detector.media
24.06.2020 10:41
Виртуальный мир и виртуальные войны
Все в мире – социальное и анти-социальное, властное и анти-властное создается современными кроммункациями, призванными учить, развлекая и развлекать, обучая.

Весь мир виртуальный существует только благодаря коммуникациям. Одна человеческая голова объединяется с другой только благодаря им. И именно оперирование виртуальностями, например, Ю. Харари считает единственным отличием человека от животных, поскольку тогда удается объединять большие массивы людей под единое поведение. Социальный мир в первую очередь живет в нашей голове и лишь потом в жизни. Если его нет в нашей голове, его не может быть и в жизни.

Виртуальное – это все то, чего нельзя увидеть глазами. Это результат нашего воображение, оно есть в нашем разуме, но его нет в реальности. Поэтому религия, по мнению Харари, также была в списке виртуальностей. Он подчеркивал, например, что торговля строилась на единоверцах в другой стране, которые могли обеспечить защиту в чужой среде.

Войны за виртуальности были самыми кровопролитными в истории. 

Это войны религиозные и идеологические. Люди гибли в физическом пространстве, чтобы доказать свое первенство в пространстве виртуальном. Победы в физическом пространстве обеспечивала последующую победу в виртуальном пространстве. В перестройке все произошло наоборот: победа в виртуальном пространстве принесла победу и в физическом. СССР боролся с этим, закрывая все границы: в физическом, информационном и виртуальном пространствах. Везде граница была на замке…

Модель мира в голове – это модель виртуального мира, который в чем-то совпадает с реальным, а в чем-то нет. И это расхождение виртуальных миров ведет к конфликтам, поскольку физический мир у всех и для всех одинаков. Отсюда независимость физики и прочих естественных наук от идеологических и религиозных представлений ученых. В науке они едины, а в идеологии и религии другие.

Но многое, что нас окружает, принадлежит виртуальному миру. Национальные знамена и патриотизм именно оттуда. Религия, идеология, пропаганда, которую также можно признать гражданской религией составляют важную часть нашей жизни. Это наша официальная жизнь, но и жизнь неофициальная – книги и телесериалы – тоже полностью виртуальные. Там живет множество героев, из которых создают для нас примеры правильной жизни.

Человечество потратило много своих интеллектуальных усилий в этой сфере, все время “нарабатывая” новые массивы виртуальной продукции. Исторически мы начинали со сказок, которые были раньше сказками для взрослых, а не детей, поскольку являлись важным каналом передачи опыта. Тогда это наверняка было сложным ментальным переходом – взять опыт у героя сказки и примерить его на себе в какой-нибудь близкой ситуации.

Потом уже большие массивы людей потребовали для инсталляции правил поведения больших богов, объявив их всевидящими и всезнающими, чтобы их боялись и поступали  нормировано. А большие массивы людей появились во время неолитической революции, когда возникли запасы еды, что потребовало введения в человеческие сообщества правил послушания. Вот всевидящие боги и пригодились, чтобы запугать и отвадить от ненормативного поведения.

С. Карелов говорит о том, что в Китае, в отличие от Запада, можно успешно построить цифровое отслеживание людей, поскольку для китайца базовым средством воздействия является то, что чужие могут узнать о его плохом поступке, а не страх наказания, чего нет в такой степени в западных цивилизациях.

С. Карелов пишет: “Настоящая цель — заставить граждан Китая стыдиться, что кто-то про них что-то увидит и тем самым общество узнает, что своим поведением или поступками он нарушает принятый порядок. Этого китаец стыдится больше всего на свете, поскольку в его культурной матрице «конфуцианский порядок» (называемый «ли» — ритуал, правила, этикет) — самое ценное, что есть в обществе, и главный регулятор человеческой жизни. Это в корне отличает Восток, с его «культурой вины» от Запада, с его «культурой стыда». А в Китае чувство стыда«чи» (ключевое, например, в культуре Японии) еще более усугубляется, исторически трансформировавшись в необходимость строжайшего соблюдения правил и ритуала «ли». Таким образом, цель техно-контролируемого отслеживания  — не сколько увидеть и доказать в онлайне ВИНУ 30 млн. хранящихся в БД преступников, сколько заставить все полтора млрд китайцев постоянно бояться СТЫДА за то, что станет известно об их нарушениях «ли» — постыдных и недостойных поступках” [1].

