Мы живем в мире, где нас постоянно направляют на “путь истинный” все, кто хочет. Реклама и паблик рилейшнз заставляют нас покупать, политтехнологи – выбирать. Нарратив стал их любимым словом. Есть специалисты по информационным, когнитивным, психологическим, виртуальным войнам, которые открыто, а чаще скрыто пытаются заставить нас поступить так, как это нужно иногда им, а иногда даже чужой стране, когда нас принуждают перенимать чужую картину мира. И всегда ментальные изменения ведут к смене поведения.

В прошлом на первом месте по силе влияния всегда были религия и идеология, они веками задают направление воздействия, а само воздействие реализуют другие. Они работают с сакральными ценностями, которые непозволительно менять никому. Разрешена только их правильная реализация в действительности. С сакральными объектами работают даже другие участки мозга, как установил С. Этрен, поэтому сакральное не меняется на материальное, нельзя, например, запросто менять даже физические территории: святое место не меняется на какое-угодно большее, но простое.

Религия и идеология жестко наказывали за любые отклонения. Во времена Сталина писатели получили формулы соцреализма, которые предписывали, какой должна быть картина мира, выходящая из-под их пера. Недаром Сталин называл их “инженерами человеческих душ”, а Хрущев – “автоматчиками партии”. Еще большее внимание Сталин уделял выстраиванию правильной картины мира в кино. Настоящий мир – это не то, что за окном, мир – это то, что на экране или в книге, именно он остается в веках.

Любая цивилизация часть своих ценностей относит к  сакральным и неизменным. Это “ядро”, формирующее ее идентичность, принципиально отличающая ее от других. Эти ценности защищаются не столько законом,  сколько религией и идеологией, литературой и искусством, где порождаются тексты, выполняющие функции современных мифов, поскольку все действия там происходят в рамках онтологии сакрального мира.

Смена политических режимов, у нас это было в 1917 и 1991 гг., сразу отбрасывает старую сакральность и вводит новую, хотя, например, перезахоронение В. Ленина все еще дискутируется. Такова сила даже прошлой сакральности, которая вроде бы уже утрачена.

Между собой сражаются не страны, а разные сакральности, которые видят в чужом врага. Две идеологические или политические сакральности или две религиозные слабо уживаются в одной пространственно-временной точке.Этому есть множество примеров. Например, Запад отвергает 5G от Huawei, поскольку компания связана с китайским государством и китайской компартией, что констатирует британский парламент в своем расследовании ([1], см. также [2]). В Китае с их точки зрения нет разграничения между коммерческим сектором, государством и компартией. Те же действия совершают и США [3]

Это уровень государства, а вот уровень человека: мусульманам, к примеру, не понравилось, когда Рианна использовала священные стихи в своей песни, исполненном на фестивале моды [4]. Детские герои, ставшие культовыми у нас, не были такими на своей родине: “на родине наших любимых героев отношение к ним тоже, мягко говоря, неоднозначное. В Швеции изначально в Карлсоне видели лишь врунишку и плутишку, там это малоприятный персонаж, манипулирующий доверчивым и чистым Малышом. Потому толстячок с моторчиком и не стал там «культовым» героем, как в России. В западном обществе – законопослушном и помешанном на честности и доверии – такие фигуры не нужны. История про Малыша (персонажа совсем невыразительного) и Карлсона – история про жертву неосторожной дружбы” [5].

Чтобы убрать радикализацию ислама, Франция и Германия заняты созданием своего ислама, считая “чужой” ислам опасным для себя. Они боятся чужой сакральности, поэтому делают ее более своей:

– “Германская попытка «либерализации» ислама — не первая, предпринятая на территории европейского сообщества. Несколько лет назад Бернар Казнев, французский министр внутренних дел при президенте Франсуа Олланде, уже разрабатывал план адаптации учения под европейские нужды. Идея заключалась в открытии на территории Франции школ подготовки «европейских» имамов, которые не имели бы связей с Саудовской Аравией, не полагались бы на поток выделяемых ближневосточными монархиями денег на строительство мечетей, а воспитывали бы верующих в нужном для французского светского государства направлении” [6];

– “Немецкий ислам» — наиболее масштабный и амбициозный проект германского правительства за последние десятилетия. Идея запуска программы принадлежит ХДС/ХСС. Уже сейчас кулуарно обсуждаются общие контуры этой программы. Инициаторы предполагают запуск проекта на первое полугодие 2017 года, — сказал «Известиям» источник в Христианско-демократическом союзе Германии (ХДС). — Программа интеграционная. Ею будут заниматься сразу несколько министерств и ведомств. Центральная роль всё же будет принадлежать министерству внутренних дел. Однако министерство труда и социальных вопросов и другие ведомства также будут задействованы в работе над программой” [7].

