Она с пяти лет мечтала стать «великой артисткой». Но после школы в театральный не поступила - из-за дикции. Альтернативой стал экономический факультет МГУ, где будущая народная артистка России Алла Демидова играла в студенческом театре.
В результате - победное поступление в вожделенную «Щуку». Оттуда - в легендарный Театр на Таганке, где Алла Сергеевна прослужила более 40 лет. Параллельно играла в кино, ярко и своеобычно. Последнее десятилетие - в «свободном плавании». Организовала персональный «Театр А». Со спектаклем «Медея» знаменитого греческого режиссера Теодороса Терзопулоса объездила весь мир.
Убеждена, что актер воздействует на зрительный зал настоящим гипнозом. (Должна сказать, что тет-а-тет и я почувствовала гипнотическое воздействие личности этой актрисы. Общаться с ней необычайно интересно и немного страшновато: она парадоксальна и непредсказуема, умна и не похожа ни на кого из актрис, с кем мне доводилось беседовать.)
Коридор судьбы
- Алла Сергеевна, скажу честно: давно мечтала взять у вас интервью, и было немало оказий, однако я долго не решалась на этот шаг, поскольку побаивалась вас. И решила, если такой случай представится еще раз, дабы не попасть впросак, непременно спрошу: какой журналистский вопрос вы не приемлете ни при каких обстоятельствах?
- У меня нет определенного отношения к задаваемым вопросам: они бывают разные, но в основном похожие. Журналисты ведь питаются тем, что уже опубликовано. Они же не могут спросить меня о том, чего не знают. Поэтому привыкла ко всякого рода вопросам.
- Тогда рискну. Мне всегда казалось, что актриса Алла Демидова держится в стороне от артистического сообщества. Не возьму на себя ответственность утверждать, что вы лучше или хуже коллег, но вы точно другая. Так было всегда? И когда учились на экономическом факультете МГУ?
- Другая - в отличие от кого?
- От всех остальных.
- Это так кажется. Я человек закрытый, а такие люди всегда производят аналогичное впечатление. Наверное, в университете была такой же. Ведь с годами характер у человека практически не меняется. Он с ним рождается. Вернее, появляется на белый свет с определенным импульсом, который реагирует на различные внешние проявления - цвет, шум, людей... А уже эти реакции формируют характер, ведь он, по сути - привычка, коридор судьбы. Тут уж никуда не денешься...
- Я знаю вашу формулировку: характер - коридор судьбы. И коль вы упомянули, что на него влияет даже реакция человека на цвет, можно узнать, какая гамма вас раздражает? В каком костюме никогда не выйдете на сцену? В чем вам некомфортно в быту?
- Так называемые палевые цвета. Помню первый спектакль на Таганке, «Герой нашего времени». Я играла Веру, и мне сделали бледно-сиреневое репсовое платье. Когда я его увидела, поняла, что провалю эту роль с треском. Так оно и случилось...
- Когда вы пришли в Театр на Таганке, он (и еще, пожалуй, ленинградский БДТ) был неповторимым сообществом единомышленников? Вы, молодые актеры, ощущали тогда, что «Таганка» - целая эпоха в жизни советских людей?
- Не могу говорить за весь коллектив, скажу о себе: конечно, ощущала. У меня ведь была возможность пойти в другие театры, но на Таганке не было пошлости, царящей в иных. Здесь не ставили плоские советские пьесы, где использовались определенные клише. Даже очень хороших драматургов, которые должны были подстраиваться под линейку, - Арбузова, Розовского... Об авторах, прославляющих сталеваров, партбилеты, просто не говорю. Поэтому, конечно, Театр на Таганке осознанно отличался от всех, существовавших рядом с ним. Во всяком случае, мною он воспринимался именно так.
- Вы дружили с кем-то из коллег по театру?
- Нет, у меня сложилась университетская компания. Она сохранилась до сих пор.
- С артистами было неинтересно общаться?
- Да нет, с некоторыми можно было бы: у меня нет предубеждения к людям моей профессии. Видимо, так сложились обстоятельства.
- Сегодня остались школьные, студенческие друзья?
- Остались. Например, Наташа Коринская, с которой мы учились в университете. Правда, сейчас она живет в Израиле, но когда езжу туда, обязательно встречаемся с ней.
- О чем разговариваете?
- Обо всем - о жизни.
- Вспоминаете прошлое?