Советскую модель, вероятно, мы можем считать промежуточной между культурой вины и культурой стыда, и это было сделано пропагандой, которая вводила внутрь “внешние” правила достаточно эффективно. Героизм и патриотизм создаются именно таким путем интернизирования внешнего. Люди шли на свою биологическую смерть ради выживания своего социального коллектива.

С. Карелов ссылается на статью П. Мозура 2018 года из New York Times. У того, помимо акцента на таком же подходе, есть еще такое интересное замечание: “Китай меняет обычно принятую точку зрения на технологию как великую демократизацию, дающую людям больше свободы и присоединяя их к миру. В Китае она принесла контроль” [2]. 

В статье цитируется такое мнение ученых: “Это потенциально совершенно новый путь управления экономикой и обществом. Его целью является алгоритмическое управление” (см. детальный анализ китайской системы социального кредита [3]).

Когда система отслеживания только возникла в Китае, и портреты “нехороших” людей стали появляться на больших экранах, они радовались, увидев себя там, пока пропаганда не разъяснила, что это не почет, а наказание. И даже если ты сам себя не увидел, тебе расскажут другие. А это уже очень нехорошо.

Сегодня мир во многом сместился из войн физических в войны гуманитарные,или когнитивные. Теперь не убивают, а меняют модель мира в голове. Голова и ноги остаются теми же, только идут они в другую сторону. Чужие модели мира вступили в конфликт с советской.

В результате перестройка поменяла лозунг “Вперед к победе коммунизма”, под которым шел весь советский народ, на лозунг “Вперед к победе капитализма”. И народ стал двигаться в том же направлении теми же семимильными шагами.

Ответственный работник ЦК КПСС Р. Косолапов так отвечает на вопрос, вели ли Горбачева наверх Суслов или Андропов:

“Я сомневаюсь в участии Суслова. Наверное, на каком-то этапе Суслов, сохранивший с войны многие связи со Ставропольем, каких-то ставропольцев и поддерживал. Может, даже и Горбачёва. Но вряд ли он тянул его на самый верх.

– А Андропов?

– Очень сомневаюсь.

– Тогда кто же?

– Возможно, сработал сговор группы людей. Тут есть над чем поразмыслить. Многое пока продолжает оставаться тайной.

– А Суслов понимал, что Горбачёв по натуре разрушитель?

– Нет. Это выяснилось лишь через годы после смерти Суслова” [4].

       И его же мнение об Яковлеве: “Яковлев был очень умным, но хитрым человеком. Он долго скрывал своё подлинное лицо. Сейчас я уверен в том, что Яковлев стал ревизионистом ещё задолго до перестройки. У меня было много бесед с Яковлевым. Он ведь считался одним из моих начальников. Иногда Яковлев ставил меня в тупик. Как-то он вскользь заметил, что руководство партии стало мало обращать внимания на теорию”.

       Как видим, в данном случае имеет место сложная система “подпольной” подготовки трансформации большой системы. И такие разговоры помогали налаживать контакты на будущее.

Интересные данные дала социология по жителям Украины в мае 2020 г. [5]. 50% украинцев не сожалеет по поводу распада СССР, 33.5% сожалеет. 35% опрошенных считают, что пребывание в СССР принесло больше пользы, чем вреда (в 2013 таких было 48%). О большем вреде говорит 28% респондентов (в 2013 таких было 18%).

Для России таким маркером отношения к государству является фигура В. Путина. А. Левинсон пишет в статье с характерным названием “Внуки против бабушек” такое: “«Левада-центр» неоднократно объяснял, что рейтинг президента, изумлявший многих своей высотой и стабильностью, – это результат потребности общества в символическом сплочении вокруг некоторого единого центра. Им была фигура президента В.Путина. Теперь мы констатируем, что названная потребность у значительной части общества исчезает. (Возможно, что у другой части она от этого обостряется). Рейтинг в его нынешнем виде больше не отражает стремление к символической солидарности и интеграции, но скрывает развивающееся более сложное устройство общественного мнения, а значит, и общества. Эти процессы еще лучше видны, если взять ответы на вопрос: «Вы считаете, что дела в стране идут сегодня в целом в правильном направлении, или вам кажется, что страна движется по неверному пути?» Апрельский опрос показал, что во всех возрастных группах младше 55 лет преобладало мнение, что путь неверен, но среди более старших подавляющее большинство давало «позитивный» ответ. При подсчете среднего процента вышло то, что в спорте называется «ничья» – 42:42. Но в ситуации с общественными явлениями это надо трактовать как раскол общества на готовых выразить свое недовольство и тех, кто его не имеет или не хочет выражать вслух. Этот раскол делит общество не только по возрасту. Среди жителей крупных городов наблюдается явное преобладание недовольных, в средних городах примерно поровну дающих и те, и другие ответы, в малых городах и селе большинство отвечающих «позитивно». Ситуация усугубляется тем, что более образованная часть общества считает, что страна идет неверным путем, а менее образованная избранный путь одобряет. Майский опрос «Левада-центра» принес практически такие же средние результаты: сохранялась «ничья» (43:42) в оценке правильности пути” [6].