Государства боятся чужой модели мира, поскольку с их точки зрения носители ее не управляемы. Вот мнение научного сотрудника лаборатории деструктологии Московского государственного лингвистического университета О. Стрекаловой: “если давать проповедовать это все, то чем больше адептов, тем, естественно, больше сторонников идеологии, зачастую противной нашим традиционным моральным ценностям. Ведь не зря же существует традиционная религия, не зря существуют массовые религии, о которых мы говорим. Но в то же время нам известны и случаи, когда абсолютное меньшинство могло изменить ход истории: те же самые цветные революции. Ну, да, нерелигиозные, однако есть сведения, что и некоторые религиозные организации принимали активное участие в раскачивании лодки” ([8], см. также [9 – 10]).

Это война миров, точнее война онтологических моделей мира, поскольку физический мир везде одинаков, но модели его в головах людей могут быть разными. Сегодня война в физическом пространстве “вышла из моды”, ее стараются передоверить так называемым частным армиям, а чаще ведут не в физическом, а в информационном или виртуальном пространствах.

Гибридная война вообще стала яркой приметой нашего времени. Но ее вполне справедливо можно переименовать в войну онтологическую, поскольку она базируется на менеджменте онтологической безопасности. Исследователи определяют это понятие так: “Онтологическая безопасность – это условие поддержания способности актора действовать в мире с базовой уверенностью в знании того, как функционирует мир и каково в этом его собственное место” [11]. Противоположна этому неопределенность. Но именно она являлась целью, например, России в Крыму 2014 года. Так что это была и онтологическая война также.

И еще: “Гибридная война возникает как воплощение неопределенности для ЕС и НАТО. Значения степени неопределенности варьируются от страха, незнания, неразберихи и/или двойственности в теории международных отношений. Так же возможно использовать эти точки отсчета и последующие акценты при анализе ответов ЕС и НАТО на фундаментально неопределенные условиях гибридной войны, амбивалентной по определению” (там же). 

Аспект “онтологической безопасности” анализируется в рамках вмешательства России в американские президентские выборы 2016 г. Сегодня США видят вновь повтор такого же варианта воздействия. В той ситуации анализ 3 миллионов твитов, “привязанных” к российским оперативникам, в том числе на платформах Twitter, Facebook, Instagram, YouTube и Alphabet, показали, что главной целью являлось усиление поляризации в рамках разделяющих нацию культурных дискуссий: “Россия использовала информационную войну, чтобы эксплуатировать и усиливать разделение и подрывать доверие, целясь в скрепы общества. Ту же российскую тактику можно обнаружить по всей Европе” [12].

И далее следует интересное наблюдение по поводу различий информационной войны с точки зрения США и России. Во-первых, Россия расширяет цели в сферу информационно-психологической войны в область принятия решений противоположной стороной. Во-вторых, сюда входит введение дискурсов, выгодных для Москвы, в страну-цель. В-третьих, разрушать общество, чтобы увеличить силу Москвы. И все это не относится ко временам военного конфликта. Все это делается во вполне мирное время.

Разрушение картины мира, которая является целью онтологической войны, все мы испытали сами в перестройку, когда прошлая картина мира подверглась многочисленным атакам, которые привели к выходу на арену в качестве победительницы другой картины мира. В результате легко поменялись списки врагов и друзей. Например, Троцкий или Бухарин перешли из одного набора в другой.

Есть также термин и “онтология войны” в целом [13]. Один из первых текстов на тему онтологической безопасности был уже в 2006 г. Здесь констатируется следующее: “Государства заняты поиском онтологической безопасности. Как и необходимость физической безопасности, потребность в онтологической безопасности экстраполируется с индивидуального уровня. Онтологическая безопасность относится к потребности ощущать себя как целое, оставаясь тем же во времени, а не постоянно изменяющимся, чтобы реализовать чувство силы. Индивиды нуждаются в ощущении безопасности в том, кем они являются как идентичности, как сами по себе. Некоторые глубинные формы неопределенности угрожают безопасности идентичности. Причиной этого является то, что действия требуют стабильности когнитивной среды. Когда актор не имеет понятия, чего ждать, он не может системно соотносить цели и средства, и становится непонятно, как достигать своих целей. Поскольку цели являются составляющими идентичности, глубокая неопределенность в свою очередь делают небезопасной идентичность актора. По этой причине индивиды мотивированы создавать когнитивную и бихевиористскую определенность, что они устанавливая определенные режимы” [14].  

И еще: “Онтологическая безопасность – это безопасность не тела, но себя самого, субъективного чувства, кем ты являешься, что воплощается и мотивирует действия и выбор. Сказав, что индивиды нуждаются в безопасности себя означает, что их понимание этого должно быть относительно стабильным. Нужда в стабильности не означает, что понимание себя должно быть всегда неизменным: в действительности такие изменения важны для обучения и личностного развития. Индивиды ценят свое чувство личностной преемственности, поскольку она гарантирует их способность к действию” (там же).  

