Правозащитник Евгений Захаров: «Руслан Коцаба — типичный политзаключенный»

Правозащитник Евгений Захаров: «Руслан Коцаба — типичный политзаключенный»

1 Лютого 2016
3372

Правозащитник Евгений Захаров: «Руслан Коцаба — типичный политзаключенный»

3372
Пока журналисты спорят, корректно или нет называть боевиков террористами, украинская милиция пытает в год 62 тысячи человек — если собрать всех жертв вместе, получится население небольшого города. «Детектор медиа» расспросил правозащитника Евгения Захарова о том, что происходит с задержанными, почему Руслан Коцаба — политзаключенный, и получит ли компенсацию россиянка Анастасия Леонова, сидящая в украинском СИЗО
Правозащитник Евгений Захаров: «Руслан Коцаба — типичный политзаключенный»
Правозащитник Евгений Захаров: «Руслан Коцаба — типичный политзаключенный»

— Не настолько пристально, чтобы знать все процессуальные документы, но в целом я в курсе происходящего — видел в интернете сообщение Евгения Левковича, прочитал письмо Насти из СИЗО и множество комментариев по делу. В целом, мой знакомый киевлянин Максим Козуб сделал то, что должен был бы сделать я как директор Харьковской правозащитной группы: он поговорил с адвокатом Леоновой, выяснил, в чем особенности дела и т. д. Выводы, к которым пришел Козуб, совпали с моими предварительными заключениями: в деле имеются нарушения процедуры, но не только они.

В первую очередь речь идет о нарушении статьи 5 Европейской конвенции прав человека, которая защищает право на свободу и личную неприкосновенность, и есть все основания писать заявление в Европейский суд по правам человека. Я считаю, что, скорее всего, Леонова непричастна к тому, что предъявлялось Леснику, который был застрелен накануне ее ареста при попытке задержания. Но она была с ним знакома, активно лайкала его тексты, по-видимому, она является радикально настроенным человеком, — и ее задержали «под сурдинку», за компанию, вменив ей участие в террористической организации, ч. 3 ст. 258 УК Украины. Я думаю, маловероятно, что это обвинение имеет под собой основание. Хотя быть уверенным в том, что она совершенно не виновна, я не могу — всякое бывает.

К сожалению, уже не первый раз СБУ, да и другие правоохранительные органы, МВД даже чаще, — к уже известному фигуранту какого-то дела добавляют какое-то число людей из его близкого окружения, чтобы создать видимость группы. Тогда можно говорить о совершении преступления по предварительному сговору — и требовать более тяжелого наказания. Так поступают наши правоохранители, не имея абсолютно никаких оснований для того, чтобы обвинять других людей, которые виновны только потому, что оказались рядом.

— Как, по вашему мнению, как будет развиваться дело Леоновой дальше?

— Трудно сказать. Мне кажется, что у многих сложилось впечатление об Украине как о демократической стране. По сравнению с Россией Украина действительно более демократическая, но у нас очень много проблем, типичных для посттоталитарных государств. И в частности, действия СБУ, которые, мягко говоря, оставляют желать лучшего. В таких случаях дело тянется, тянется, и тем или иным способом в конце концов его «разруливают».

— ХПГ предложила помощь Насте? Может быть, вы будете представлять ее интересы в ЕСПЧ?

— Немного иначе. Я встречался с ее адвокатом, Виктором Губским, и обсудил с ним ее дело, а также предложил написать заявление в ЕСПЧ. Кстати, Насте с адвокатом очень повезло, он из офиса бесплатной правовой помощи, но очень добросовестный и хорошо отстаивает ее интересы. Это тот случай адвоката, о котором можно сказать, что он же и правозащитник — он даже самостоятельно написал обращение в Европейский суд, хотя это совершенно не входит в его обязанности. Поскольку у него нет опыта в подобных делах, а мы писали и выиграли в суде более сотни дел, мы немного поправили это заявление, и он отправил его с нашими правками.

