Источник: The Village
Текст: Мария Сысой
Фото: Сергей Гудилин
— Переезд, опять чемоданы, опять оформление бумаг. Я уже не являюсь сотрудником «Радио Свобода» и его телеканала «Настоящее время», к открытию которого имел непосредственное отношение. И я уже не живу в Праге. Сейчас у меня проекты в разных странах, но, к своему счастью, уже не имею отношения к каналу «Настоящее время». Получилась такая неожиданная штука: уезжал в американскую компанию «Радио Свобода», а приехал на канал «Россия». Такое идеологическое содержание меня не могло устраивать. Это касается штатного наполнения и в определенной мере новостного контента канала.
— Работа с информацией сегодня стала ювелирной. Посмотрите не один, а пять или семь эфиров «Настоящего времени», поставьте их в контекст информационной повестки того или иного дня, и спросите себя: «Почему мне рассказали об одном, а о другом не рассказали? Почему рассказали именно так?». Это интересные вопросы. Если взять каждый эфир отдельно, там действительно представлены все точки зрения.
На Радио «Свобода» работает много достойных людей, но им-то как раз и нелегко. И я не понимаю, как люди, работавшие на провластных российских каналах, вот так просто оказались в Праге на американском канале. Видимо, какой-то смысл в этом есть.
— Вы не правы. Найдите хотя бы один эфир, где я был необъективен. И уж точно вы не найдете в моих эфирах криков, которые сегодня можно озаглавить как «Крым наш». В этом разница.
Что касается моей работы на ОНТ, я, знаете, с такой доброй ностальгией — которая вовсе не тянет меня вернуться на беларуское ТВ — вспоминаю время работы там. Нам действительно удалось многое сделать с теми людьми, которые были рядом.
— Сложилось ощущение, что я в Праге со своим пониманием происходящего в Беларуси, России и Украине просто мешал. Тут уже, наверное, включилась какая-то творческая мужская агрессия: «Что я смогу сделать в предложенных обстоятельствами и временем условиях?» Как мне кажется, смог достаточно. Но когда увидел, что впереди стена, что меня начинают снимать с эфира, а люди, с которыми я более-менее близко общался, увольняются или им просто не продлевают контракт, — написал заявление и ушел.
— Это не работа, это дружеская помощь Роману Безсмертному, который заявил о готовности выдвинуть свою кандидатуру на президентских выборах. Мы с Романом Петровичем знакомы давно — лет 10, с момента его работы послом Украины в Беларуси (февраль 2010 – июнь 2011 гг. — прим. The Village Беларусь).
Это человек, который не занимается популизмом. Сейчас Безсмертный говорит о необходимости глубинных институциональных изменений в Украине, иначе государство кое-кто и дальше будет воспринимать как объект, а не субъект международного права.
— Давайте ответим на этот вопрос в марте. Я консультирую Романа Петровича по вопросам персонального брендинга, маркетинга, коммуникации с медиа, имиджа. Что касается именно работы в Украине, сейчас есть ряд возможностей и предложений, которые я взвешиваю — нужно ли это мне и насколько нужно. Скучаю ли по эфиру? Да. Но конкретного предложения пока не принял. Я не тороплюсь.
— Возможно. Не могу сказать, что мне интересен только один эфир. Я привык создавать что-то новое, генерировать новый контент. Мне интересна менеджерская, продюсерская работа, которой я, собственно, занимался раньше в Украине. Сейчас та ситуация, когда я выбираю и не спешу. И очень комфортно себя чувствую.
— Я могу какое-то время позволить себе активно не работать. Но это не та роскошь ничегонеделания, когда я год или два могу жить на островах, купаться в море и читать книжки — хотя безумно этого хочу. Сейчас мой график очень плотный. Тут главное сделать правильный выбор. Так получается, что все эти годы я постоянно делаю выбор. В прямом или переносном смысле.
— Для меня очень важна моя редакционная свобода. Очень важно само понятие «нейтральная журналистика». Это отчасти тавтология, но конъюнктура нам диктует такую лексику. Нейтральная. А какая она еще должна быть?
— Безусловно, это имеет отношение к политике. Но я сейчас не работаю журналистом. Что касается журналистской деятельности, если дальше продолжу ею заниматься, конфликта интересов не возникнет. В эфире я буду так же относиться к Безсмертному, как ко всем другим политикам и будущим кандидатам. Да, есть какие-то мои симпатии, мои убеждения относительно того, как должна развиваться Украина, но это никоим образом не будет проецироваться на эфир. Если говорить о контенте, думаю, это будет социальная тематика. В противном случае зритель потеряет ко мне доверие. Да и для меня такой симбиоз в эфире неприемлем.
