Возможно, после ухода Иосифа Кобзона из этого мира не стоило писать о нём критически. Но слишком уж громкие дифирамбы поют ему российские СМИ. В том числе демократические, оппозиционные – «Новая газета», «Сноб», ещё «Сноб», «Медуза». Во множестве материалов присутствует слово «великий» - не более и не менее. Немало и других высоких эпитетов, которые в таком количестве и в такой концентрации выглядят… мягко говоря, неумеренными. Великий – значит, образец на все времена. Великий – значит, идеал, само совершенство, Певец-Каким-Он-Должен-Быть. Вот только…

Сколько я себя помню, в телевизоре всегда был Иосиф Кобзон. Я ходил в детский сад – он в телевизоре уже был. Я ходил в школу – Кобзон был. В университет – он был. И всё это время он был Певцом Номер Один. Именно он всегда открывал «эстрадную» часть всех без исключения официальных телеконцертов. Кумиры, популярные из популярных певцы их закрывали, Кобзон – открывал. Муслим Магомаев выступал под занавес. Эдита Пьеха – под занавес. Позже Алла Пугачёва – тоже под занавес. Кобзон – всегда в самом начале.

Сколько я себя помню, он не менялся. Ни чуть-чуть не менялись ни его имидж, ни манера исполнения, ни, по большому счёту, характер песен, которые он пел. Время было над ним не властно, он всегда оставался одинаковым. Вот только фраза «секрет его молодости» к данному случаю не подходит ну никак. Сценический имидж и манера пения Кобзона ни в малейшей степени не ассоциировались с молодостью. Теперь подсчитываю: когда я впервые увидел и услышал Кобзона по телевизору, ему не было и сорока лет. А, кажется, был он точно таким же, как и в эти уже годы.

Нравился ли моему поколению Кобзон? Нам нравились «АББА» и «Бони М», Сьюзи Куатро и «Смоки». Позже очень многим – «итальянцы», которых, впрочем, никто не знал по именам и не различал: просто «итальянцы». Нравились Алла Пугачёва и «Машина времени». Не нравились Лев Лещенко и Валентина Толкунова, многочисленные ВИА и подавляющее большинство советской эстрады. Иосифа Кобзона не было ни в первой категории, ни во второй. Его просто не воспринимали как певца, он был из совершенно других сфер. Ну, нельзя же было сравнивать Аллу Пугачёву с Андреем Андреевичем Громыко!

Да, ходили рассказы о том, что в повседневности, за сценой Кобзон отнюдь не вёл образцово советский образ жизни. Этим рассказам и верили, и не верили одновременно. Слишком не соответствовали они тому Кобзону, которого мы видели по телевизору. Впрочем, ходили рассказы, что и Леонид Брежнев, и всё политбюро, и вообще вся компартийная номенклатура вели далеко не такой образ жизни, к какому призывали подведомственный им народ. Вот в этих рассказах почти никто не сомневался.

Сценический имидж Иосифа Кобзона именно тем и отличался, что в нём не просматривалось ну ничего индивидуального, ни капельки. Даже у дикторов программы «Время» иногда прорывались то улыбки, то индивидуальные интонации, то характерные жесты. У Кобзона – никогда. Его душа была плотно застёгнута на все пуговицы, и на сцену выходил человек-функция, человек-винтик, человек – элемент системы. Ничего личного, только «служение народу». Его голосом пела сама советская партийно-государственная система.

Голос – это было и вправду великое изобретение Кобзона. Поставленный тембр, торжественные и до крайности серьёзные интонации. Никаких шуточек, никаких эмоций, разговорчики в строю! Выступление на партсобрании, положенное на музыку. Приказ офицера советской армии, положенный на музыку. Вот что такое была певческая манера Кобзона. Если представить себе, что Юрий Левитан, начитывая своё «от советского информбюро», не говорил бы, а пел – это и был бы Иосиф Кобзон. Ну, с поправкой на эпоху – может быть, не Левитан, а Игорь Кириллов. Даже сугубо лирические песни звучали в его исполнении, словно на торжественной линейке, словно слушать их следовало, стоя по стойке «смирно».

На моей памяти было единственное исключение – песни из «Семнадцати мгновений весны». Опять же, тогда я не мог поверить, что это – Кобзон. Это теперь уже где-то прочитал: утверждая Кобзона исполнителем песен, режиссёр сериала Татьяна Лиознова поставила ему жёсткое условие: «Не Кобзоном петь». Это – подлинная цитата, именно так Лиознова и сказала. И Кобзон расслабился, убрал торжественность и пафос «строителя коммунизма» - и зазвучал лирически, душевно, проникновенно. Единственный раз.

Уже в последние десятилетия выяснилось: Кобзон поёт на украинском, Кобзон поёт на идише. Но на украинском – только на гастролях в Украине или записываясь для украинского телевидения. На идише – только для целевой еврейской аудитории. На российском телевидении ни на украинском, ни на идише он не пел ни разу – по крайней мере, я ни разу такого не видел. Никакой другой язык, кроме русского, не должен был осквернять священное российское телевидение. Подстраиваемость под требования, под «как положено» – эта сугубо советская черта была у Кобзона абсолютной. Может быть, именно потому и душа его была застёгнутой на все пуговицы, и индивидуальности своей он не позволял проявляться на сцене?

Да, Иосиф Кобзон был явлением на российской сцене. Сугубо советским явлением. Да, вероятно, его можно было бы назвать великим – но только лишь если безоговорочно принять сугубо советскую систему координат. Иосиф Кобзон был равен брежневскому СССР. Он был именно его голосом.