— Настя в двух данных ею интервью через адвоката заявила о пытках. («Столкнувшись с пытками и жестоким обращением в ООДС СБУ, я понимаю, что задержали меня не просто так и вряд ли тихо отпустят», «Дождь»; «С 10 по 31 декабря 2015 года меня содержали в ООДС СБУ — вот это был кошмар. Пытки, унижения, угрозы, обыски, изъятие личных вещей и записей — все было. В суд по избранию меры пресечения меня возили в наручниках с руками за спиной и с темным мешком на голове, в не предназначенном для перевозки людей транспорте», «Медуза»). Вы в разговоре с адвокатом касались темы пыток, которые применялись к Насте?

— Нет, мне об этом ничего не известно, и Губский со мной об этом не говорил. Я думаю, в первую очередь речь идет об условиях содержания — ей было очень холодно, она попала в камеру, которая очень плохо отапливается, где температура держится около +3 или +5 в лучшем случае. А одежды для того, чтобы находиться в подобных условиях, попросту нет. Но о других методах недозволенного физического воздействия на нее адвокат мне не говорил.

— Насколько типична история Насти? Например, сколько сейчас ХПГ ведет дел о нарушении прав заключенных?

— У нас много таких дел. И практически в каждом можно найти нарушение ст. 5 о праве на свободу Европейской конвенции — поскольку наши правоохранители не действуют в соответствии с практикой Европейского суда, они просто этому не научены. К тому же у нас изменили УПК, и по некоторым статьям просто невозможна иная мера пресечения, кроме как заключение под стражу. Все люди, которых по этим статьям обвиняют, могут попасть только в следственный изолятор — ни залог, ни домашний арест, ни поручительство, ничто другое работать не может, что автоматически нарушает статью о праве на свободу.

Это издержки того, что у нас военный конфликт, и это сделано для того, чтобы те, кого подозревают в пособничестве нашим врагам или обвиняют в терроризме, не сбежали. По экономическим статьям тоже было предложение снять залог, предложение исходило от первых лиц государства, кстати — но это, опять-таки, нарушение 5-й статьи. И я на коллегии МВД, в присутствии Турчинова, Авакова и Яценюка, выступил против этой идеи, сказал, что делать этого нельзя. Это приведет к тому, что Украина будет выплачивать огромные суммы компенсации. Я не хочу, чтобы из моих налогов платили компенсацию, например, Александру Ефремову.

— О какой сумме компенсации может идти речь, если ЕСПЧ признает задержание Леоновой противозаконным?

— Это будет очень нескоро, и сейчас об этом говорить неактуально. Все будет зависеть от развития событий, от того, как долго она будет содержаться в СИЗО, — 8 февраля состоится следующее заседание суда, и ее должны будут либо выпустить, либо продлить содержание под стражей. Судя по предъявленным ей обвинениям, у следствия ничего на нее нет, а значит — могут переквалифицировать статью и выпустить ее, например, под залог или под домашний арест. Пока что, как сказал ее адвокат, за месяц ее допросили всего один раз. Зачем же было ее сажать на месяц, если с ней не проводят никаких следственных действий?

И это, к сожалению, распространенная практика у наших правоохранителей — посадят и ничего не делают.

— Некоторые российские правозащитники после того, как стала известна история Леоновой, задались рядом вопросов, в том числе: существует ли гражданское общество в Украине.

— Я читал статью Зои Световой, и в ней много вопросов, которые действительно важны. Поддержит ли Леонову украинское общество? Не знаю. Украинское общество состоит из очень разных людей, не только из правозащитников, и у них очень разные точки зрения. К тому же у нас, например, некоторые бывшие правозащитники сейчас стали националистами — определение условное, конечно. Но меня раздражает, что люди, которые раньше идентифицировали себя как тех, кто защищает права человека, теперь больше говорят о защите государства — и радуются, когда убивают врагов, тех же боевиков т. н. ЛНР и ДНР и т. д.

Так что у разных людей будут разные реакции. Откровенно говоря, Настя дала поводы думать, что она как-то причастна к тем, кто готовился заниматься здесь террористической деятельностью. Поскольку мало кто сомневается в правоте обвинений в адрес застреленного Лесника.

— Мало ли кто с кем знаком.

— Это правда. Насколько Леонова близко знакома с Лесником, делала ли она с ним что-то вместе — мы же ничего этого не знаем. Сейчас у украинцев много маний, подозрений, во всех видят агентов ФСБ — мы ведем себя как люди, обжегшиеся на молоке. Но дело в том, что эти мании основаны на реальных фактах. Напомню, что в Харькове, где я живу, были проведены десятки терактов, и люди погибли! СБУ постоянно сообщает о задержании групп или отдельных людей, которые готовили теракты.