— Это такая же история, как в период моей работы на «5 канале», который принадлежит Петру Порошенко. Тогда в отношении меня и других моих коллег порой говорили, что, мол, мы под Порошенко. Смешно. Так рассуждать могут лишь те, кто плохо понимает, что такое украинские медиа.
— Тогда Порошенко был министром. Посмотрите любой мой эфир, и вы не увидите ни одного выпуска, который бы отвечал каким-то интересам Петра Алексеевича. Он отвечал задачам нейтральной журналистики. Порошенко — очень умный политик, игрок, со своими амбициями политическими, которые были явно видны и тогда. В те годы у нас было достаточно личных встреч, чтобы мы могли друг друга лучше узнать и понять.
— Если бы это не отразилось на степени моей редакционной свободы, работал бы на 5 канале дальше.
— И Прага тоже, и не только. Но в основном — в Киеве. Перебрался ближе к Беларуси. В Минске бываю, но нечасто.
— «Солидарность», Tut.by, «Хартию», naviny.by, периодически читаю The Village. Чтобы быть успешным медиаменеджером, режиссером или политтехнологом, нужно хорошо чувствовать время.
— Когда приезжаю, смотрю.
— Как бы сказать… Я не живу в Беларуси уже восемь лет. За это время вещатели в других странах, той же Украине, даже в условиях сокращения рекламного рынка и серьезных контентных проблем смогли развиться.
Когда же я сейчас смотрю беларуское ТВ, независимо от кнопки, порой ловлю себя на мысли, что этих 8 лет почти и не было. Нельзя сказать, что изменений нет вообще. Есть. Но они могли бы быть гораздо более существенными. Говорю это, хорошо осознавая комплекс экономических проблем в Беларуси. Посадить ведущих в другие декорации — это не изменения. Если есть конкурентоспособные идеи, можно за небольшие деньги делать крутые вещи. Знаю достаточно талантливых профессиональных людей и с ОНТ, и с БТ. Очень жаль, что годы идут, а они не могут динамично развиваться, хотя потенциал у них огромный. Почему? Это уже другой вопрос.
— Мне этот вопрос часто задавали мои студенты. В Беларуси не так много каналов и их редакционная политика всем хорошо известна. Не все могут уехать отсюда. Можно хлопнуть дверью и уйти, а можно в предложенных обстоятельствах попытаться что-то сделать и при этом даже сохранить лицо.
— Хотя бы так. Почему нет? В лодке нельзя стоять, потому что ее качает. Ты стоишь в лодке, ее качает, и ты держишься на плаву. Как только понимаешь, что амплитуда колебаний превышает возможности твоей координации, сделай шаг из лодки. В противном случае ты упадешь и подмочишь свою репутацию. Если можешь стоять — стой. Но колебания не должны колебать твои принципы. Вы ни одного абсолютно объективного медиа нигде в мире не найдете. Тем более сейчас. Везде приходится стоять в лодках, везде. Где-то это шторм… но штиля вы не найдете нигде.
— Такого звонка не будет, во-первых. Во-вторых, идет время, и родители становятся старше и старше. Вот почему, в частности, я больше в Киеве — этот город ближе к Минску, чем Прага. Чисто гипотетически я задумывался о работе на беларуском ТВ. Сейчас тут я бы точно не занимался информационным вещанием. Но с удовольствием делал бы в Беларуси программы о вере, церкви, о моральных авторитетах нации. И не смотрел бы на канал, скажу вам честно.
На всех тех, кто закрыл «Выбор» и фактически заставил меня уехать из страны, я никогда не держал зла. А смысл? Это же система. Если сейчас кого-то из этих людей встречу, скажу им искреннее спасибо — если бы не все эти трудности, я бы не сделал всего, что смог сделать.
— Youtube— это не СМИ, это платформа. Да, можно заниматься, думал над этим. Но я сейчас слишком занят, чтобы реализовывать такие вещи.
— Куропаты, конечно. Все, что происходит с этим рестораном, это для меня отвратительно. Мне вспоминаются слова Дмитрия Лихачева: «Услышьте. Настанет время, когда тени сталинских жертв встанут перед нами, и мы не сможем пройти сквозь них». Ну нельзя было строить ресторан на таком месте. Даже около. Надо спросить тех людей, которые давали разрешение на эту стройку: а вы бы позволили бетонировать фундамент на той земле, где лежат лично ваши предки? Почему люди в серых костюмах в высоких кабинетах не пытаются с пониманием разрешить ситуацию? Они сами закапывают мины в государственный фундамент. Я думаю, это тот случай, когда государство должно проявлять не жесткость, а мудрость.
