Представитель нового поколения ТСН («1+1») – о «новостях для барбоса», трамадоле, кайфе от работы и своем врожденном чувстве этики.
«Детектор медіа» продолжает серию интервью с молодыми телевизионными новостными журналистами.
«Лет до тринадцати я хотел, чтобы меня звали Коля», - признался нам Жан Новосельцев, 28-летний репортер ТСН с почти модельной внешностью, двумя высшими образованиями (правда, оба, по его же словам, «мимо кассы») и навыками вольной борьбы. Вообще, Жан – человек с историей и плод любви. Последнее воплотилось в его вызывающе-экзотичном для украинских реалий имени Жан.
Будущего ТСНовца, родившегося в Харькове, так назвали либо в честь актера Жана Марэ, который всегда нравился маме новорожденного, либо, по другой версии, в память о некоем французе Жане, любовнике бабушки времен войны.
По непонятным причинам на пути к журналистике, делу своей жизни, Жану пришлось потратить время на обучение в Харьковском педуниверситете на кафедре физвоспитания, а затем еще и в Академии общественного питания. Свое появление в профессии он считает случайностью, а между тем уже сейчас заметно отличается на фоне своих коллег, демонстрируя готовность браться за сложные темы (очень часто – о трамадоле) и бойкое поведение на стендапах. По мнению некоторых, он даже может считаться мастером постановочных стендапов.
При общении Жан производит впечатление неунывающего человека, сурового практика. Такие, как он, в зарубежных командировках компенсируют недостаток знания английского (свои знания Жан оценивает на тройку по 5-балльной системе) наличием оператора, который не выключает камеру. А на вопрос, чем грозит «таблоидизация» теленовостей украинской аудитории, отвечают без лишних сантиментов: «Какая страна – такие и новости».
- Жан, так ты в прошлом учитель физкультуры?
- И валеологии, попрошу. Мама меня буквально заставила пойти учиться, и на втором курсе я понял, что это интересно и нужно. Я поработал преподавателем физкультуры, но вскоре понял, что мне надо какое-то другое образование. Решил, что экономическое. В Харькове все на этом помешаны: либо юрист, либо экономист. Пошел в Академию общественного питания, закончил по специальности менеджер внешнеэкономической деятельности, поработал торговым представителем, занимался даже сетевым маркетингом. У нас был офис, куда приходили люди, и им говорили: «Так, внимание, смотрим все сюда!».
- А что вы впаривали?
-Духи. Мне все это не очень нравилось. Потом увидел бегущую строку: для работы на областном телевидении ищут журналиста. Мама мне говорит: «Иди, попробуй!» Прихожу. А там брали по принципу «молодой – значит, подходишь». Я начал работать в новостях на Харьковской областной телерадиокомпании. Там на записи использовались бобины, поэтому надо было безупречно прочитать текст. Это был 2002 - начало 2003 года. Они, вполне возможно, и сейчас так работают. Потом я перевелся на АТН, это считалась крутая структура. Полгода меня испытывали, не брали в штат, а потом полюбили.
- У них уже бетакамы были?
- Да. Вначале, конечно, у меня была легкая паника, но я относился ко всему происходящему с легкой иронией, работал за 100 рублей и был счастлив, что как-то к этому приобщен. Вообще, я никогда не думал, что могу быть журналистом.
- И с какой темы ты начинал как журналист?
- Первая моя тема на областном телевидении была – трамадол. У меня просто полдвора пацанов стали наркоманами из-за этих таблеток. Я знаю всю кухню изнутри. Я взял камеру, никого не предупредил, куда я еду, я просто не знал, что надо предупреждать. Записал интервью с наркологом и свой первый стендап.
Позже на АТНе уже другой мой сюжет был отмечен как лучший сюжет месяца, меня поздравили. Было лето. Мне позвонили с НТН, стали предлагать попробоваться к ним в службу новостей. Ничего себе, столица интересуется, - думаю. Приехал, мне сразу понравилась атмосфера в старом ньюз-руме. Помещение, в котором человек сто, наверное, копошатся, что-то делают. Я аж вдохнул прогресс там по сравнению с тем, что было на АТН. Сразу же познакомился с Наталкой Катеринчук. Она сразу мне строгой показалась дамой. Но она такая, по сути, и есть. Она посмотрела мои сюжеты и сказала, что я им подхожу. Так что я 2004-тий проработал на НТН.
- Пришлось учиться работать на украинском?