— Насколько эти сообщения, по-вашему, соответствуют действительности?

— Зная, как работает СБУ, я отношусь к этим заявлениям критически. Я знаю как минимум несколько дел, к сожалению, возникших уже после Революции достоинства, в которых обвиняют совершенно непричастных людей. Их с большим трудом приходится выцарапывать из изоляторов, из этих уголовных дел.

— Какие организации в Украине занимаются правами заключенных?

— Их много, но мы, то есть Харьковская правозащитная группа, по-видимому, занимаемся ими больше всех. Из одиннадцати законопроектов по правам заключенных и гуманизации пенитенциарной системы, которые сейчас рассматриваются в парламенте, восемь написаны нашими экспертами. При этом мы постоянно оказываем помощь по конкретным делам, наши адвокаты постоянно ездят в колонии.

— То есть если человека задержали, проще всего обратиться в ХПГ?

— Как показал случай Леоновой, проще и лучше прежде всего обратиться в офисы бесплатной правовой помощи. В них довольно много добросовестных адвокатов, которые профессионально отстаивают интересы задержанных. Офисы есть в каждой области, и в течение двух часов адвокат должен прибыть. ХПГ находится в Харькове, и пусть даже у нас есть адвокаты по всей стране, мы не можем оказать помощь всем задержанным — все-таки речь идет о сотнях тысяч человек. Мы занимаемся делами стратегическими, теми, в которых есть грубые нарушения и выиграв которые, мы сможем повлиять на практику. Только мы, наверное, занимались делами по статье 391 УК — статье, где за злостное нарушение режима заключенному добавляют до трех лет лишения свободы к основному приговору. Такой статьи не должно быть в УК, это совершенно неправильно. Правового понятия «злостное нарушение режима» фактически нет, а на практике эту статью навешивают тем заключенным, которые пытаются бороться с администрацией за свои права и интересы, которые постоянно нарушаются. Администрация просто использует ее против «непокорных зеков». «Одет не по форме», «лег на чужую кровать», «дерзко приветствовал работников колонии» — я цитирую реальные формулировки. Мне на днях позвонил заключенный, у которого было 134 таких взыскания. Наши адвокаты вели дела против администрации колоний, защищая заключенных, которым должны были увеличить срок из-за таких взысканий. Сейчас в парламенте лежит законопроект об отмене этой статьи УК.

Кроме того, в апреле 2014 года в УИК внесли изменения, согласно которым депутаты, их помощники, журналисты и врачи могут выезжать группой до пяти человек в колонию и их обязаны впустить к любому осужденному, по любому делу, и разрешается фотографировать и делать видео. Как только это важное дополнение в УИК появилось, мы стали им активно пользоваться. Наши сотрудники стали помощниками депутатами, и мы уже объехали много учреждений. Мы выезжаем, когда есть жалобы на незаконные действия администрации, стараемся зафиксировать избиения. Несколько раз было так, что от нас прячут заключенных, перевозят их в другие места, мы потом за ними гоняемся по всей стране — вместе с Уполномоченным по правам человека. Это у нас совместная деятельность. Но в колонию мы можем зайти, а в СИЗО — нет, у нас нет таких полномочий.

— А у кого есть?

— У обмудсмена. Его офис сейчас активно этим занимается, существует целый департамент, который инспектирует закрытые учреждения, — и в соответствии с факультативным протоколом к конвенции против пыток, и ad hoc в случаях, когда нужно немедленно зафиксировать какие-то ситуативные нарушения. Благодаря этим инспекциям мы сумели зафиксировать пытки осужденных в колониях.

— Чем заканчиваются ваши визиты и фиксации?

— Пока заканчиваются не очень хорошо. И мы, и Лутковская со своими людьми пишем обращения в прокуратуру, но прокуратура ничего не делает. Проблема эффективного расследования жалоб на незаконные действия работников пенитенциарной системы — это системная проблема всей страны. Получены десятки решений Европейского суда, которые на это указывают, но, к сожалению, прокуратура в этой части работает из рук вон плохо. И все наши усилия по возбуждению уголовных дел против тех, кто пытал или бил заключенных в колонии, пока не приносят результата. Но все равно наши поездки и доклады являются сдерживающим фактором для тех, кто собирается нарушить закон: теперь они десять раз подумают, нужно ли бить заключенного, если в администрации знают, что факты могут быть обнародованы.