- Я не люблю возвращаться в прошлое, копаться в нем. Мне не нравится рассказывать о себе, потому что, повторюсь, я - закрытый человек. Могу охотно поговорить о театре, о том, что происходит в жизни, о людях, с которыми встречалась...
- Принято без комментариев. Более 10 лет назад вы отошли от театра. Чем занята сегодня актриса Алла Демидова?
- Я ушла из репертуарного театра, но в последнее время играла на сцене очень много. Например, со спектаклями греческого режиссера Теодороса Терзопулоса мы объездили практически весь мир. Последней постановкой был «Гамлет». В настоящее время, правда, не играю: устала немного, нужно отдохнуть. Но на поэтические вечера в консерватории - с оркестром, органом - откликаюсь всегда. С большим интересом.
Возвышающий гипноз
- Знаю, что вы увлекаетесь экстрасенсорикой и даже читали лекции о психической энергии у актеров. Можете объяснить мне, что это значит?
- В основном, я проводила мастер-классы за границей: в Канаде, Франции, Италии, Греции, Японии. Они длились минимум месяц. Поэтому, конечно, несколькими фразами сформулировать суть этого явления невозможно. Попробую объяснить на примере. В начале прошлого века в Индии жил факир, который на глазах у тысячной толпы по веревке взбирался в небо. Англичане сняли это действо на пленку. Когда ее проявили, на экране увидели, что факир сидит в позе йога, а рядом с ним - моток веревки. Толпа же просто смотрит вверх. То есть, экран не передает психическую энергию - энергию гипноза. Решили провести еще один эксперимент. Группа англичан, которая находилась в той толпе индусов и воочию наблюдала, как факир взбирался в небо, в Англии при аналогичной ситуации не увидела ничего. То есть, существуют еще и традиции национального театрального восприятия... Правда, сегодня происходит взаимопроникновение культур, особенно театра, и этого разграничения нередко нет: я могу играть на русском языке без перевода в любой стране. Равно как мы смотрим на японском театр Кабуки или театр Но. Проговаривается какая-нибудь аннотация для «марьи ивановны», раскрывающая основное содержание пьесы, а затем актеры работают без перевода. Или англичане играют Шекспира в оригинале, а мы все понимаем... Вот этот феномен, в общих словах, и называется психической энергией актера.
- Алла Сергеевна, а что вам интересно в современном российском театре?
- Современный театр несколько застопорился, это бывает. Данный вид искусства вообще развивается двадцатилетними волнами - так говорил Станиславский, имея в виду свой МХАТ. Он возник в конце XIX века, где-то в 10-х годах XX-го был на пике успеха, потом интерес к театру пошел на убыль... И только в 40-м году, при новых постановках Немировича-Данченко, поднялся вновь. Так и сейчас, идет некая пересменка форм: режиссеры ищут новые выразительные средства, поскольку все, что было раньше, уже клише. Российский театр сегодня немного болен, потому что реалистическая сценическая школа - это, конечно, хорошо, но далеко не все. Может быть, болезнь возникла из-за нынешнего состояния кино, из-за телевизионных сериалов, куда пришло новое поколение молодых актеров. Они не успевают глубоко освоить театральную азбуку, играют, в основном, себя в предлагаемых обстоятельствах. Станиславский учил этому постулату первокурсников, когда на первый план выходит сюжет, человеческая индивидуальность. Современная артистическая молодежь профессиональные азы вроде бы усвоила, органика при них - все прекрасно. Но вот по-настоящему глубоких образов они не создают...
Приведу в пример великого актера Иннокентия Смоктуновского, за плечами которого были фронт, плен, побег из плена, чехарда театров, ночевки на чердаке, около лифта в московских подъездах... Я, конечно, не рекомендую молодежи проходить столь тяжелый путь, но подобный жизненный опыт дает баланс личности. Помимо профессии он несет зрителям нечто иное, что также входит в психическую энергию. Очень важно, когда, кроме произносимых артистом слов, одно время наслаивается на другое. Особенно в классических ролях... Молодежь нового тысячелетия, очевидно, слишком благополучна, что и видно на сцене. Однако, с другой стороны, это не значит, что мне неинтересен современный театр - всегда отмечаю хорошую актерскую игру. Впрочем, сегодня в российском театре даже большие актеры, которых я очень люблю, работают вполсилы, поскольку для того чтобы играть по-настоящему, необходимо стечение обстоятельств: сильный режиссер, хорошая команда, ведь театр - искусство коллективное.