Вторая тема – беларуские студенты. Неверие в будущее своей страны немалого количества активных, молодых, пытливых людей. Я преподавал здесь в 2 вузах и знаю, что говорю. Знаете - какое количество талантливых белорусов я сейчас встречаю по всему миру? И это не туристы. Однако, что радует, не все так грустно. Я хожу по городу и вижу много красивых людей. За ними будущее. Хотелось бы, чтобы они это осознавали.
Третья тема — это роль веры в жизни каждого из нас. Когда не стало марксистско-ленинской идеологии, люди так долго были ограничены в чем-то простом и понятном, что на место этой идеологии не пришли христианские ценности, а пришла идеология потребления. Об этом же Алексиевич пишет… Помню, мы с родителями макулатуру сдавали, книги получали. Так я «Архипелаг ГУЛАГ» в первый раз открыл — в результате того, что мы сдали макулатуру, это был конец 80-х –начало 90-х. Когда Союз распался, многие просто взяли сумки, чтобы хоть как-то выжить, поехали покупать-продавать. И перестали читать.
— Повторюсь, я не воспринимаю тот выпуск каким-то особенным. Таким я его и не планировал. Он для меня не отличался от многих предыдущих выпусков - об атомной энергетике, о «свином» гриппе, о малом и среднем бизнесе и т.д. «Выбор» выходил в прямом эфире. Я не знал, что происходит в тот момент на площади. 19 декабря ситуация была наэлектризована настолько, что видимо где-то там наверху просто не смогли справиться с эмоциями. Поэтому так и произошло. Если бы в какой-то момент я улыбнулся, промолчал, у меня, наверное, была бы здесь невероятная карьера. Но это был мой выбор. И я ни о чем не жалею.
— Деталей не помню. Родители позвонили и сказали: ты выдержал этот бой, все было нейтрально, никому не уделил больше внимания, все было по-честному. На что я, помню, ответил: «Вы что, не понимаете, что произошло? Вы понимаете, что это вообще конец?»
— Я этого никогда никому не говорил. Когда вошел в свой кабинет, увидел в слезах девочек, редакторов, с которыми мы работали. Одна из них стояла на коленях и молилась. Потому что все четко понимали, что произошло.
— Да я почти не спал. Я вообще после любого эфира очень плохо сплю. До сих пор.
Что интересно: как только вся эта история с ОНТ произошла, мне тут же начали звонить из разных мест, предлагать работу. Потом резко все звонки прекратились, и я четко понял — возможно, фактом своего появления где-то еще я принесу проблемы в эти компании. Оставаться мне в Беларуси как телеведущему и журналисту было невозможно в принципе.
— Когда спрашивают Познера — я не сравниваю себя с ним, просто специфика работы похожа, — он отвечает: «Есть те люди, которых я никогда не смогу пригласить». И я не мог. Зато я хорошо понимал, что смогу озвучить их мнение. И еще неизвестно, что будет действеннее.
Почти каждый вторник были проблемы. Но не от руководства ОНТ. Надо сказать, что условия моей работы на канале были комфортными. А вот звонили из разных структур, министерств, и говорили — что это Дорофеев себе позволяет? Не могу назвать это угрозами, но некоторые чиновники мне ясно давали понять, что, мол, ты много себе позволяешь, и могут быть последствия. Такое было. Я прекрасно понимал, что все это рано или поздно закончится. Понимал, зачем была дана такая свобода: должна же была быть хотя бы одна такая программа в стране.
— Это очень беларуский подход. Люди, наделенные властью, приходят и ждут, что их будут хвалить. Например, как здорово, что у него покрыта в колхозе крыша или надои высокие. Абсолютный совок. Ну я же в эфир выхожу не чтобы каравай выносить. Я бы хотел, чтобы такой чиновник сходил хотя бы на один эфир любого украинского телеканала – даже к нему лояльного. Я вас уверяю — он выйдет оттуда с мокрой рубашкой, прилипшей к спине, а после 10 таких эфиров он научится говорить о своих успехах и неудачах, научится держать удар журналиста и станет ближе к правильному пониманию, кто такой настоящий политик, чиновник. Он менеджер.
Никогда я не ставил целью, и никогда мне такую задачу не ставили — потому что понимали, я никогда не пойду на это — кого-то слить. Если кто-то кого-то убирал, то это были решения тех людей, в чьей компетенции значатся такие кадровые решения. Я о таких решениях не знаю.
