Все войны и революции шли под знаменами виртуальности. Свобода, равенство, братство время от времени возникают в качестве призывов на наших знаменах, но везде в мире бедные живут все беднее, а богатые — все богаче. Яркие виртуальные призывы «кормят» политиков и партии, но не народ.

Виртуальные герои хорошо сражаются с виртуальными врагами. А реальные люди  им рукоплещут: часть — героям, часть — врагам. Единая страна легко разделяется на два виртуальных лагеря, становясь намного слабее, поскольку свою жизненную энергию она тратит на борьбу сама с собой. Получается, что живым очень трудно отделиться от мертвых, поскольку они все время смотрят на мир их глазами.

Реально весь мир построен до нас, мы заняты лишь его трансформацией под потребности нашего времени. Мы избираем президента, считая, что он исправит ошибки предыдущего президента. Но и предыдущего мы избирали под такие же цели. Этот цикл повторяется, не надоедая. Таково свойство нашей памяти. Нам все время кажется, что мы что-то решаем в этом мире.

Мы часто смотрим в настоящее и редко в будущее, поскольку, как мы вполне справедливо считаем, от нас ничего там не зависит. Иногда эту ситуацию используют политтехнологи, внушая избирателям, что их кандидат все равно победит, так что можете не спешить к избирательным участкам. И, кстати, это достаточно частотная задача — помешать выходу на голосование определенных сторонников вашего противника, хоть у нас, хоть на Западе. При избрании Ельцина, например, по рассказу Доренко в новостях показали поджоги дач, чтобы отправить пенсионеров за город, а не на избирательные участки. В каких-то украинских выборах создали длинные очередь для получения бюллетеней, чтобы отвадить молодежь от голосования.

Человек рабочего времени более контролируем, чем человек в свободном времени. Досуг забирает право контроля у внешних источников и отдает их внутренним. Если во внешнем мире человек слаб, его все учат, ему все указывают, то во внутреннем уже он «царь зверей», принимающий решения. Иногда это иллюзорно, поскольку человек не замечает, как некто тихонько проникает в его внутренний мир. Но ему всегда кажется, что право решения у него самого.

Государство контролирует виртуальный мир с помощью контроля идеологии или квази-идеологии. Последняя все равно формулирует правила бытия, не акцентируя ситуацию с помощью громких слов типа либерализма или демократии. Это как бы несформулированная идеология, но за нарушение ее «бьют» точно так, как за настоящую религии или идеологию. Например, И. Яковенко так говорит о российской идеологии: «Одно из отличий путинизма от национал-социализма, маоизма и сталинизма в том, что путинский режим — это политическая практика, не основанная на какой-либо публично объявленной идеологии» [1].

Бизнес также контролирует виртуальный мир вокруг своего продукта, создавая уровень «счастья», который подтолкнет к его покупке. Вспомните, как мы бросались за пепси-колой или стояли в очереди в МакДональдс, хотя все это было давно знакомой нам продукцией только в новой символической упаковке. Мы покупаем символы, носим символы, голосуем за символы. Символы как ментальные бульдозеры сметают любое наше сопротивление. Мы ничего не можем им противопоставить.

Украина уже который год борется за политические символы, где каждая сторона считает  свои символы самыми правильными и благородными. Переименовывать улицы легче, чем создавать работающие стартапы, а власть всегда готова идти по пути наименьшего сопротивления.

Бизнес активно использует то, что можно обозначить как физиологическое воздействие, когда привлекательность продукта питания создается точно выверенным на экспериментах объемом сахара в нем [2]. Его не должно быть ни больше, ни меньше, чтобы мы начали рукоплескать этому продукту. И тогда мы становимся автоматами, путь к сердцу которых установила наука. И первопроходцем на этом «сахарном» пути был Говард Московиц.

Однотипно бизнес активно использует отзывы псевдопокупателей, которые своими позитивными рассказами подталкивают нас к покупке [3 — 5]. В связи отзывами несуществующих покупателей появились «черные модели», когда комбинируются имена, места и товары, чтобы создавать видимость недавно совершенной покупки. Исследователи относят это воздействие к дигитальной версии импульсивной покупки товара, поставленного возле кассы.