В целом “температура” хорошая – половина довольных на половину недовольных, но это результат суммирования. Отдельные слои населения отходят от позитивного восприятия, хотя все виртуальные и информационные потоки, будучи по определению официальными, стараются удерживать позитив, на что нацелены все коммуникации.

Россия в своей нео-авторитарной реализации эпохи Путина пользуется всеми находками западного телевидения для выполнения нужных идеологических задач. Западные исследователи предложили для этого подхода термин agitainment от “агитация” по аналогии с entertainment, определяя его так: “российский “агитейнмент” представляет собой интенсивные и длительные, центрально управляемые коммуникации идеологизированных политических месседжей, порождаемых в соответствии с логикой развлечения” [7]. 

Соответственно, в связи с возросшей ролью коммуникации бесконечно вырос статус игроков на этом поле. Они перестали быть просто журналистами, хотя бы потому, что стали лицами власти, в принципе не будучи ею. Они строят новый виртуальный мир с жесткостью и жестокостью идеологов и пропагандистов советского времени.  Без них постсоветский мир имел бы совсем другой вид.

Перед нами не новости и не коммуникации. Это политические новости и политические коммуникации. Здесь на первое место выходит не соответствие действительности, а соответствие нужной модели действительности. Здесь вместо правды функционирует ее аналог “правдивость”, а место “информации” занято “эмоциями”.

Меняется политический вес и статус таких политических актеров, лишь играющих роль журналистов. Например, о К. Эрнсте пишут так: “Неизвестно, кто решил пойти на инновации и сделать политическое ток-шоу в стиле, полностью отличным от Вестей недели, но такое шоу на Первом канале не может выйти в эфир без одобрения директора канала Константина Эрнста. Как и Киселев, Эрнст является важной фигурой в российской медиасистеме. Не так давно  New Yorker назвал Эрнста “креативным директором Кремля”, поскольку он был создателем ряда важных событий за пределами телевидения, включая президентские инаугурации, открытие и закрытие церемоний зимних олимпиад в Сочи <…> В конце концов Эрнст принял администрацию Путина и использовал власть телевидения, чтобы полностью ее поддерживать” [8].     

Одновременно не надо терять из вида и роль президентской администрации, состоящей сегодня из современных людей западной ментальности нового поколения, которые способны принимать правильные решения, ведущие к лучшей эффективности воздействия на население, причем с хорошей опорой на соцопросы. Развернута целая система воздействия: гостелевидение, управляемый поисковик Яндекс, правки в Википедии, боты-комментаторы [9 – 12]. Это целая империя творцов, даже без кино и телесериалов, работа которых направлена на создание правильной, но искусственной информационно-виртуальной реальности.

В результате советский акцент на идеологии стал акцентом на развлекательности. В передаче В. Соловьева с “врагами” расправляются под одобрение аудитории, раньше с ними бы поступили круче. Много шума и крика, что не позволяет зрителю отвлечься. Так он попадает в “капкан” развлекательного инструментария, расставленный в совершенно иного типа передаче.

Сталин, Брежнев и Путин правили приблизительно в течение одного отрезка времени – двух десятков лет. Сталин в конце своего срока свою жесткую систему сделал еще жестче – начал борьбу с космополитизмом и другими нехорошими “измами”. Это ужесточение можно понять еще и потому, что миллионы вернулись с фронта, увидев другую жизнь в реальном физическом пространстве, к тому же, почувствовав себя победителями, поэтому государство вновь полюбило идеологию.

Брежнев получил в “подарок” как Прагу-1968, потребовавшую “примораживания” политической жизни, так и кино, и телевидение, которые тоже, хотя и в художественной форме, давали картинку другого западного мира, порождая тот же вопрос предыдущего периода, почему мы живем хуже. Время Брежнева порождало книги под названием “Критика буржуазной философии”, которые покупали, чтобы узнать хоть что-то о западной философии. А телевизионные рассказы об ужасах западной жизни смотрели, чтобы узнать поближе эти ужасы. То есть модель информирования работала в каком-то перевернутом виде.