— Я благодарен Порошенко, потому что у меня была абсолютная свобода, когда я работал на «5 канале». Но это информационный канал, не самая большая аудитория. Меня пригласили на Інтер, речь шла о создании настоящего телевизионного завода, ток-шоу, которое я придумывал и запускал. Это был вызов, живая эмоция, это был очень важный экспириенс. Конечно, я согласился.
Приходил с одним условием, — понимая, кто инвестор Інтера, — что буду заниматься всем, что не имеет отношения к новостям и политике (один из инвесторов, Сергей Левочкин, в 2010–2014 гг. — глава Администрации президента Украины Януковича — прим. The Village Беларусь). Я буду заниматься социальным ток-шоу. Но это не должна быть малаховщина. Мне сказали да.
— Начал создавать ток-шоу. А потом понимаю — настоящая малаховщина. Когда я сказал, что ребята, мы так не договаривались, и я не буду вести «Пусть говорят», мне ответили — важен рейтинг. Такой формат вообще диссонирует с моим мировоззрением. Еще на Інтере принял участие в создании двух интересных проектов — документальных фильмов. Вот это было здорово. С Інтера ушел на ZIK, это Западная информационная корпорация — работать антикризисным менеджером, строить новый эфир. Оттуда меня позвали в Прагу.
— Навязывать свое мнение. Лезть в личную жизнь. И, извините, быть проституткой — это больше чем неэтично, — брать деньги за ряд удобных или неудобных вопросов. Делать заказуху.
— Работай так, чтобы утром ты мог смотреть в зеркало и тебе не хотелось плюнуть в это зеркало. Помни, что зритель, читатель, слушатель ничего не прощает и ничего не забывает. Будь честным, чтобы спустя много лет ты мог смотреть в глаза своим детям и сказать им, что ты сделал все что мог. И не соврал.
Будь сам себе медиа. Читай, развивайся. Запускай свою программу, с которой ты будешь органичен в рамках медиа, с которым ты даже можешь быть не согласен. Ну нет тут других. Запускай свою рубрику, раздел, страницу в прессе. Борись. Другого не дано.
— Буду приветствовать, если они будут что-то делать.
— У Тонино Гуэрра есть такие слова про российскую глубинку – их можно применить и в отношении современной Беларуси. «Грусть такая густая, что ее можно резать ножом». Это ли стабильность? Для кого-то — да. Для меня — нет. Поймите, я — человек, для которого важно быть в движении. И еще я помню теорию относительности: когда из окна вы видите мелькание вагонов соседнего поезда, это ещё не значит, что вы двигаетесь. В ответе на этот вопрос я могу быть не объективен. Восемь лет как уехал.
Если взять Украину, да, там не работают социальные лифты. Да, там огромное количество проблем. Эта жуткая война. Но, по крайней мере, там есть некий баланс мнений и самых разных сил, что позволяет Украине держаться на плаву. Я сейчас про внутренние силы. Дай Бог, чтобы в Беларуси появились свои внутренние силы. Это, кстати, может уберечь от расползания войны — перед глазами украинский опыт.
Если больше у нас будет людей, смело делающих, предлагающих, спорящих с самими собой, с обществом, — Беларусь станет другой. Если им дадут поднять голову. Эти люди должны разбудить Беларусь. Как нацию. А в государственную матрицу в вопросах инноваций, той же венчурной экосистемы, я просто не верю.
— Да, их не так много. Я как-то ехал в поезде из Минска, встретил одну женщину. Она меня узнала, начала говорить много хороших слов. И говорит: «Ну вы знаете, я так люблю Беларусь, а вот вы иногда критиковали все, что происходит, вот почему? Посмотрите, как у нас здорово. И пенсии платят, а какой у нас творог вкусный!» Я просто перестал говорить с этой женщиной. Не хочу ее обидеть, но так может рассуждать только человек, у которого творог в голове…
Вчера (интервью состоялось 8 июля — прим. The Village Беларусь) мы отмечали день рождения Янки Купалы. И мне вспомнилось «Хто ты гэткі?..» Мне так бы хотелось этой женщине прочитать… «Якой долі? — Хлеба, солі. А што болей? — Зямлі, волі». Ключевое слово — во-лі. Когда некая общность людей становится нацией? Когда у них есть один язык — я подчеркиваю. Одна культура. История Беларуси началась задолго до 1941 года.