Недавно был шумный скандал с Амазоном, якобы индивидуальные позитивные отзывы под товары которого, поставляла одна вполне конкретная фирма. Это связано с тем, что 97% покупателей изучают онлайновые отзывы. В Британии на базе онлайновых отзывов было сделано за год покупок на 23 миллиарда фунтов (30 миллиардов долларов) [6 — 7]. В Амазоне этих фейковых отзывов больше, чем настоящих. Например, по электронике их 61%, по косметике — 63%. Кстати, это, вероятно, отражение того же процесса, что и недоверие к новостям. В этом случае также покупатель больше верит такому же покупателю, чем рекламе.

Политтехнологи знают и о такой версии поведения избирателя, когда люди не замечают ошибок в рассуждениях, которые поддерживают их точку зрения, зато становятся максимально критичными к аргументам оппонентов [8].

Х. Арендт исследовала феномен публичного счастья (см. об этом [9]). Она нашла его в совместных действиях людей, которые они совершают ради защиты свободы. Кстати, это является и объяснением коллективного счастья, которое люди ощущали во время двух Майданов.

Виртуальный мир — гибок и легко трансформируется под наши потребности. Труднее изменить реальный физический мир под правила виртуального мира. Люди все равно идут на красный свет, сколько бы им не рассказывали, что надо идти на зеленый. Мы все живем в этом «зазоре» между виртуальностью и реальностью. Мы часто поклоняемся политическим игрокам, которые имеют одно поведение в виртуальности и противоположное в реальности. То есть расхождения между реальностью и виртуальностью имеются и активно эксплуатируются сильными политическими игроками.

Советский Союз создавал сильный аналог пропаганды, призванный заменить собой реальность. Это как вариант религии, которая всегда правильна, при несовпадении неправильной признается реальность. Фильм был правдой, а жизнь за окном временным отклонением от нее. Собственно говоря, пропаганда всегда старается быть сильнее жизни, она рассказывает о правильной жизни, а все остальное автоматически становится неправильным.

Практически любая новость является «осколком» пропаганды, отражающей конкретную картину мира, поскольку за ней есть заинтересованная структура. Сегодня это стало намного легче делать, так как, например, британские исследования показали, что даже качественные газетные издания в основном заполнены как бы индустриальными новостями. Мы говорим так о новостях, порождаемых агентствами (информационными и пиар), а не самими журналистами.  В ряде случаев они могут даже идти под фамилиями журналистов данной газеты, но журналисты сами не собирали этот материал.

Советские новости всегда рассказывали об успехах, которые происходили где-то, то есть проверка на достоверность глазами была невозможна. Сегодня, как и вчера, мы не отправимся проверять наличие землетрясения на другом континенте, даже града в соседней области. По отношению к традиционным СМИ всегда существовала презумпция доверия.

СМИ могут делать свою картину мира, не искажая новость, а выбирая ту новость, которая соответствует этой модели. Это похоже на существующую и сегодня модель отбора информации для ведомственной печати, где всегда доминируют позитив.

Если в советское время нельзя было уклониться от новостей, то теперь возникла иная проблема — как вернуть людей к новостям. Например, Институт исследования журналистики агентства Рейтерс сообщает, что 32% людей регулярно избегают новостей, что выше, чем в 2018 г., когда таких было 29% [10]. В случае Британии этот рост объясняют поляризацией времен Брекзита.

Виртуальность строится индустриально и системно, в результате чего индивид оказывается перед машинами виртуальности, особенно в случае свободного времени. Главный вид досуга — это сидение перед экраном с телесериалом или фильмом. 53% ежедневно смотрят фильмы и сериалы, а еще 26% делают это не реже раза в неделю. Это свежие данные Левада-центра  [11 — 12]. Здесь же говорится, что 39% не реже раза в неделю читают газеты/журналы, 28% — обращаются к книге. Украинские данные таковы: 60% украинцев не прочли за год ни  одной книги [13].

Отказ от новостей и отказ от книг отражает то, что люди оказались вне стандартных средств коммуникаций, к которым они привыкли. Мир в наших головах создавался коммуникациями, которые сегодня потеряли свой статус. Соцмедиа стали суррогатом коммуникаций. Они вроде подчинены все тем же правилам, но из них убрали  формат правдивости. Более того, ситуация осложняется и тем, что фейк может быть случайным, в то время как под дезинформацией понимается сознательный обман.

Информационные технологии дали на-гора столько информации, что она во многом потеряла свою привлекательность. Число сообщений велико, времени на их прочтение — мало. Отсюда борьба за внимание. А поскольку полно противоречащей друг другу информации, то как следствие, теряется картина мира. Без элемента стабильности эта картина мира не ощущается как нечто существенное.

