общественное телевидение, и оно играет существенную роль в формировании общественного мнения страны? Телевидение может быть общественным, когда оно существует на средства общества, вот в Великобритании оно в этом смысле общественное. Финансированием Би-би-си является ежегодная оплата за право смотреть общедоступное телевидение, каждый взрослый англичанин платит 100 фунтов, получается значительная сумма. А у нас в стране люди за квартиру не платят, за воду, телефон и умудряются пользоваться этими благами, как надеяться на лицензионную плату? Не время. А в то, что общественное телевидение, созданное и финансируемое государством, может сохранить свою от него независимость, я не верю. И олигархический колхоз обречен - тому масса примеров новейшей российской и украинской телевизионной истории, когда у одного канала вначале было несколько собственников. Общественное телевидение может быть общественным и независимым, только если оно финансируется не из государственного бюджета и не из средств государственного происхождения, а только из альтернативных, независимых от власти источников. Но это, повторюсь, просто красивая мечта.

Мария Старожицкая, Татьяна Головченко, журнал «Профиль»

Фото - «Профиль»