Сейчас перечитываю Левко Лукьяненко. Только что Украина потеряла этого человека, он уже был в глубоких годах. Это украинский диссидент, который больше 25 лет провел в лагерях. Он был автором акта Провозглашения независимости Украины. Вчера как раз пересматривал ряд глав его книги. Посмотрите, какие важные слова: «создание нового человека». Украинцы — нация? Каков цивилизационный выбор Украины? Это все те вопросы, на которые должны отвечать и беларусы. И этот диалог должна инициировать беларуская власть. Лучшего времени, чем сейчас, не найти.
— Смотрите, Украина никому не нужна, кроме самих украинцев. И то, части украинцев. Она не нужна ни Америке, ни Европе. У всех свои интересы и шахматные партии. Про Россию не говорю, понятно. Когда все это четко осознают, начнутся реальные изменения.
Не нужно ничего ждать. Конфликт на Востоке Украины – он как слоеный пирог. Это конфликт региональный, цивилизационный, международный. Это ни в коем случае не гражданская война. Главная задача, чтобы Украиной не рассчитались, как это уже было после Первой мировой. И об этом, кстати, говорит Роман Безсмертный.
И нужно, чтобы Беларусь, которая сейчас пытается усидеть на нескольких стульях, балансировать, так же не стала разменной монетой в этих процессах. В какой-то степени она уже стала. Все, что происходит сейчас в Украине, не просто имеет непосредственное отношение к Беларуси — это четкие сигналы Беларуси.
— Пусть церковь сама решает, как относиться. Я могу сказать только о себе. Я понимаю, что все мы разные. Я это понимаю и уважаю. Мой ответ не про ЛГБТ, мой ответ — про всех нас разных. Моя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого. Мое понимание свободы — я синонимирую свободу с ответственностью. Поэтому не нужно возводить в некий ранг свои личные взгляды и предпочтения. Каждый перед Богом ответит за свою любовь и нелюбовь. Это личное. Все, что происходит в спальнях, пусть остается в спальнях.
А вывозить спальни на улицу – я не понимаю, зачем это нужно. Я могу понять, почему это происходит, но хочу сказать, что такой способ никак не сделает нас милосерднее, внимательнее и не устранит насилие к самым разным формам любви, а делать шоу из своих предпочтений… Еще я вспоминаю этот страшный случай: напали на парня, который выходил из клуба, избили, потом он скончался. Это жуткая история, в первую очередь кричащая о том, насколько больно наше общество. Насколько оно жестоко.
У меня был период в жизни, когда в силу творческой работы меня окружало достаточно людей, которые не скрывали свои предпочтения. Ну вот они так себя видели, они так жили. Я видел, как часть из них от этого страдает и видел, как им было тяжело. Но когда кто-то пытается сказать, что парень ходит за руку с парнем, или девушка с девушкой – и это их божественный дар, из этого начинается какая-то большая рекламная компания, я этого не понимаю. Я же не хожу, не рассказываю везде, как я люблю женщин.
Откройте Евангелие. Господь спасает блудницу, которую приводят книжники и фарисеи. Говорит: «Кто из вас без греха, пусть первый бросит в нее камень». В итоге камень в нее никто не бросает.
— Ну, это связано с личной жизнью. Кто-то тебе нравится или влюбляешься в кого-то так, что просто крышу сносит. Это бывало.
— Два или три раза, не помню уже. Было такое. Надеюсь, еще будет.
— Я мало сплю. Конечно, хотелось бы больше, но в среднем пять с половиной, шесть часов максимум. Если когда-то я сплю семь часов, это просто невероятная роскошь.
— Сейчас был во Львове, слушал уличных музыкантов и джаз, и это так здорово. Услышал там молодого украинского Бенни Гудмена. Просто фантастика! Если будет время, пойду на концерт «Океана Эльзи» в августе в Киеве. В июле много поездок.
— Их много. Тереза Мэй, Трамп. Хотел бы поговорить со своим дедом — о времени, в котором он жил и работал. Светлана Алексиевич — удивительный человек, с которым я также хотел бы встретиться. Беларуским властям стоило бы сделать все, чтобы Алексиевич собирала если не стадионы, то большие площадки — чтобы приходили и слушали, и думали. Это нужно властям, на самом деле.
— Это такая особенность от родителей. Я сильно поседел после истории с «Выбором», в тридцать. И еще — после работы на Радио «Свобода». Потому что последние годы каждый день шел на работу как на фронт.
— И правду об Украине.
Источник: The Village
Текст: Мария Сысой
Фото: Сергей Гудилин