Путин вынужден руководить в ситуации открытых границ, поскольку время вновь изменило все расклады. Правда, западная картинка теперь не так притягательна: тот, кто может уезжает или уехал, а остальные, которых подавляющее большинство, сидят дома, поскольку их зарплата не отпускает их далеко.

Суммируя, можно сказать, что у Сталина вся страна была под арестом, поскольку выезда не было. Брежневу приходилось идти на уступки с выездами, поскольку их продавливал Запад. То есть у Сталина была “тюремная демократия”, у Брежнева – “экранная демократия”, все можно было увидеть на киноэкране, даже понимая все наоборот от увиденного, а у Путина – “информационная демократия”, когда даже условные враги получают слово у Соловьева, а потом по команде замолкают.

Сегодня идеология умерла, хотя враги остались, и имена их известны каждому. Именно по этой причине виртуальные кино- и телемир взяли на себя функцию идеологии. Идеология может прятаться в статье, но ее мало кто прочитает, и в телесериале, что уже интереснее. Еще явственнее она проступает в телевизионных политических ток-шоу. Мы привыкли к тому, что идеология – это о врагах, которым нужно дать отпор. И телевидение дало такую возможность каждому. Даже в советское время миллионы так не проникались идеологической борьбой на постоянной основе, как сегодня.

И зритель верит в чистоту помыслов телепропагандистов, поскольку они в своей напряженной работе моделируют свободу слова. С точки зрения зрителя это свободный, то есть случайный поток информации. Он не видит системный характер этого потока, когда даже аплодисменты в зале возникают по команде помощников ведущих. Сегодняшняя идеология стала телевизионной, то есть спрятанной среди развлекательности, поэтому все считают, что живут без идеологии. Мы привыкли, что идеологию надо изучать и конспектировать, потом еще и экзамены сдавать. А тут на экране одни говорят, другие – им возражают, а третьи – на всех покрикивают. Идеология здесь не изучаемая, а слушаемая. Есть только словесный “мордобой”, а он в принципе безобидный, если сравнить его с физическим. Вчерашняя идеология умерла, да здравствует новая!..

СССР также строил свой виртуальный мир под серьезным контролем идеологов  в погонах и без.  Читая сегодня воспоминания подполковника из Пятого управления КГБ ([13 – 15], см. другие главы этого интересного повествования на отдельной странице [16]), видишь, что, к примеру, среди известных писателей, художников и проч., тем более функционеров, достигших номенклатурных высот, не было тех, кто не был бы агентом КГБ. Вероятно, их и поднимали наверх после того, как они делом доказывали свою преданность. И это действие только одного 5-го управления КГБ, что прямо и косвенно говорит одновременно и о том, что перестройка не обошлась без их руководящей руки, поскольку центр контроля виртуального находился здесь. 

И не только виртуального, но и реального, вот, например, о Д. Рогозине: “В годы молодости Рогозин учился на международном факультете МГУ, который курировался 3-м отделом 5-го управления КГБ. С той поры Рогозин тесными узами связан с нынешними российскими, в прошлом советскими органами государственной безопасности. Приобщил его к тайной деятельности в качестве агента спецслужб начальник 1-го отделения 3-го отдела 5-го управления КГБ подполковник Владимир Масленников, бывший сам в прошлом агентом КГБ и перешедший на работу в КГБ с должности декана филологического факультета МГУ. При поддержке КГБ Рогозин уже во время учебы в МГУ стал корреспондентом-стажером в главной редакции информации Центрального телевидения Гостелерадио СССР, куратором которой был старший оперуполномоченный 3-го отделения 1-го отдела 5-го управления КГБ СССР майор Владимир Торопыни. Положительно зарекомендовав себя в качестве агента КГБ, Рогозин был принят на работу в КМО, сменив недавно переведенного из него в ИМЭМО Подберезкина. В КМО Рогозину было поручено руководить сектором международных организаций, благодаря чему КГБ имел возможность четко контролировать данный канал международного обмена” [15]. В КМО трудился и будущий “спецпропагандист” Владимир Соловьев ([17], см. его подробную биографию со всеми сложностями его судьбы и со списком источников аж из 110 наименований [18]). Все это одновременно говорит только о том, что это биологически активные молодые люди, которые увидели свое более ускоренное движение вперед именно таким путем, и он привел их на верх.