— О чем думать, если прокуратура их все равно не сажает?

— А вдруг посадит? Кроме того, речь ведь идет не только о пытках — а об условиях работы, например. Заключенные работают в совершенно жутких условиях, мы нашли тайные производства, в колониях процветает незаконный бизнес — мы очень много нашли, потому что сейчас система гораздо более открыта.

— Но не изменилась при этом?

— Некоторые изменения все-таки есть.

— Насколько украинские СМИ освещают положение дел заключенных? И меняется ли что-то от внимания СМИ к делу?

— В общем-то, конечно, меняется. Конечно, прокуратура и пенитенциарная служба изо всех сил пытается отстоять свои интересы. Но были случаи и увольнения зарвавшихся сотрудников, и привлечения к уголовной ответственности. Большая открытость, большее привлечение внимания СМИ — всегда хорошо. Иногда, правда, и заключенные это понимают, и стараются использовать и нас, правозащитников, и СМИ в своих интересах, и бывает, что правозащитники должны защищать руководство колонии от несправедливых обвинений: главное — разобраться в ситуации, хотя это очень нелегко.

— А как обстоят дела в участках, при задержании? В России было много громких дел о пытках задержанных. У нас такая же ситуация?

— Нет. У нас гораздо лучше. У нас тоже есть пытки в милиции, теперь уже полиции — от изменения названия системных изменений в структуре не произошло. Но все же в Украине пытают в меньших масштабах — я могу вам это с уверенностью сказать, потому что Харьковский институт социальных исследований в проектах нашей организации пять раз, в 2004, 2009, 2010, 2011 и 2015 годах, на национальном уровне проводил исследование о распространенности пыток в милиции.

За эти годы наблюдается довольно любопытная динамика: в 2004 году оценочное количество пострадавших от незаконного насилия милиции составляло 1 миллион 4 тысячи за год (речь идет только о задержанных, без учета тех, кто уже содержится в колониях и тюрьмах. — Ред.). Затем, в период с 2005 по 2009 год, когда МВД возглавляли цивильные министры, — Луценко, Цушко, снова Луценко, которые пытались с этими явлениями бороться, — система стала немножко гуманнее. И за пять лет вместе было зафиксировано 1 миллион 420 тысяч нарушений. Затем, когда при Януковиче МВД возглавил Могилев, снова начался рост: в 2010 было 780 тысяч пострадавших, в 2011 году — 980 тысяч. Причем из этих 980 тысяч 604 тысячи — это незаконное насилие в момент задержания. И вот сейчас, в 2015 году, мы провели точно такое же исследование, но только в областях, не охваченных военным конфликтом — это принципиально, там совсем другая ситуация. А в «мирных» областях оценочное количество пострадавших оказалось 409 тысяч, из них в момент задержания — 157 тысяч человек. То есть общее количество нарушений уменьшилось по сравнению с 2011 годом более чем в два раза. Что касается пыток: если в 2011 году оценочное число пострадавших составляло 113 тысяч человек, то в 2015-м — 62 тысячи.

Несмотря на уменьшение, все равно это очень большие цифры. Это доказывает, что наши правоохранительные органы без того, чтобы применять незаконное воздействие, в частности физическое насилие, вообще работать не умеют.

— Если они продолжают работать «по старинке», почему количество насилия уменьшается?

— Это не заслуга МВД. Снижение — прежде всего результат действия нового УПК, это институциональное изменение. По новому УПК для того, чтобы задержать кого-то, нужна санкция следственного судьи — а получить ее не так просто. Так что милиция просто стала меньше задерживать людей. Существенно меньше задержаний — меньше и незаконных действий. Во-вторых, оказывает влияние норма нового УПК о недопустимых доказательствах, — теперь суд не принимает доказательства, добытые незаконным путем. Таким образом, потеряло смысл «выбивать» признания, например.

— То есть вы хотите сказать, что суды у нас больше изменились, чем МВД — и считаете, что суды действительно не будут принимать во внимание доказательства, «выбитые» из подследственных?