М. Гофман пишет об этом так: «Сегодня барьер между реальностью, и, созданной современными средствами информации картиной мира, исчезает, так как факты реальности в них представлены как игровые элементы. В этой игре зрительных и словесных образов всё утрачивает свою стабильность и очевидность главное в ней движение, развитие, постоянное изменение. Став участником игры, потребитель информации и зрелищ перестает воспринимать мир серьезно, в игре критическое отношение невозможно, оно выглядит смешным и наивным. Сменяющиеся цветные картинки на телевизионном или компьютерном экране создают ощущение огромной динамики событий, но цель внешней динамики скрыть узость и статичность содержания. Калейдоскоп массовой культуры примитивен как цитатник Мао, и, также как цитатник Мао, использует набор элементарных истин. Обрушивая на зрителя лавину образов и беспрерывного действия, он блокирует возможность разглядеть те несколько цветных стеклышек из которых калейдоскоп составлен. Назначение этой увлекательной игры не только отвлечь людей от участия в решении фундаментальных для общества проблем, но, нейтрализовав способность отличать реальное и от фантазий, скрыть создателей мира иллюзий» [14].

Профессор Ш. Зубофф написала: «Раньше мы шарили в Гугле, теперь Гугл шарит нас» (цит. по [17]). Она ввела новый термин и новое понимание современной ситуации, обозначив его как наблюдающий, а может, и следящий  капитализм (surveillance capitalism). Она говорит: «Я определяю наблюдающий капитализм как одностороннее признание частного человеческого опыта свободным сырым материалом для перевода его в бихевиористскую информацию. Эта информация затем обрабатывается и пакетируется как прогнозный продукт и продается бихевиористских рынках будущего — бизнесу с коммерческим интересом знать, что делаем сейчас, вскоре и потом. Гугл первым научился собирать дополнительную бихевиористскую информацию, намного больше того, что ему требовалось для своей работы, используя ее компьютерного создания прогнозных продуктов, которые можно продавать бизнесу и рекламщикам» [18].

Она перечисляет ряд причин, которые привели к такому положению дел:

— качество отслеживания нас столь высоко, что мы слабо ощущаем его, не понимая ни значение, ни последствия,

— этот тип капитализма начался с Гугла в 2001 г., когда правили две тенденции: идея саморегулирования компаний и рынков победила идею государственного регулирования, а еще это был год 11 сентября, когда идея защиты приватности была заменена идеей полной информационной осведомленности (“total information awareness”),

— данные методы сознательно создавались так, чтобы оставлять нас в неведении, подавая новые экономические практики как неизбежные последствия дигитальных технологий,

—  возросшая зависимость от интернета в нашей ежедневной жизни, делающая невозможным возврат к старому положению вещей.

В целом мы очутились в ситуации, когда технологии не просто захватили все, но еще и перешли на быстрые коммуникации, а мозги работают на медленных. Как следствие возникла проблема внимания, когда мы не в состоянии обработать то, что приходит, падает и время, которое мы можем выделить, на обработку каждой информационной единицы, с которой мы сталкиваемся. Каждый отдельный человек не в состоянии оценить на достоверность миллионы ситуаций, которые проходят перед ним в информационном потоке.

Если раньше нам не хватало информации, то теперь ее слишком много. Но и в том, и другом случае мы можем не найти то, что нам нужно. Технологии информации вновь переиграли технологии мозга. Однако информация перестает быть ценностью, когда ее слишком много. Это как золото, превратившиеся в руках в песок. Когда информация работает, она является информацией. Когда ею трудно воспользоваться, она перестает быть информацией. Это как та информация ФБР, когда перед 11 сентября агент ФБР обратил внимание на людей, которые учатся взлетать на самолетах, но их не интересует обучение посадке. На эту информацию никто не обратил внимания, и в результате получилось 11  сентября. Информация была, но никто ее не понял и даже не обратил внимания. Интересна та информация, которую можно встроить в последующее действие. Особенно если это антиправительственное действие.

Вошедшие в сферу журналистики технические гиганты наделали много бед. Основной из которых стало исчезновение доверия к информации. От техгигантов безуспешно требуют открытия их алгоритмов и баз данных [19]. Но этого не происходит. В ответ мир попадает во все новые и новые скандалы, например, с  распространением фейковой информации или попаданием в не те руки секретной информации [20 — 22].

Виртуальность выталкивает реальность с корабля современности, предлагая утопическую модель, где в будущем все будут делать роботы, а население будут только наслаждаться телесериалами. Если даже это окажется правдой, то только для следующих поколений, но не для нас.