На фото: Юлия Лазаревская и Олег Сидор-Гибелинда. Профессионалы преодолевают разобщенность. В своем очерке о творчестве Юлии Лазаревской один из самых авторитетных и самых пишущих киевских искусствоведов Олег Сидор-Гибелинда определил ткань ее творческого пути как пульсацию выборов. «Не беспорядочное кружение с цветка на цветок – там красочнее, а здесь пышнее. И не прямой путь, без остановок, с билетом в один конец, с единственным компостером – музыкальным, малярным или синематографическим. А так – музыка – кино – скульптура – живопись». «Детектор медіа» остается добавить к этому еще и телевидение. Ведь Юлия Лазаревская активно работает и с видео.

Французский кинокритик Андре Базен писал, - цитирует Юлия Лазаревская: «Мы живем в мире, где скоро не останется ни одного уголка, куда не заглянул бы глаз кинокамеры. Это мир, стремящийся непрерывно снимать слепки со своего собственного лица. Документальные кадры, отснятые десятками тысяч камер, ежедневно обрушиваются на нас с сотен тысяч экранов. Кожа истории шелушится, превращаясь в кинопленку». В принципе, это и о телевидении. Мы ведь порой даже не задумываемся, что такое теледокумент, который отражает нашу жизнь. Да, телевидение фиксирует только то, что хочет фиксировать. Но, так или иначе, в кадр все равно попадают лица, ситуации, события, которые, может быть, даже не хотят быть зафиксированными.

- В своих проектах вы используете видео как один из структурных элементов.

Для меня видео, по сути, то же самое, что кино или даже фотография – кожа истории. Это просто способ зафиксировать, или, как в моем недавнем проекте «Без пафоса» - способ реконструировать ушедшее время. Телевидение как инструмент дает потрясающие возможности. Хотя все они, конечно же, есть и в кино. То, что сегодня на видео делается с помощью нажатия нескольких кнопок, это делали и в начале века. Конструировали изображение, экспериментировали с кадром, и с той же соляризацией, и с какими-то графическими вещами. Все это было, все это взято оттуда. А также - из экспериментов с фотографией.

То есть, ничего такого супернового нет. Это просто другой инструмент – к тому же, подражательный, имитирующий. Как, скажем, музыкальный синтезатор – своих собственных звуков, омерзительных электронных, у него чрезвычайно ограниченный набор. А все остальное – имитация звучания живых инструментов и ритмов. И никакой революции за время его существования не произошло. Это всего лишь вспомогательный инструмент. Я телевидение вижу таким же вспомогательным инструментом общей документирующей технологии.

У Пруста есть замечательный эпизод, когда он входит в комнату своей бабушки, не будучи предварительно оглашенным слугой. И вдруг бабушка, обожаемая им, предмет его уважения, преклонения и любви предстает перед ним совершенно в ином ракурсе. Он увидел грузную, пожилую некрасивую женщину, раскладывающую карты. Его это до такой степени поражает, что он хочет вернуться в прежнее время.

Телевидение, по сути, занимается разрушением иллюзий. Беспардонно, не будучи оглашенным, приглашенным, оно вторгается в нашу жизнь и показывает нам ее такой, какой мы ее, возможно, не хотели бы видеть.

Это вопрос телевизионной этики. Не все телевидение так себя ведет. Есть люди, которые просто себя продают. Естественно, материал шокирующий продается легче. Однако всегда есть возможность передать драматизм информации, не прибегая к показу подробностей, которые зрителю не нужны. А не нужны они потому, что это разрушает человека. У наших детей постепенно атрофируется чувство страха. Уже очень много телевидение сделало в этом направлении. Атрофируется отвращение к оружию, ужас крови. То, что заложено в нас генетически, на уровне биологического инстинкта.

А в том, что касается отражения художественной жизни, насколько значительна роль телевидения?

Безусловно, художественная жизнь как таковая представляет интерес для достаточно ограниченного круга нашего общества. Это реальность. Но в то же время, я думаю, художественная жизнь заслуживает того, чтобы люди, которые хотят получить эту информацию, ее получали. К сожалению, сейчас на нашем украинском телевидении художественной жизнью интересуются, в лучшем случае, новостийные программы. У нас нет ни одной программы, которая бы реально взялась за то, чтобы фиксировать происходящее в культурном процессе. Не только в Киеве, по всей Украине. Ведь о том, что происходит в других городах, мы вообще ничего не знаем. Может быть, там местное телевидение этим занимается. Наше же столичное никак это не фиксирует, за редким исключением. Только Киев и только в новостях.

К тому же, как правило, это происходит стихийно…

Абсолютно. Систематичного, планомерного отслеживания событий в области культуры не существует. Была «Артафиша» на ЮТАРе, которая, по крайней мере, давала постоянную еженедельную хронику. Но теперь и ЮТАРа нет. Хотя такая программа, безусловно, нужна. Не говоря уже об аналитическом профессиональном телевзгляде на художественный процесс как таковой…

На лица и личности его участников…

Этим. Кстати, я занималась. Около года я делала сюжеты о художниках для «Телемании» на «1+1» . Эти сюжеты выходили раз в две недели: раз в неделю казалось слишком густо. Потом я собрала эти сюжеты вместе в полуторачасовую программу. На презентации в Доме кино журналисты восприняли ее как полнометражный фильм о художниках.