- Я работал на украинском на областном телевидении, но там никто особо не присматривался к его качеству, я сам понимал, что говорю как-то странно. На АТН был русский язык, а на НТН опять пришлось учиться. Меня поначалу сильно правили литредакторы, но сейчас уже намного лучше. Думаю заняться с преподавателем... На НТН сначала был дух соревнования. Мне сказали: «То, что тебя взяли, еще ничего не значит. Надо доказать, что ты можешь работать». И в течение долгого времени мы не выходили в эфир, тренировались, сдавали сюжеты, нас смотрели Карташков (Владимир Карташков был консультантом при запуске НТН) и Катеринчук, критиковали нещадно, советовали, как лучше. Там до меня стали доходить многие штуки. Например, что если ты в кадре, то лучше быть с петличкой, а не с микрофоном в руках. Я узнал, что есть Вортекс. Благодаря этой системе в ньюз-руме НТН каждый журналист имеет возможность сам себя начитать, смонтировать. Простая функциональная система…Два года назад у нас никто не собирался идти в кадре. Это, насколько я знаю, даже осуждалось многими. Для меня же, наоборот, комфортнее идти и говорить. Сейчас я вижу, что этот прием начали использовать коллеги на разных каналах, значит, мне надо находить что-то новое в подаче.
- Роман Винтонив коллекционирует ручки и играет в группе «Экстра! Экстра!», а ты как используешь свое свободное время?
- Мое хобби – спорт. Если есть время, с удовольствием могу поиграть в маленький теннис или пойти в зал побороться. Я занимался вольной борьбой, у меня есть напарник, коллега-оператор Костя Голубчик, он самбист. Но я и книги люблю. Правда, у меня проблема – не запоминаю имен. Я, например, 90 процентов украинских журналистов в лицо знаю, а имен не помню.
- Сколько стран тебе удалось увидеть своими глазами благодаря журналистской работе? В Румынии ты уже побывал?
- Нет, был пока в Иране, Китае-Гонконге, Молдове. Ну, и в России, само собой. Мне особенно запомнился Иран. Мы готовились к командировке, получили все необходимые разрешения на съемку от посольства. Потом, когда уже приехали, выяснилось, что нас так легко пустили потому, что в те дни шло празднование исламской революции, и они думали, что мы будем красиво освещать их показательные выступления. Мы же договаривались и ехали снимать строительство атомной станции. На месте нам сказали, что снимать это нельзя. Более того, нельзя снимать просто на улице. Ничего нельзя снимать, кроме дня революции. Мы были озадачены, три дня ходили, добивались разрешений от разных инстанций и поняли, что прикрепленный к нам переводчик – это на самом деле агент иранских спецслужб. Поэтому в один из дней мы сказали ему, что сегодня мы отдыхаем, а сами взяли камеру и поехали на строительство. Мы там нарвались на военных, могли быть серьезные неприятности, но наше посольство нас спасло, обошлось без арестов, но после этого нас уже никуда из города не пускали.
- А, вот, значит, чем объясняется твой сюжет в ТСН о том, что японскую технику можно купить за полцены на базарах в Тегеране. Я его когда увидела в архиве, то удивилась: неужели не нашлось чего-то более интересного в качестве новостной темы? Теперь понятно, что в Иране перед тобой стояла задача снять хоть что-то.
- Да. Мы были не готовы, что нас не будут никуда пускать. Мы в итоге купили маленькую камеру и просто поехали снимать все, что видим. У них нет сел. На окраине Тегерана стоят несколько отдельных домов. Мы нашли такую глиняную хатку, там жили люди, которые делали футбольные сетки. Мы зашли к ним с камерой, пообщались, поели лепешек. По сути, брали по видео все, что могли, снимали все с позиции человека, который оказался в таких местах впервые. Как-то случайно засняли запуск ракеты
- От чего в профессии ты лично кайфуешь? Насколько оправдываются твои ожидания?
- Каждый день что-то новое. У многих рутина, все известно заранее. А в новостях каждый день надо что-то узнать, пропустить через себя и выдать уже упрощенную версию произошедшего, которая будет понятна всем.
Это моя жизнь, как бы это ни звучало пафосно. А оправдывается в каком плане? В творческом – да. А в материальном плане – я думаю, что будет на все сто процентов оправдываться со временем.
- В этом году по решению министра образования профессия журналиста была удалена из списка творческих профессий (правда, ненадолго). На твой взгляд, это творческая профессия? Возможно ли настоящее творчество в ежедневном режиме?