“Ломать” онтологию легче всего извне, поскольку это позволяет в системной манере ставить в информационный поток нужные статьи, которые внешне будут выглядеть как случайные. Таким примером сегодняшнего дня стал сайт Newsroom for American and European Based Citizens (NAEBC) – “Отдел новостей для граждан Америки и Европы”, который начал работать с июня 2020 года в преддверии президентских выборов с США. Второй однотипный по происхождению и по действию сайт Peace Data.

Известный аналитик социальных сетей из компании Graphika Б. Ниммо видит такую общую стратегию этих двух сайтов:  активизировать сторонников Трампа и подавить поддержку Байдена, плюс к этому – заставить обе стороны спорить между собой [15]. То есть резко поднять градус противостояния. А это ведет в результате к войне нервов, резко повышающей эмоциональный накал.

Оба сайта связаны с Агентством интернет-исследований, за которым стоит фигура Е. Пригожина, который занялся уже даже и Африкой [16 – 18]. В феврале 2018 года большое жюри федерального суда американского округа Колумбия официально обвинило “Агентство интернет-исследований” во вмешательстве в президентские выборы в США в 2016 году. 

У Peace Data и у NAEBC есть близкая характеристика – это спрятанные в названии слова из русского мата. Правда, это мог заметить только русскоязычный человек, который к тому же должен был знать, что именно он ищет. Особой популярности их тексты достигли в правых сетях Gab и Parler из-за слабой модерации там контента.

США официально расследовали деятельность этого интернет-агентства. Как сообщил спецпрокурор Мюллер компания Пригожина заинтересовалась США уже в 2014 году, то есть задолго до президентских выборов в США. Интересная деталь: “Обвинения в причастности Пригожина к “заговору против США” Мюллер проиллюстрировал фотографией американского гражданина на фоне Белого дома с плакатом “Счастливого 55-летия, дорогой босс!” в руках. Она сделана 1 июня 2016 года, в этот день Пригожину исполнилось 55 лет” [19].

Еще одним “достижением” стало продвижение кампании в защиту прав афроамериканцев Don’t Shoot Us (“Не стреляйте в нас”) [20]. Это произошло задолго до расовых волнений 2020. В этом случае источником продвижения стали соцсети и популярная игра Pokemon Go.

Все это не тактические, а стратегические интервенции, поскольку они ведут к смене стратегических приоритетов. Меняется онтология, что ведет к смене и стратегических, и тактических нарративов, поскольку возникает как неопределенность, но и новые типы целей. И это никому не может понравиться, когда мир начинает меняться в твоей голове.

Война в головах, а не собственно на поле традиционного боя являются заботой онтологической безопасности. Поэтому в этой войне более мощные позиции занимает атака на гражданских лиц. Они могут принести как победу, так и поражение. И воздействие на них с целью увеличения уровня неопределенности в их головах становится очень важным.

Интерес исследователей лежит и в сфере влияния дезинформации в соцмедиа на опросы общественного мнения [21]. Причем предлагается обратить внимание на все типы медиа, а не только на соцмедиа (см. также анализ российских и китайских дезинформаций [22 – 23]).

Российские тролли в 2016 г. по разным оценкам могли охватить от 23 миллионов до 70 миллионов американцев, но цель была не в том, чтобы кого-то убедить: “цель этой кампании вряд ли состояла в том, чтобы кого-то всерьез переубедить: идея, по всей видимости, была в том, чтобы посеять смуту, усугубить идеологические раздоры и обострить в США расовые противоречия” [24].

Как видим, вновь целью становится создание неопределенности в головах, что в свою очередь не позволяет принимать адекватные решения. Анализ неопределенности в современном мире приводит исследователей к следующим выводам: “Последние варианты общественного развития не способствует большей открытости в отношении неопределенности: предполагается, что мы живем во времена “постправды”, когда фактам, доказательствам и экспертам принципиально не доверяют. Межнациональные исследования говорят, что во многих странах доверие к институтам и правительствам падает. Хотя базовые причины изменений в доверии скорее всего носят комплексный характер и варьируются, предполагается, что путем потенциального исправления и восстановления публичного доверия в науку, доказательность и официальную статистику может быть большая открытость и транспарентность научной неопределенности. Однако часто признается, что открытый рассказ о неопределенности будет вызывать критику, сигнализировать о некомпетентности или даже подрывать общественное доверие к науке” [25].

Неопределенность не просто тормозит принятие решений, она активно подталкивает к неверным решениям, поскольку в этом случае модель мира не соответствует действительности. Причем она сознательно изменяется так, чтобы решения становились выгодными для тех, кто трансформирует эту модель. Это будет в результате не тактической, а стратегической ошибкой. 

Часть вторая