Мне очень жаль, что эта моя работа прервалась. Та дикая разобщенность, которая царит в художественной среде, лишь усугубляется отсутствием общественного резонанса. Нет общественной институции (государственной или частной) которая взяла бы на себя функцию документирования и резонирования. Ведь мы сами, художники, зачастую узнаем друг о друге случайно. Тот же Союз художников существует совершенно сепаратно. Сами по себе существуют галереи. Какие-то группы художников существуют сами по себе. Причем перейти из одного клана в другой – физически невозможно.

Мне было чрезвычайно интересно работать с этим материалом, поскольку я могла видеть ситуацию и изнутри (как активно выставляющийся художник) и снаружи, фактически как журналист-интервьюер. Я, конечно, с удовольствием вернулась бы к этому. Но…

Существует еще телеканал «Культура» на УТ-1…

- Так называемый. Он вне времени и вне пространства. То, что там вижу – это очень архаично и тенденциозно. Там явно не хватает профессионалов. И явно не хватает денег, которые все же должны поступать от государства. Должно существовать то, что когда-то было на студии «Укркинохроника». Были киножурналы, которые демонстрировались в кинотеатрах перед началом фильма. Человек получал информацию, в том числе, и о художественной жизни.

Сейчас на себя эту функцию вроде бы переключило телевидение. Мы получаем новую информацию каждый день, но в лучшем случае только о том, что вот выставка открылась и пойдите посмотрите. Это стало просто разновидностью рекламы. Пусть даже и не коммерческой. И если на мою выставку приезжают «новости» и снимают сюжет, то я просто благодарна журналисту, который это делает из личного интереса к моему творчеству. Кстати, о моей недавно прошедшей в галерее «Тадзио» выставке «Без пафоса» было довольно много телесюжетов хорошего качества и с хорошими текстами.

Впрочем, как правило, наши таблоиды демонстрируют все время одних и тех же людей. Это такая своеобразная паранойя и лень. Очень мало тех, кто ощущает свою миссию выводить на поверхность, открывать новые имена. И потом этот омерзительный тезис о том, что художник должен быть голодным. Он не только унизителен для художника, он еще и рождает презрительное отношение к художнику со стороны так называемых состоятельных людей, которые должны бы вкладывать средства в культуру.

В конце минувшего телесезона канал ICTV приглашал в студию программы «Подробно» с Дмитрием Киселевым нескольких финансово успешных мастеров кисти. Например, Сергея Пояркова… Он же в минувший понедельник был гостем «Автографа» с Натальей Кондратюк на «Тонисе».

Это как раз подтверждает сказанное мной о тиражировании одних и тех же лиц. Кроме того, Поярков, во-первых, американский гражданин, во-вторых, это человек, появление которого на экране дискредитирует само понятие «художник». Это просто профанация, когда он приезжает сюда с рассказами о своем американском преуспевании, но почему-то именно здесь издает каталог за счет всяческих фондов, которые вообще-то должны бы поддерживать не американских художников, а украинских. Он же не привозит сюда американского спонсора. Он вывозит отсюда шикарно изданный каталог, который в Америке будет стоить во много раз дороже. И там он будет демонстрировать свое преуспевание в Украине. И это упрек, прежде всего, не ему лично и не таким, как он, а тем же фондам и тем же журналистам, которые не в состоянии разобраться в сущности этого обмана.

Будет ли своя судьба у видеофильма, созданного в рамках проекта «Без пафоса»?

Мне хотелось бы надеяться. Этот проект был сделан при непосредственном содействии канала «1+1». Я пришла с этой идеей к Александру Роднянскому, и он полностью продюсировал этот проект.

Конечно, у такого фильма достаточно ограниченная аудитория. Для меня это эксперимент. Фильм сделан вне современных технологических видеоканонов. Это, по сути, литературное произведение. Сборник коротких документальных новелл. Мне хотелось реконструировать определенный этап времени, о котором всегда говорилось как-то вскользь. Насколько это удалось, сложно сказать. Даже 48 минут экранного времени – достаточно большой объем – не может полностью воссоздать даже один день человеческой жизни. Абсолютная реконструкция невозможна, но не было у нас и такого стремления. Было стремление сделать это без пафоса. Воссоздать детали, которые окружали людей предвоенного времени, предметы, отношения, житейские анекдоты… Что-то из этого существуют и сейчас. Но есть антураж, которого уже нет, и о котором мало кто помнит.

Мне было важно воссоздать это именно в такой – вербальной – форме, как это не странно для экрана. Это время, которое мои родители называли счастливым. И даже те люди, которые были в не очень благополучной ситуации до войны, они все равно считали это время лучшим, чем послевоенное. Это очень легко объясняется тем, что война в один момент разрушила все судьбы. Мы сейчас видим массу информации о всех тех катаклизмах и войнах, которые происходят сегодня. Но все равно воспринимаем это скорее абстрактно, умозрительно. Дай Бог, чтобы мы никогда и не узнали, как это бывает, когда собственная жизнь становится катастрофой. Тогда, перед войной, это было, конечно, грустное счастье. Но, несмотря на убогий быт, была богатая эмоциональная жизнь. Просто жизнь. Которая для моих героев закончилась в Бабьем Яру.