- Это в любом случае творчество. У нас в чем проблема? Может быть интересная информация, но не интересно подана. Ты должен уметь смотреть на информацию под разными углами, а это творческий процесс. Я делаю сюжет, а потом смотрю его и думаю: «Вот если бы у меня была еще пара часов, я бы еще заказал слайд, добавил бы это, записал бы еще того…». Поначалу я сильно над этим всем заморачивался, а потом понял – это особенности нашей профессии. Утром выехал – вечером должен сделать сюжет.
- Вот мнение одного из комментаторов (анонима-газетчика) интервью с твоим предшественником по серии интервью «ТК» с молодыми теленовостниками Винтонивым: «Что есть ваш продукт? 90% - картинка, её делает оператор и режиссер. Остается 10% процентов бездарного текста, который правят далеко не всегда опытные и профессиональные выпускающие /в первую очередь речь идет о НИС-"Интер"/ и уставшие литературные редакторы. И что на выходе? Оно, это, продукто, которое не могут смотреть зрители, от которого воротит профессионалов, но которое поднимает покупные рейтинги». Как бы ты мог оппонировать этому мнению?
- Во-первых, комментировать безликого критика не очень интересно. Во-вторых, у нас режиссер только проверяет сюжет уже тогда, когда он смонтирован. На съемку он не выезжает, так что у меня большое поле для деятельности не только как для журналиста, но и как для режиссера. Еще до выезда на съемку я рассказываю оператору, какая тема, что надо будет снять и как лучше это сделать. Например, я знаю, что мы подойдем к человеку, который, скорей всего, откажется от комментария. Значит, понятно, что мы договариваемся, что камера работает, не выключаясь, чтобы зафиксировать момент отказа. Причем, мы планируем, как именно мы это снимем – снизу, без штатива или еще как-то. Картинка – 99 процентов всего.
- Однажды писательнице Татьяне Толстой по ошибке (полагая, что раз она ведет «Школу злословия», значит она журналист) задали такой вопрос: мол, на журфаке учат, что если по дороге на крупный пожар журналисту удается заснять еще и страшную аварию, ему важно уметь скрыть свое ликование и сохранить скорбное выражение лица. Журналистская этика – это выдумка моралистов? Какое у тебя понимание принципов этой этики?
- Этика в любом случае нужна. Просто интересно, какое отношение это имеет ко мне? У тебя есть какой-то следующий вопрос? Знаешь, я считаю, нет какого-то принципиального различия между журналистской этикой и просто этикой. Если ты нормальный человек, ты будешь вести себя адекватно ситуации. Хотя, с другой стороны… вот говорят, если тонет ребенок, то европейский журналист бросится его спасать, а американский останется снимать. Я стараюсь и спасти, и снять одновременно. Ты снимаешь, как тонет человек, потом стендап со словами: «Вот сейчас мы его спасем», потом спасение и финальный синхрон спасенного. Так что у меня чувство этики врожденное, я никогда не теряюсь. Но нервничаю. Сейчас с тобой говорю и нервничаю.
- Да? Тогда у меня следующий вопрос. По-твоему, что это? «Врачи вывели 8-летнего мальчика из алкогольной комы», «Священник занимался растлением малолетних», «Отчим насиловал своих приемных несовершеннолетних дочек»…
- Ну, это поводы для хороших сюжетов.
- Это в самом деле темы некоторых сюжетов ТСН последнего месяца. Ты мог бы объяснить, каким образом такие явно таблоидные темы и с разработкой их именно в таблоидном жанре попадают в ваши выпуски? Стараниями журналистов? По заданию редактора?
- У нас может быть и так, и так. Давай честно. Ты ходишь по комнате, включила телевизор, занимаешься своими делами и тут краем уха слышишь: «Священник занимался растлением малолетних». Ты автоматом повернешь голову. Нравится тебе это или нет. Потому что это проблема, это волнует. Мы это покажем, завтра он уже не будет этого делать. В этом сюжете этика должна быть соблюдена в том, например, чтобы не показывать детей. Или показывать, но закрыть их лица.
- То есть, резкое «пожелтение» ТСН оправданно, с твоей точки зрения?
- Все зависит от того, какой спрос, правильно? Сейчас спрос на такие новости.
- Ты не думаешь, что этот спрос создают сами теленовости, создатели которых считают в порядке вещей показывать откровенно желтые сюжеты? Делая таблоидные темы, новости зарабатывают рейтинг ценой дебилизации своего формата.
- Не думаю. Какая страна – такие новости.
- Ты мог бы прямо на стендапе глотнуть таблетку трамадола, чтобы продемонстрировать аудитории глубину своего погружения в тему? К тому же такое точно дало бы рейтинг.