На Западе всегда с удовольствием смотрю спектакли Боба Уилсона, Терзопулоса, Сузуки. Они ищут режиссерские решения на стыке культур. Как раньше, когда в 50-60-е годы прошлого века на стыке наук рождалась некая новая наука. Эти режиссеры сами сродни перекати-полю. Они интернациональны, но со своими корнями.
Сузуки - родом из театра Кабуки. У него отец - японец, и он с детства впитал эту культуру. Но, тем не менее, в спектаклях режиссера вы всегда увидите пластические позы а-ля Мейерхольд 20-х годов. Я проходила мастер-класс Сузуки: это другая манера говорить - гортанная. Вся техника у него построена на пятках, то есть звук идет оттуда, Его спектакли - несомненно, театр Кабуки, но когда они идут на английском языке, это производит убийственное впечатление. Абсолютно новое восприятие даже знакомой драматургии...
Терзопулос ищет идеи на стыке архаики. Он родился в греческой деревне, где в свое время появился на свет Эврипид, а стажировку проходил у немца Хайнера Мюллера, когда тот был художественным руководителем театра «Берлинер Ансамбль». Сочетание знания архаики на генетическом уровне и немецкого интеллектуализма-экспрессионизма, даже некоторого цинизма - и есть совершенно потрясающие древнегреческие трагедии Терзопулоса. Он ставит их везде - в Японии, Германии, Турции... И когда мы работали вместе, происходило нечто подобное. Терзопулос не знает русского языка, и поначалу мы пробовали репетировать с синхронным переводчиком, но поняли - не нужно. Теодороса можно назвать полиглотом: он знает множество языков, кроме русского и французского. А я - лишь два последних... Поэтому он выучил своеобразный французский - с моими интонациями и моими ошибками... Когда мы проводим на Западе какую-нибудь пресс-конференцию, присутствующие хохочут, слушая наше общение, - говорим абсолютно одинаково. Мы выработали некий птичий язык: он не понимает слов, но понимает интонацию, жесты, окраску и голоса, и жеста. И делает спектакли со мной, которые абсолютно понятны людям, говорящим на другом языке. Это также психическая энергия.
Непростые истины
- А с Някрошусом вы встречались на сцене?
- Нет.
- Как относитесь к его творчеству?
- Мне интересен ранний Някрошус. «Нос» Гоголя, «Макбет» Шекспира - до «Короля Лира» нравилось все. А вот в «Вишневом саде» его режиссерские экзерсисы показались немного ученическими, что ли... Я знаю много интересных постановок «Вишневого сада» - Эфроса, Стреллера, Сузуки... Поэтому его видение пьесы Чехова показалось мне не слишком глубоким, как для такого большого мастера, как Някрошус. Может быть, из-за национальных особенностей он по-иному относится к русской классике, не хочу судить...
- Часто ли на сцене встречаются великая драматургия, талантливые актеры, сильные режиссеры и так далее? Если да, что ощущаете в такие моменты?
- В принципе, гармонии не бывает. Разве что считанные секунды... Ну, например, я играла «Медею» в Греции в театре у Терзопулоса, 17 спектаклей подряд. Они мне даже над театром надстроили целый этаж, который называли «квартира Аллы». Мне никуда не нужно было ездить: лишь спуститься вниз, загримироваться и выходить на сцену. Я в то время очень болела, но отменить спектакли было невозможно: они анонсировались целый год. И вот, целый день сижу - корчусь от боли, гримируюсь - болит, выхожу на сцену - абсолютно все проходит! Моя тогдашняя формулировка счастья - «когда уходит боль».
Действительно, боль уходила физически, физиологически... Когда же я снимала грим, она возвращалась. Тогда я поняла, что это «я болею». Я, а не Медея... Потому что на сцене у моего тела - совершенно другое существование...
Конечно, приятно, когда в команде - единомыслие, но подобное случается редко. Так было, например, в свое время в студенческом театре МГУ, когда Ролан Быков ставил «Такую любовь» Павла Когоута; в первые годы существования Таганки, когда туда пришло много моих однокурсников. Мы были командой, которая хотела прорваться вперед: недаром ведь знаменитый хор Таганки стал энергетическим ударом по зрителям. Так было в группе у Андрея Тарковского: он всегда свою команду лелеял и ждал, когда освободится человек, который был ему нужен, если тот оказывался занятым.
- В «Зеркале»?