— Нет. Я хочу сказать, что институциональные изменения системы, в данном случае законодательные, влияют на всех. На самом деле, от системы отношений ведомство зависит больше, чем от качеств людей, которые в ней работают. Поэтому идея о том, что нужно всех правоохранителей заменить другими, по-моему, очень сомнительна.

Еще один важный фактор, который повлиял на уменьшение насилия милиции — развитие института бесплатной правовой помощи. И, конечно, послемайданные ожидания перемен, повышенное внимание со стороны СМИ к работе милиции, а также боязнь самих сотрудников напороться на человека с боевым опытом и оружием — вот те факторы, которые сейчас уменьшают статистику нарушений. А изменение криминального блока милиции еще даже не начиналось. Но оно будет.

— Как в Украине обстоят дела с политическими заключенными?

— Знаете, у нас в Украине стали называть политзаключенными — в частности, Николай Кохановский и его Комитет освобождения политзаключенных, КВП, — всех тех, кто борется с властью. И этого для них достаточно. У КВП есть список политзаключенных (на сегодняшний день в списке 60 человек. — Ред.). Но на самом деле считать человека, расстрелявшего милиционеров на посту, политзаключенным — это безобразие и нонсенс. У нас есть дела, обвинения по которым априори политические, но и этого мало, чтобы считать человека политзаключенным: в таком случае, всех, кто арестован по 110-й статье за сепаратизм, тоже нужно считать политзаключенными.

— А они не являются политзаключенными?

— Безусловно, это не так. Можно говорить о том, что человек политзаключенный, если он лишен свободы по политическим мотивам — во-первых, и во-вторых, в отношении него нарушены права и свободы, гарантированные Европейской конвенцией. Это определение политзаключенного, которое дается Советом Европы. И надо учитывать, что в самом определении есть оценочное суждение — «политические мотивы власти», которому нет правового определения, и нужно в каждом отдельном случае разбираться, кто является политзаключенным, а кто — нет. Например, не входящий в список Кохановского Руслан Коцаба — типичный политзаключенный.

Я думаю, политические мотивы в деле Коцабы очевидны. Где доказательства его «измены»? Почему следствие до сих пор не закончено и его содержание под стражей все продлевают и продлевают? Я лично не занимаюсь делом Коцабы, но ХПГ занимается проблемой политических преследований в целом. Сейчас мы будем изучать приговоры по политическим статьям — а сепаратизм, например, это политическая статья — с тем чтобы попытаться понять, насколько пропорциональна реакция государства на действия людей, обвиненных по этой статье. К сожалению, у нас немало дел, когда людей привлекали к ответственности за статью в интернете, например. Сейчас уже вынесено более ста приговоров по этой статье, и нужно изучить эту проблему. Я понимаю, то, что я говорю, не очень популярно — особенно у наших патриотов, — но я могу сказать на это, что когда их самих привлекут к ответственности за высказывание своей точки зрения в статье, они придут к выводу, что были не правы. Я думаю, что квалификация дела Коцабы некорректна — его наказывают непропорционально тому, что он сделал. Его действия не вызывают у меня симпатии или одобрения, но он сидит без доказательств вины, как мне кажется.

Команда «Детектора медіа» понад 20 років виконує роль watchdog'a українських медіа. Ми аналізуємо якість контенту і спонукаємо медіагравців дотримуватися професійних та етичних стандартів. Щоб інформація, яку отримуєте ви, була правдивою та повною.

До 22-річчя з дня народження видання ми відновлюємо нашу Спільноту! Це коло активних людей, які хочуть та можуть фінансово підтримати наше видання, долучитися до генерування спільних ідей та отримувати більше ексклюзивної інформації про стан справ в українських медіа.

Мабуть, ще ніколи якісна журналістика не була такою важливою, як сьогодні.
* Знайшовши помилку, виділіть її та натисніть Ctrl+Enter.
3372
Читайте також
Коментарі
0
оновити
Код:
Ім'я:
Текст:
Долучайтеся до Спільноти «Детектора медіа»!
Ми прагнемо об’єднати тих, хто вміє критично мислити та прагне змінювати український медіапростір на краще. Разом ми сильніші!
Спільнота ДМ
Використовуючи наш сайт ви даєте нам згоду на використання файлів cookie на вашому пристрої.
Даю згоду