Меняя мечты, мы меняем мир, создаем врагов, которые не дают нам двигаться вперед к нашему светлому будущему. Контролируя виртуальное, человечество и строит, и контролирует мир. Человек всегда стремится к материализации своей мечты. И тут вполне естественно на этом пути перед ним возникают реальные и надуманные враги.

Борьба с виртуальностью несет победы и в физическом пространстве, когда приходит победа над чужой и чуждой виртуальностью. Правда, сегодня религия и идеология (за исключением тоталитарных сект) смирно сидят в рамках своих физических границ. Чистые виртуальности “постарели” и неспособны на активные действия. Новые виртуальности, особенно базирующиеся на старых обидах, еще могут двигать мир вперед. Как это произошло сегодня в США с движением BLM(Черные жизни важны). Это выразилось даже не столько в действиях в физическом пространстве типа протестных акций и сбрасывания памятников, то есть окончательного расставания со старыми героями, но и действиях в виртуальном пространстве, хотя и памятники являются его важной частью, одна из статей на тему войны памятников завершается таким абзацем: “напомню о настойчивых предложениях сдать эти статуи в музей. Я в курсе, что музеи являются источником споров и дискуссий о прошлом и настоящем. Но я сильно подозреваю, что те, кто предлагает отдать эти статуи туда, на самом деле думают, что музеи — это удобная свалка для старых вещей, которые больше не нужны, но их жалко выбрасывать” [19 – 20] 

       Сюда также отнесем отказ от именования  мороженого эскимо, чтобы не обижать эскимосов  [21], Johnson & Johnson отказывается выпускать отбеливающую кожу лосьоны, говоря, что кожа любого цвета хороша [22], а еще один производитель убирает со своей упаковки изображение старой индейской женщины [23]. Таким путем бренды отвечают на изменение политического климата в стране. Резко увеличилась политическая чувствительность населения, и бизнес моментально реагирует на это, боясь потерять продажи.

       Мир должен быть и может быть изменен, с чем многие согласны. И как видим, хорошо меняют мир скорее внешние причины, позволяющие в результате реализоваться внутренним. Например, коронавирус позволит отбросить многие привычки, которые живут с нами автоматически. Без него ничего бы не поменялось.

       Футуролог М. Каку говорит о профессиях будущего: “Работа будущего — это то, в чем людей не смогут заменить роботы, а они не способны делать три вещи. Первое: они не могут заниматься низкоквалифицированным трудом — сортировать мусор, чинить туалеты, провести проводку в доме. Второе: роботы не могут заменить профессии, где нужно взаимодействовать с людьми, — адвокатов, например. Третье: роботы не смогут заменить людей, которые обладают художественными способностями, — тех, кто может написать роман, выступать на телевидении, открыть научный закон. Последние, интеллектуальные капиталисты, — главная категория профессий будущего. У художников появится новый вид искусства: они будут придумывать художественные формы, которые ИИ будет скачивать из их мозга, а потом их можно будет распечатать на том же 3D-принтере. Так же будут работать дизайнеры, архитекторы, ученые”.  [24]. 

Мы живем “зажатые” в рамках принятых и одобренных обществом типов мышления и поведения. Интересно, что даже протестные практики имеют ограниченный репертуар. Д. Козлов, исследователь подпольных детских организаций в СССР, говорит в своем интервью такое: “Как учит нас американский социолог Чарльз Тилли, общество обладает ограниченным репертуаром протестных практик. Для того, чтобы обновить этот репертуар, предложить людям принципиально новые действия, нужно сделать какое-то колоссальное усилие — а это уже переворот в политической культуре. Немногим даже профессиональным политикам это удается, что уж говорить о школьниках. Такой переворот, например, связан с диссидентским движением, которое предложило вместо подпольной борьбы практику открытых обращений к власти. И некоторые подростки, создавая в 1960–70-х свои организации, видели в качестве ориентира уже не большевистскую газету «Искра», а самиздатский бюллетень «Хроника текущих событий»” [25]

       Мир всегда принадлежит победителям. Развитие коммуникаций творческого типа, включая телесериалы, может помочь приблизить будущее. Происходит падение чтения печатной книги не только из-за переключения с вербального на визуальный канал. Книга стала запаздывать с открытием новых горизонтов мышления человека. Изменения мира идут уже настолько быстро, что книга начинает выглядеть как фактор  торможения.

detector.media
DMCA.com Protection Status
Design 2021 ver 1.00
By ZGRYAY