- Не только. Я должна была работать с ним и в «Солярисе», но в тот момент оказалась в каких-то непонятных запретных списках, и меня не утвердил худсовет. Может быть, к лучшему, что у него снялась молодая Наташа Бондарчук... Пробовалась у Тарковского в «Андрее Рублеве» на роль дурочки. Но тогда сама была дурой - отказалась, потому что там нужно было писать в кадре... Однако это неважно. В группе Тарковского правила бал студийность, хотя, конечно же, Андрей был в ней хозяином. Конечно, сильный режиссер много значит. Вокруг него все собираются, как вокруг магнита стружки...
- Вас жизнь сталкивала с легендарными людьми. Знаю, что вы тепло относились к Сергею Параджанову. Говорят, он очень любил делать подарки близким людям. У вас что-нибудь сохранилось?
- (Необыкновенно оживляется) Очень много. Помню, когда снималась в Киеве, в фильме «Иду к тебе» о Лесе Украинке, мы ехали каким-то проспектом, забыла его название (Воздухофлотский проспект. - Авт.), и на балконе дома я обратила внимание на знакомый бюст, спросила, не Параджанов ли это. Мне ответили: «Именно он». Так я увидела Сергея Параджанова впервые. Потом меня с ним познакомили, и я стала получать подарки: меховые гуцульские безрукавки, национальные юбки, изумительные рубашки с вышивкой... Как-то его племянник привез из Тбилиси ящик с вином... А эти шляпы параджановские...
Наш театр гастролировал в Грузии, и Параджанов устроил прием для актеров театра на Таганке у себя в доме. Я немного опоздала, пришла, когда действо уже началось - а это был театр! При входе во внутренний дворик на квадратных деревянных столбиках сидели два голеньких мальчика с самоварами в руках. Встречая входящих, они открывали краник - откуда лилась то ли водка, то ли вино. Говорили, что водка. Не знаю, я их благополучно проскочила. Дворик был очень маленьким, с недействующим фонтанчиком, куда налили вино, в котором плавали яблоки. В углу двора - нечто, декорированное сережиными руками. Он говорил, что могила Параджанова...
- О, Господи!..
- Тем не менее, это было очень красиво! Балконы второго этажа оказались задрапированы лоскутными одеялами: там, облокотившись о перила, стояли необыкновенные красавицы-грузинки, смотрели, чем внизу занимаются актеры. Немного сбоку, подперевшись, сидела сестра Параджанова: рыжая, с огромными синими каменьями в ушах, и тоже наблюдала за происходящим. А с неба (просто с неба!) свисал черный кружевной зонтик с прекрасной ручкой! Я сказала: «Какая прелесть!». «Тебе нравится?» - спросил Сережа, моментально срезал его и подарил мне. Все время повторял: «Ты только посмотри, какая ручка! Это же севр, севр! Вырежи, и вот тут носи!» (Показывает на грудь.) А потом прислал мне еще и белый вышитый зонтик с такой же прелестной ручкой - в пару к черному...
Однако отвлеклась: я тогда только приехала из Франции, где купила забавную белую шляпку (в то время в шляпах еще никто не ходил). Параджанов восторгался ею и даже фотографировался со мной. Говорил, что теперь у него все кекелки (ветреные девушки, думающие только о «тряпках». - Авт.) будут ходить в шляпках. И у Сергея начался шляпный «запой», он устраивал многочисленные выставки шляпок. А позднее, узнав, что я репетирую «Вишневый сад», прислал мне две знаменитые шляпы, в которых я всегда играла спектакль. Они у меня и сейчас висят на стенах вместе с картинами: одна - сиреневая, другая - черная.
Просто жизнь
- И сегодня любите этот предмет туалета?
- Нет, сейчас я одеваюсь так, чтобы было удобно.
- Я помню фильм, о котором мало вспоминают, а мне лично он очень нравится, - «Ты и я». Ваша героиня была необычайно стильной, абсолютно несоветской - меня потрясло, что можно так выглядеть в стране, где реально ничего оригинального из одежды было невозможно найти. Где вы одевались тогда, и какие приоритеты в одежде сегодня?
- Очень забавно, что вы вспомнили этот фильм. Потому что там должна была сниматься Белла Ахмадулина, которую не утвердили на худсовете студии... Однажды вечером ко мне домой пришли режиссер фильма Лариса Шепитько с Юрием Визбором, который исполнял в картине главную роль: «Алла, спасай! Завтра начинаются съемки - некому сниматься!..». Почему бы и нет? Хорошая компания, да и роль неплохая. Но ничего из приличной одежды у костюмеров не было! Какой-то паричок не моего размера - он опускался на лоб, поэтому в кадре появились беретики, державшие парик. Пальто взяла у Ларисы - она ходила в моем... Вы правы, одеваться индивидуально было очень сложно, но, тем не менее, умудрялись...