- Нет. По моему убеждению, журналист должен оставаться вовне ситуации. Если я съем таблетку, я стану одним из. И потом, таблетки – это вредно.
- Тебе самому приходилось делать сюжеты о растлении?
- Да. Мы собирались делать проект на «1+1» еще при Карташкове.
- С Игорем Островским и Михайлиной Скорик?
- Да. И я вместе со своей коллегой Юлей Дячук готовил для этого будущего проекта сюжет о педофилии. На самом деле это вопиющее явление, о нем стоит говорить. Скажем, Юля изучала случай педофила из Винницы, который пытался избежать наказания. Вообще, мы делаем то, что должны делать другие. Милиция, суды, например. Мы рассказываем людям правду и предостерегаем их таким образом.
- Если посмотреть мои сюжеты, то эта формула там и так есть. Мое отношение к этому нормальное. Страх, секс, деньги и все остальное – это смотрят. Но можно сделать интересный сюжет, и не касаясь этих вещей. А вообще, о таких рекомендациях я впервые прочитал на «Детектор медіа», не уверен, что это действительно есть.
- А у вас в редакции ведутся разговоры, что надо расписать перечень требований к работе репортеров?
- Ну, прежде всего надо планировать все до мелочей, серьезно готовиться к съемкам, такое требуют не только на нашем канале, а везде…
- Нет, я спрашиваю о форматных требованиях, которые якобы сейчас унифицируются и в дальнейшем будут обязательными для всех сотрудников ТСН.
- Не знаю. По крайней мере, про секс, страх и остальное я не слышал. С другой стороны, мне даже немножко обидно, о наших секретах теперь все знают. Но мало о них знать. Чтобы так делать сюжеты, надо чувствовать.
Я работаю в коммерческой структуре, поэтому там все можно рассматривать как товар. Насколько это может быть страшно, говорить бесполезно. Мы работаем, чтобы вызвать у зрителя какую-то эмоцию.
- Вы, новости, работаете с эмоциями зрителей? Интересно. А кто должен работать с интеллектом зрителей?
- Я думаю, этим должны заниматься школа и институт. А мы всего лишь показываем то, что происходит.
- Как часто, выезжая на съемку или находясь в поисках очередной темы для сюжета, задаешься вопросом: насколько полезно знать это людям? Что даст людям этот сюжет? Насколько ценной будет эта информация?
- Конечно, часто. А примеры? Да тот же трамадол.
- Кстати, я читала тексты некоторых твоих сюжетов про трамадол. Ты там рассказываешь в основном про незаконную продажу трамадола в аптеках, о чем все знают, но при этом не касаешься того, с чьего согласия и при чьей именно протекции это происходит. Вот почему я и говорю именно о таблоидной разработке проблем, действительно существующих в нашей жизни, но требующих при освещении ответа на два вопроса: «кто виноват?» и «что делать?» А вы просто фиксируете картинку и бежите дальше…
- Такая постановка вопроса более уместна в расследовательской журналистике, а я все-таки репортер. Вот происходит событие, я его разгоняю до максимума и даю, чтобы оно было вкусным.
- А вот у тебя был сюжет, в котором ты сам подкладывал под железнодорожные пути ящик с картошкой, чтобы показать, насколько комфортно может себя чувствовать потенциальный взрыватель наедине со шпалами и рельсами. Можешь объяснить, кому именно ты это показывал?
- Во-первых, людям. Я показывал, насколько это просто, но не для того, чтобы любой пошел и сам проверил. Люди посмотрели, что есть парень и он все это уже проверил и им показал. С другой стороны, должна смотреть милиция, чтобы реагировать на указанное нами по-своему.
- Да рамок нет на самом деле! Это просто примерные ориентиры, которые могут только украсить сюжет. Например, мне надо сделать сюжет о саммите. Помимо разных официальных моментов, я стараюсь, как правило, найти пару-тройку такого, что связано с «С», «Г» и так далее. Делаю небольшой апгрейд: кто кому заглядывал в рот, у кого что торчало. Серьезную информацию надо разбавлять.
- А кто такой барбос?
- По-моему, там так называют «пересічного громадянина». У нас, конечно, со словом «барбос» другие ассоциации, но на самом деле ничего такого здесь нет.