А сейчас я люблю японцев. Например, в данный момент на мне платье, на первый взгляд, весьма неприхотливое. Но оно необыкновенно траснсформируется. Это - Миякэ. Я очень люблю стиль Миякэ и Ямамото. В платьях этих дизайнеров можно лежать на диване, а затем встать и пойти в театр.
- Ароматы тоже предпочитаете японские?
- Нет, английские.
- Можно узнать, какие?
- Я их меняю, и никогда даже не пытаюсь запоминать названия. Знаю, как выглядит флакон: очень простой и красивый. (Улыбается)
- Коль уж мы заговорили о дамских слабостях, хочу сделать вам комплимент. На протяжении всего разговора не могу оторвать взгляд от ваших перстней. Это также авторская работа?
- Авторская. Вот это двойное кольцо (снимает с пальца) сделала лично для меня одна греческая художница. Оно даже звенит. (Демонстрирует.) Ношу его уже долгое время. Потом буду носить другое. Затем - ничего не стану надевать.
- Вы любите серебро? Золото не носите?
- Золото перестала носить, да... Но эти пристрастия тоже периодичны. Я слишком долго живу, чтобы мне нравилось одно и то же.
- Знаю, что любите животных. И ваш пес Микки даже снимался вместе с вами в фильме «Настройщик». Как ему работалось с капризной Кирой Муратовой?
- Я не считаю Муратову капризным человеком. Она очень талантлива и самостоятельна, слава Богу. Работалось очень легко. Понравилось, что Кира не учила меня играть, что бывает редко: почти каждый режиссер «натаскивает» актера на свое видение образа. Подобная свобода дорогого стоит, хотя Муратова абсолютно точно знала, чего хочет. И то, что она практически из фильма в фильм снимает своих «не актеров», создает особый жанр, под который необходимо подстраиваться. Не каждый профессионал сможет работать у Киры Муратовой - лишь тот, кто готов к ассимиляции. Но ее манера создавать удивительный ракурс абсурда, ракурс отстранения, «неползущего» реализма - уникальна. Любое искусство - театральное, киноискусство, - если оно высокое, - это фатум, иллюзия. Иллюзия, которая должна быть более убедительна, чем реальность. Подобную иллюзию создают очень немногие режиссеры. Андрей Тарковский, например. Он говорит языком своих выразительных средств, особенным кинематографическим языком. Чем, собственно, и знаменит. Или Алексей Герман. По одному кадру вы узнаете, что это Герман, правда? Так и Кира Муратова. Как бы к ней не относились, ее режиссерский почерк неповторим...
- Непрофессиональные актеры не раздражали во время съемок?
- Поначалу раздражали - слишком много времени тратилось впустую: они, например, долго не могли усвоить текст. Когда я это поняла - подстроилась.
Относительно Микки... Мне понравилось, что перед съемками Кира собрала всех актеров прочитать сценарий, как пьесу в театре. И то, что мы услышали друг друга, было очень важно. В кино обычно все делается быстро, и порой даже не знаешь своих партнеров. На читку сценария я пришла с Микки (интервью записывалось в Москве. - Авт.) и сказала: «Хорошо бы снять его в фильме». Кира возразила: мол, это лишняя головная боль. В одном кадре собака будет сидеть на диване, а в другом - в кресле. Как монтировать? Необходимо постоянно думать об этом во время съемок... Я согласилась. Но поскольку Микки - совершенно прелестный пес, на наших репетициях он сидел тихонько и всех в себя влюбил (в первую очередь, Киру), и она, вернувшись в Одессу, перезвонила мне и сказала: «Придумала. Вы будете все время носить собаку на руках». Вот и вся история. Я считаю, Микки мне сделал роль.
- Алла, Сергеевна, вспоминая о спектакле «Медея», вы сказали, что были счастливы лишь в те мгновения, когда уходила боль. Простите за патетику, что сегодня для вас - счастье?
- Одиночество.
- Вы не лукавите сейчас?
- Абсолютно.
Ирина Гордейчук, журнал TeleCity, специально для ТК
Фото газети День