- Возвращаясь к так и не осуществленному проекту, который готовили редакторы Игорь Островский и Михайлина Скорик и в котором предполагалось твое участие как журналиста. По словам Игоря, в марте началась «большая румынская капиталистическая революция»: исполнительный директор СМЕ Адриан Сырбу объявил коллективу «1+1», что новости станут основой вещания канала, и информационное вещание будет усилено. После этого ты и твоя коллега Юлия Дячук решили вернуться в новости – и проект остался без журналистов. Расскажи, почему ты принял такое решение?
- С этим проектом были сложности. Изначально мы думали делать проект журналистских расследований. В итоге проект по решению Карташкова переформатировался в развлекательный, и нам это не понравилось. Изначально мы делали материал про педофилов, сдали, нам через месяц говорят: «А давайте вы будете делать что-то развлекательное?». Мы сказали, что так не договаривались, и вернулись в новости. А то, что перед этим появился Сырбу…ну, только интересней стало.
- Сейчас ТСН поделена между старыми журналистами «плюсов» и молодыми, пришедшими преимущественно с НТН. Как складывались поначалу и складываются теперь ваши отношения?
- Сейчас все хорошо. Каких-то серьезных сложностей в плане работы у нас не было. Поначалу нас обвиняли в том, что мы бежим за формой и теряем смысл. Но на самом деле сейчас все бегут в том же направлении – и все в порядке. Да, важно не предавать смысл ради формы, но форма – это тоже немаловажно. Сначала кто-то мог этого не понимать, но сейчас все понимают. Кроме того, в ТСН и без нас хватало людей, которые работают по тем же принципам, что и мы.
- Как ты сам для себя сейчас формулируешь концептуальные задачи ТСН?
- О концепции я не думаю.
- Тем не менее, сейчас ТСН ощутимо меняется. Как ты считаешь – в правильном направлении? Что изменилось лично для тебя с приходом Катеринчук?
- Стали больше работать. Появились свежие люди, у выпускающих появились редакторы-помощники. Наталка – это человек, который задает темп. Наверное, если она себе поставила какую-то цель, то добьется. Мне приятно с ней работать.
- Продолжается ли у вас практика соцсоревнований?
- Да, это остается. Путем всеобщего голосования раз в месяц определяется лучший сюжет месяца, до этого редактора определяют лучший сюжет недели.
- А за что на самом деле идет борьба?
- Ну, победителю выплачивается премия, только сколько, точно я не знаю. Или пятьсот, или тысяча долларов. Мой сюжет пока ни разу не становился лучшим за месяц.
- Как часто в ТСН используется информация, добытая из собственных источников? Поставлена ли такая задача – чтобы ее было больше?
- Конечно, это приветствуется. А вообще, всегда надо смотреть по ситуации. В любой истории есть человек, который тебе сам хочет что-то отдать или рассказать. У меня лично каких-то секретных информаторов нет, но в каждой конкретной теме я стараюсь добыть максимум информации.
- Что обычно происходит у тебя после летучки? С чего ты начинаешь свою работу над темой?
- Беру тему – и дальше просто сажусь и смотрю, что есть интересного по этой теме в интернете. Лучше всего, когда тема проблемная, когда есть две стороны.
- Какие темы ты больше всего любишь делать?
- Мне нравится делать сюжеты о событиях. Не люблю долго готовиться, потому что я начинаю сам себя сжигать. Когда у меня слишком много времени на размышления, я не сплю, я начинаю сходить с ума. Поэтому чем быстрей все надо сделать, тем для меня лучше.
- А какие темы тебе не удаются?
- Ну, я не очень радуюсь, если меня посылают в зоопарк. (смеется)
- Насколько безальтернативной является технология изготовления новостей «от видео к тексту»?
- В любом случае, если у тебя нет видео, то лучше об этом и не говорить. Видео идет впереди текста, и я себе не могу представить, как можно работать по-другому. Я снимаю, а потом отсматриваю каждую секунду, потому что где-то что-то могло произойти, что запечатлела камера, а я не заметил.
- На стендапах еще нервничаешь?
- Нет, скорей на прямых включениях. Я же русскоязычный.
- Чарльз Буковски заметил, что ЛСД и цветной телевизор стали доступны человечеству приблизительно в одно и то же время. И то, и другое может вызвать у нас зависимость. ЛСД запретили в качестве того, что может лишить человека рассудка. Как ты считаешь, телевизор не производит на наше сознание такое же воздействие?
- Я знаю, что такое наркотики, я делаю о них сюжеты, и проводить такое сравнение я бы не стал. По-моему, ничего опасного для психики человека в телевизоре нет. И вообще, лично я смотрю только новости.
Фото Яны Новоселовой
